Издалека она увидела два знакомых силуэта: Армели и Жана-Мари. Держась за руки, они шли навстречу ей по набережной. Наверное, им тоже захотелось прогуляться, но вдвоем.

– Счастливого Нового года! – крикнул ей Жан-Мари.

Выпустив руку Армель, он бросился к Маэ и обнял ее.

– Прекрасного, замечательного Нового года! – повторял он, целуя ее в шею.

Он не спешил выпускать ее из объятий.

– Тебе тоже, – ответила она, отступая назад. – Желаю тебе хорошей рыбалки и счастливой любви!

Она улыбнулась Армель, с которой уже обменялась поздравлениями по телефону. Было видно, что Жан-Мари смутился, внезапно осознав, что он уж слишком горячо обнимал Маэ.

– Холод напугал всех, только не нас, – заметила она. – И даже нет возможности согреться, все бары закрыты.

– Тебя освободили от присмотра за ребенком? – поинтересовался Жан-Мари.

– Мать только что его забрала.

– Тебе понравился этот опыт, захотелось иметь своего собственного?

– Не знаю… Но он оказался очень славным мальчиком.

Невозможно было признаться ему, что речь идет о сыне Ивона. Армель обещала держать это в тайне, что избавляло Маэ от неловких объяснений. Пришлось бы ворошить прошлое, объясняя присутствие Артура под ее крышей, а ей этого совершенно не хотелось.

– Пригласишь нас на чай? – спросила Армель Жана-Мари.

Он с удовольствием согласился, тем более что его дом на улице Фош был как раз рядом. День святого Сильвестра[16] они с Армель отпраздновали в бистро в Сен-Ка[17] вместе с друзьями и, судя по их осунувшимся лицам, легли спать поздно. Маэ подумала, что они провели ночь вдвоем, как это было последнее время. Жан-Мари – человек серьезный, и если он продолжал эти отношения, значит, чувствовал настоящую привязанность. Армель же выглядела влюбленной и так сияла радостью, что Маэ ей позавидовала.

– Зря ты не пришла вчера вечером, – упрекнул ее Жан-Мари. – Мы здорово повеселились, «Ньюпорт-кафе» ходило ходуном!

– Я не могла оставить папу с мальчиком один на один…

– А нам тебя не хватало весь вечер, – посетовал он. – Без тебя было все не так.

Его очевидная искренность смутила Маэ. Ей не хотелось обижать подругу, тревожить ее. Она осторожно отстранилась от Жана-Мари и взяла Армель под руку.

– У меня предчувствие, что Новый год принесет тебе счастье, – прошептала она ей на ухо.

* * *

Утомившись, Эрван в конце концов отключил у телевизора звук. С тех пор, как мальчика увезли, в доме стало очень тихо. Каким мучением было смотреть на него каждый день в течение целой недели! Его сходство с Ивоном было невероятным. Этот призрак умершего был ему живым упреком. Тем более что Ивон появился в команде совсем мальчишкой, и уже было видно, что сын станет его точной копией.

Эрван приложил огромные усилия, чтобы держать себя в руках и не испортить праздники – это стоило ему ночных кошмаров и бессонницы. Он просыпался в поту, включал свет и думал, не позвать ли Маэ на помощь. Почему она поставила их в такую нелепую ситуацию? Ей хотелось помучить себя, а заодно и его? Дочь была слишком доброй и совсем не умела помнить зло. Она должна была возненавидеть эту проклятую Розенн, а еще и его, своего отца, который не умеет прощать. Он помнил, как ярость ослепила, затопила его, когда Ивон во всем признался. И этот тип будет его зятем? Наследует его компанию? Никогда! Он не для того работал всю свою жизнь, чтобы какой-то проходимец вторгся в его семью и завладел его кораблями. Он представил, как ведет дочь к алтарю, чтобы передать ее в руки отъявленного лжеца, труса и предателя! Не будет этого, ни за что! На палубе траулера Эрван не спускал с него глаз, и ненависть росла в нем с каждой минутой. Он проклял Ивона. А потом налетел ветер, поднялся шторм, и на них обрушились гигантские волны. Было ли вмешательство божественных сил в том роковом повороте штурвала или ответственность лежит на Эрване Ландрие, на нем одном?

Он упал на диван под тяжестью воспоминания, которое жгло его и не отпускало. До появления мальчика он кое-как обуздывал свое чувство вины, изгоняя из памяти невыносимые сцены, но теперь ему это не удавалось. Если он отказывался подняться на борт, то только потому, что знал – он потерял честь, а с ней – и веру. Он страстно желал, чтобы у него наступила амнезия, но она обошла его стороной. Сокрушительным ударом штурвала он решил судьбу другого человека.

Человек за бортом! Злодеяние свершилось. В темноте и грохоте бури невозможно было ничего предпринять. Ивон исчез, а вместе с ним исчезли предательство, проблемы брака и наследства. Освободившись от угрозы, Эрван изнемогал под тяжестью вины.

Острая и вполне реальная боль пронзила его насквозь, перехватила дыхание. Он поднес руку к груди и больше не смог пошевельнуться.

* * *

– Я не хочу задушить его своей любовью, – заявила Армель. – Мы были вместе двадцать четыре часа, и маленькая пауза даст ему вздохнуть свободно.

– Пауз у вас будет предостаточно! – иронически заметила Маэ. – Завтра утром он уйдет в море, а ты вернешься в банк.

В веселом споре прошел час, и было выпито нескольких чашек чая, прежде чем Маэ встала, собираясь уходить. Армель тоже решила вернуться к себе. Жан-Мари, который не высыпался последние дни, легко ее отпустил.

– Я провожу тебя до дома, – предложила Армель Маэ.

Смеркалось, хотя было всего пять часов вечера, и холод становился все злее.

– Не люблю праздники, – добавила Армель, – все кажется вымершим… Есть новости от Алана?

– Никаких. Я думаю, он должен сегодня вернуться, но в принципе, мне наплевать. Все равно у нас впереди ничего нет.

– Меня это очень расстраивает. Как было бы здорово, если бы мы с тобой были влюблены и счастливы одновременно! И потом, он красивый мужчина, вы бы хорошо смотрелись вместе.

– Ты считаешь его красивым?

– У него потрясающие серые глаза, такие светлые! Я это заметила еще тогда, когда лечила зубы. Признаюсь, что пыталась его очаровать, но он меня проигнорировал. Я, конечно, сразу подумала, что он не может позволить себе никакого флирта с пациентками…

С радостным смехом она взяла Маэ за руку и прижала подругу к себе.

– Брр! До чего же холодно!

Они подошли к дому, и Маэ предложила зайти к ней.

– Давай проведем вечер у меня, приготовим омлет. А потом ты мне расскажешь о Жане-Мари… Только не при папе, ты его знаешь…

– Кстати, – начала Армель, удерживая подругу за рукав, – я знаю, что Жан-Мари долго сох по тебе.

– Это уже в прошлом.

– Он все еще ждет взаимности, я же вижу. Ты ничего не можешь с этим поделать, но надеюсь, он с собой справится.

– Ну конечно! Хочешь, я отдалюсь от него, я могу…

– Не говори глупости. Ты с ним каждый день работаешь, он должен выздороветь самостоятельно.

– Он выздоровеет благодаря тебе, Армель. Я впервые вижу, чтобы он так привязался к кому-то, и скоро стану для него просто воспоминанием.

– Надеюсь, ты права…

Войдя в гостиную, Маэ сразу поняла: что-то не так. При свете беззвучно работающего телевизора она увидела отца, распростертого на диване. Его голова свешивалась вниз почти до пола.

* * *

В больнице Сен-Брие Эрван находился в реанимации в критическом состоянии. Приехавшая «Скорая помощь» доставила его быстро, и он по-прежнему был без сознания. Армель не хотела оставлять Маэ одну, и они вдвоем поехали за «Скорой». В приемном покое, где их попросили подождать, было безлюдно. Здесь, как и всюду после новогодней ночи, наступило затишье.

– Есть здесь настоящий кардиолог, – пробормотала Армель, – или на дежурстве одни практиканты? Загреметь в больницу в праздничный день – то еще везенье!

Маэ сидела, обхватив голову руками, и чувствовала себя совершенно разбитой. Отец был единственным родным человеком, и ей было страшно его потерять. Достаточно ли она заботилась о нем в последние годы? Работа занимала все ее время, может быть, временами она была невнимательна… Тем не менее, она не оставила его в одиночестве – чего он больше всего страшился. Эрван жил в своем доме, мог брюзжать сколько вздумается, капризничать, когда дочь ставила перед ним тарелку. Не покинув родительский дом и отказавшись даже от мысли перевезти Эрвана в дом для престарелых, Маэ таким образом пыталась вернуть ему долг за то, что он давал ей в пору ее отрочества и юности – по крайней мере, она в это верила.

– Не вини себя, – сказала Армель, наблюдавшая за нею. – Даже вчера вечером ты не оставила его в одиночестве. С того дня, когда его разбил первый инсульт, ты была образцовой дочерью.

– Если бы я сегодня не пошла гулять…

– Стоп! Я знала, что ты это скажешь! Глупо так думать, ты и сама понимаешь.

– У него даже не было сил позвать на помощь.

– Ты не можешь держать его за руку круглосуточно. Такова жизнь, Маэ, ты должна ее принять.

– А если он не очнется? Если так и умрет, не приходя в сознание?

– Мы не всегда успеваем попрощаться. Твой отец отойдет в мир иной со спокойной совестью – он хоть и зануден, но никому в жизни не причинил вреда.

В сумке Маэ завибрировал телефон, и она выключила его, даже не посмотрев, кто звонит.

– Мадемуазель Ландрие! – позвал ее врач, появившийся в дверях приемного покоя. – Идите за мной, пожалуйста.

Она встала, бросила растерянный взгляд на Армель, которая ей подбадривающе улыбнулась, и пошла за врачом. Они прошли коридор в полной тишине, сопровождаемые только скрипом линолеума под ногами. Перед дверью с окном-иллюминатором врач остановился.

– Ваш отец пришел в сознание, но я не буду вас обнадеживать. У него обширный инфаркт, и я не могу дать благоприятный прогноз. Его сердечно-сосудистая система уже была в катастрофическом состоянии, и наши усилия ни к чему не привели. Я должен вас также предупредить, что у него сейчас спутанное сознание. Вам стоит, не откладывая, попрощаться с ним. Мне очень жаль.