Айя Субботина - Обман

— Я же тебя сейчас поцелую, Молька, — по-доброму злорадствую я.

— А я тебе язык откушу, — паникует она.

Чувствую, что пытается сучить руками и ногами, но, как и говорил, я намного больше, сильнее и тверже. Поэтому даже не удивляюсь, когда, отчаявшись принести мне вред своими слабыми кулаками, Молька сдается и просто опускает руки мне на плечи.

Правильно, щупай и осознавай всю прелесть владения Мариком Червинским.

— А ты хочешь поцелуй с языком? — раззадориваю ее, но в действительно сам распаляюсь так что мама не горюй. — А как же конфетно-букетный период?

— Только попробуй, Червинский, — пищит Вера.

— Учти, адская козочка, откусив мне язык, ты лишишь себя возможности получить массу удовольствия от моего им владения… в определенных техниках.

Она краснеет: от хлынувшей к щекам крови у меня чуть не воспламеняются ладони, поэтому я посылаю на хрен все игры и обещания, и просто прижимаюсь к ее губам.

Буквально покоряю этот любящий ругаться рот, размыкаю его требовательным поцелуем.

Молька совершает пару нервных движений, но даже не осознает, что ее пальцы крепко цепляются в мои руки, и что прямо сейчас я немного отклоняюсь назад, чтобы проверить смелую догадку.

Молька, словно жадная девчонка, тянется следом, а, поняв мою хитрость… больно кусает меня за нижнюю губу!

— Ты гад, Червинский! — рычит и пыхтит, а потом ведет ладонями вверх, хватает за ворот пальто и требовательно тянет обратно. — Но целуешься классно…

В моей совершенно не монашеской жизни до фига всего слушалось, и порой такого, что мне не хочется об этом вспоминать даже наедине с собой и молча. Но за многие-многие годы я вот так сходу и не вспомню случая, когда бы ведущей стороной в поцелуях был не я. То есть, конечно, инициатива была в моих руках, но сейчас…

Блин, она сказала, что я классно целуюсь, но на самом деле ее губы — это просто… чистый кайф. И язык, который Молька ловко проталкивает в мой рот, чтобы перехватить мой и утянуть его в что-то такое… скользкое, эротичное, тепло-влажное. Я как будто вообще впервые целуюсь с женщиной, потому что происходящее заставляет меня закипать изнутри, медленно тлеть от необходимости не заканчивать, а потащить это сокровище прямо в кровать. Сегодня. Сейчас.

— Червинский… — Молька медленно отодвигается, и теперь уже я тянусь за ней.

— Адская козочка, прости, но мне глубоко плевать, о чем тебе захотелось поговорить в эту минуту, потому что мой мозг обезножено сожжен твоими поцелуями. И, если ты не против…

Яркая вспышка света на секунду обжигает мне лицо, и я непроизвольно прикрываюсь ладонью. Подозрение зреет за секунду и за секунду же себя оправдывает, потому что Молька что-то клацает в телефоне, а потом торжественно сияя, словно демонический подсолнух, показывает мне экран, на котором моя рожа в формате: «слепой щенок тянется к соске».

— Я правда так выгляжу, когда целуюсь? — Я задаю вопрос просто так, не рассчитывая на ответ, но Молька, конечно же, не может удержаться от колючего комментария.

— На самом деле ты выглядишь еще хуже, — прикладывая ладонь к губам, «радует» она. — На фото дивным образом проявился твой интеллект. Вот здесь, — она тычет пальцем в тень от пальца на кончике моего носа.

— Ты просто зараза, — улыбаюсь я. А потом беру ее за бедра и тяну к себе, ничуть не стесняясь каменного желания в штанах. Я же не мальчик, да и она не девственница, хотя… С такой манерой одеваться, я бы не удивился, доживи она до этих лет совершенно невинная. — Слушай, Молька. А у тебя уже был секс?

Зачем я спросил? Очевидно, чтобы напороться на взгляд а ля «придурок на связи».

— А ты из тех, которые, ну, знаешь, нуждаются в наличие девственной плевы, чтобы чувствовать себя самцом и воинственно рычать?

— Чего? — смеюсь я, но снова упускаю момент, когда Молька выскальзывает из моих рук и быстро набирает код на двери в подъезд. Судя по всему, чая мне никто не предложит.

— Спасибо за гамбургер, Червинский, — благодарит адская козочка, а потом захлопывает дверь прямо у меня перед носом.

Мне остается только развести руками и пожелать своим оттопыренным штанам набраться терпения и не трещать по швам в области ширинки.

Ладно, Молька, я завоюю твою маму, тетку, сестру, бабушек и даже кота, но ты сама упадешь в мои объятия, как спелая вишенка.

Я понятия не имею, как ему это удалось, но гад Червинский преследует меня всю ночь!

Во сне!

Изображая принца на белом коне, которому я свешиваю косу и пою дурацкие песенки, словно влюбленная диснеевская принцесса. Для полного попадания в образ не хватает только поющих птичек и львов-вегетарианцев, которые дружат с бородавочниками. Но это все равно фигня, потому что самый кошмар случается уже под утро, в те несчастные пять или десять минут, что я умудряюсь заснуть между двумя сигналами будильника.

Этот бабник является ко мне в образе какого-то… Геракла, весь такой… мускулистый, большой и трогательный, а я, вместо того, чтобы выставить его за дверь, гоняюсь за ним по квартире чтобы укусить за зад!

Я! Укусить за этот упругий, круглый и твердый как орех зад!

— Ты помешалась, — обреченно говорю своему отражению в зеркале, вместе с зубной пастой выплевывая приличный комок слюны, который образовался от одних только воспоминаний.

Мне нужно сосредоточиться на работе и на задаче номер один: выпиливанию любимой кузины с пьедестала «Мисс Вселенная». Потому что, между нами говоря, это мое место. И я в курсе, что не страдаю от лишней скромности, потому что я ею наслаждаюсь.

В офисе как всегда полный завал: жена Клеймана поехала на какие-то курсы и мой босс снова превратился в саблезубого, питающегося человечиной монстра. Поэтому я веду себя тише воды — ниже травы: закапываюсь в бумаги, пару раз езжу в суд, привожу ему кусок мяса с кровью из стейк-хауса и вообще вся в своей стихии. В конце концов, до брака, он был еще хуже, а мне нужны такие встряски, чтобы держать себя в тонусе.

И не думать об аппетитной заднице Червинского.

Чтоб ему икалось за мои мучения!

— Марик? — Я прислушиваюсь к разговору Антона, когда слух цепляется за знакомое имя.

— Слушай, Туман, прекрати корчить из себя сваху и подыскивать жен моим холостым друзьям.

Хммм…

Я «случайно» роняю ручку, чтобы присесть и забраться под стол.

Что-то я не поняла: милая позитивная жена Клеймана собралась подсунуть Червинскому одну из своих подружек? Я честно пытаюсь засмеяться, но вместо этого получается какая-то болезненная непрекращающаяся икота, настолько явная, что Антон через весь коридор кричит, все ли у меня в порядке.

— Я просто… — пытаюсь встать и на всем ходу врезаюсь макушкой в столешницу. Ах ты ж ежечки-кошечки! — Просто немножко дура, — говорю себе под нос, а вслух уверяю, что у меня все отлично.

Наверное, будет очень странно, если я вдруг спрошу босса, за кого Таня собирается высватать Червинского. Я не знаю ее подруг, но вряд ли они намного старше ее. А Бабник под руку с девочкой-припевочкой — это веселее, чем «Фантомас» с Луи де Фюнесом.

Хотя, если уж совсем начистоту, еще меньше на эту роль годится Антон, но каким-то образом радужной малышке удалось его заарканить, а ведь тоже был тот еще убежденный холостяк.

Проходит час, другой — а мои мысли то и дело возвращаются к этой дурацкой мысли: Марик, с его кусательной задницей, и висящая на нем в образе медвежьей шкуры малолетка с клеенчатым портфелем.

Когда Антон уходит, я задерживаюсь под предлогом навести порядок в бумагах. А как только остаюсь одна, набираю Червинского. Зачем? Ну вот зачем, а?!

— Привет, моя адская козочка, — рычит он в трубку. — Твои трусики были мокрыми после наших поцелуев?

«Какой же ты придурок», — мысленно отвечаю я, прикладывая ладонь ко лбу, а потом тюленьим голосом сообщаю:

— Вообще-то у меня вчера телефон упал в ванну, и сломался внутренний динамик, поэтому ты сейчас на громкой связи и мои родители вместе с бабушкой, дедушкой и прабабушкой передают тебе привет.

— Ох ты… черт!

Грохот в трубке заставляет надеяться, что Червинский упал со стула и уронил на пол свой чумовой зад. Может быть завтра он приснится мне с пластырем между полужопками?

Хорошо, что я никуда не спешу, и могу наслаждаться его пыхтением, жуя свой утренний бутерброд.

— Скажи, что ты пошутила, — как-то нервно просит Червинский.

— Бабушка попросила валидол… — как бы вслух рассуждаю я. А когда Бабник начинает нервно бормотать себе под нос какую-то абракадабру, сжаливаюсь: — Да я пошутила, что ты такой серьезный?

Проходит пара минут, прежде чем к моему «женишку» возвращается дар связной речи.

— Твое счастье, Молька, что ты далеко, а то бы я как следует тебе врезал по пятой точке, — все еще немного нервно говорит Червинский. Но через мгновение уже снова в своей стихии: — Так что там с трусиками?

— Тебе не понравится мой ответ, так что лучше поговорим о другом…

А ведь я не знаю, что сказать Червинскому, потому что до сих пор в моей голове нет ни единой мысли, зачем я набрала его номер.

— Мне нравится твоя многозначительная пауза, — заливается соловьем «женишок». — Хочешь обсудить что-то интимное?

— Очень, — скептически разглядывая скол на свежем маникюре, говорю я.

— Я весь к твоим услугам, Молька. Могу быть у тебя через полчаса. Ты же еще в офисе, моя заскорузлая ударница труда?

— А когда свадьба, Червинский? — без предупреждения интересуюсь я. Будет очень неплохо, если он грохнется еще раз, чтобы прекратил, наконец, применять ко мне свои тупые подкаты. Неужели в наше время женской независимости и доступа к информации кто-то ведется на эту чушь?! — А то я тут платье присмотрела в каталоге — просто дивной красоты.