Внизу слышались приглушенные голоса гостей, а на манжете моего платья были пятна крови. Я выхватила платок и попыталась стереть их, но только еще больше размазала.

А что если я убила Боннара?!.

Колени у меня подкосились, и я вынуждена была опереться о стену.

Обманщица, мошенница, теперь еще и убийца…

Ноги сами понесли меня обратно в мастерскую.

Я заглянула внутрь с опаской, но бояться мне было некого – художник лежал на полу вниз лицом, похожий на груду тряпья.

Взяв со стола ключ, я вышла и тщательно заперла двери.

Так, немного времени у меня есть. Но что делать дальше? Уйти, пока Боннара не хватились? Сбежать? Или рассказать обо всем? Разве закон будет не на моей стороне – Боннар напал на меня! Я оборонялась!

Только внутренний голос тут же услужливо подсказал, что едва ли хоть один судья поверит в целомудрие и скромность женщины, которая позировала, раздвинув ноги. Вспомнив картину, я покраснела, снова переживая тот стыд, что испытала при виде «Древа жизни». И ведь мне не за что было стыдиться! Это графине должно было быть стыдно!

Но графиня развлекалась где-то с белокурым Коко, а я попала в беду…

Кусая губы, я топталась возле лестницы, не осмеливаясь ни спуститься, ни остаться, и когда в очередной раз метнулась вниз по ступеням, увидела Этьена, который взбегал по лестнице мне навстречу.

- Где ты была? – спросил он тревожно и взял меня за плечи, оглядывая с ног до головы. – Мне сказали, ты ушла с Боннаром… Что с тобой?!

- Надеюсь, это не очень страшно… - сказала я, стараясь улыбнуться, хотя больше всего хотелось расплакаться, уткнувшись графу в грудь и признаться во всем. Во всем.

- Говори же! – он слегка встряхнул меня и отчего-то побледнел.

- Мне кажется, - сказала я и почувствовала дурноту, - мне кажется, я убила человека.




Убила человека? Эта неженка? Да она с ума сошла.

- Что произошло? – спросил Этьен, отводя ее в сторону, чтобы их не заметили снизу.

Признаться, когда он встретил ее на лестнице, его роза выглядела совсем не как графиня – волосы растрепаны, на щеках – дорожки от высохших слез, лицо перемазано, как у уличной замарашки. Платье, которым она так кокетливо хвалилась ему только вчера, помято и испачкано, а перламутровая пуговичка у ворота вырвана с клочком ткани. Пол поплыл у Этьена под ногами, когда он представил, что все это могло означать. Кто-то из любовников его жены тоже ошибся и принял эту девушку за Розалин. Принял за любовницу, и… Но она – убила человека.

Убила – человека?!.

И сообщает это ему с кривой улыбкой? Пытается храбриться, хотя саму так и ломает от страха?

- Расскажите все, - приказал он, и девушка торопливо, сбиваясь на каждом слове, поведала ему, как пошла за Боннаром, и как он напал на нее, захотев принудить к любви.

- Ты повела себя, как несмышленая девчонка, - сказал Этьен, прижимая ее к себе. – Зачем пошла с ним?

- Я думала… - всхлипнула она, и от ее бравады не осталось и следа. – Я думала… Я заперла дверь, вот ключ. Наверное, лучше всего признаться сразу… Да, Этьен?

- Лучше всего тебе спуститься черным ходом, - сказал он деловито и забрал у нее ключ, оглянувшись. – Иди дальше по коридору, спустись на первый этаж, потом поверни налево. Выйдешь во внутренний двор, через садовую калитку пройди через сад и жди меня на той стороне улицы. Поняла?

- Да, - прошептала она.

- Не бойся, не теряй головы… не убегай, - Этьен поцеловал ее в щеку.

– А вы? – она посмотрела на него с таким доверием,что впору было схватить ее на руки и зацеловать до полусмерти.

- Я все устрою, - он подтолкнул ее, чтобы быстрее уходила, а сам подошел к двери мастерской, не представляя, что сейчас там увидит.

Когда легкий перестук каблуков затих в конце коридора, Этьен отпер замок и вошел.

Первое, что он увидел – картина, где во всей красе была изображена Розалин, раздвинувшая ноги. Все это он наблюдал столько раз, что не мог ошибиться. Значит, еще и Боннар.

Ну это, хотя бы, понятно – Боннар известный женолюб. Говорили, что любовниц он меняет так же часто, как кисти.

И все же, мастерски нарисовано.

Этьен смотрел на полотно и понимал, почему от Розалин невозможно было отказаться. Как можно отказаться от сучки, которая готова лечь под тебя всеми возможными способами? И меньшая доступность лишала разума, а тут красота откровенно предлагала себя, возбуждая – не любовь! – похоть, играя на самых низменных человеческих инстинктах. Зачем тонкие душевные вибрации, когда есть плоть – вот она, бери ее, жри, зачерпывай обеими руками. Утоляй скотский голод.

Только тот, кто привыкает жрать по-скотски, перестает чувствовать тонкость вкуса.

Этьен смотрел на картину, не в силах оторвать от нее взгляда, и впервые женская плоть вызвала у него не вожделение, а омерзение. Ему вспомнилась короткая рубашка, приоткрывающая прелести той, что заменила Розалин. Там всё было – тайна. А здесь…

Нет, он не хотел жрать. Он был сыт жратвой по горло.

И все же - мастерская работа.

И очень похоже.

Пока он смотрел на картину, под столом раздались кряхтенье и стоны, и Боннар, до этого неподвижно валявшийся на полу, зашевелился.

Этьен усмехнулся, переводя взгляд на него. Надо утешить обманщицу, что никакого убийства не было. Хотя… этого мерзавца достало бы пришибить. Но сейчас Этьен испытал несказанное облегчение, что художник жив.

Хватаясь за стол, Боннар поднялся на ноги, вытирая рукавом кровь с разбитого лица, помотал головой и заметил Этьена.

Глаза – сначала пустые, затуманенные, понемногу прояснились, и Боннар хохотнул:

- А, это ты! Видал, как твоя шлюха меня отходила?

- У нее твердая рука, - согласился Этьен, шагнув вперед. – А теперь я еще добавлю.

Он ударил художника в челюсть, отправив его обратно под стол.

Этьен подождал, не пожелает ли Боннар ему ответить, но художник с трудом поднялся и сел в кресло, щупая челюсть.

- Ну и семейка, - хмыкнул он.

- Что есть – то есть, - Этьен прошел к стенному шкафчику. – Выпивка найдется?

- Там бутылка бренди, - сказал Боннар. – Бокалы на верхней полке.

Этьен налил себе и ему, пригубил бренди – очень недурное, надо сказать - передал бокал художнику и встал напротив картины, рассматривая и потягивая крепкий напиток, пахнущий кедром и виноградом.

- Что, хороша? – с вызовом спросил Боннар, осушив бокал почти до дна. – Твоя жена! Она позировала мне… - он скривился, прикоснувшись к ссадине на лбу. – Зачем было портить? Отличная картина!

- Отличная картина, - подтвердил Этьен. – Могу подсказать, кому сможешь продать ее по сходной цене.

Боннар допил бренди, поморщился, и только тогда посмотрел на Этьена внимательно:

- Тебе плевать, что ты рогоносец? Что я спал с твоей женой?

- Плевать, - сказал Этьен, забирая бутылку и подливая Боннару еще. – Но больше не трогай ее, если сама не захочет. Иначе будешь иметь дело со мной. И я уже тебя не пожалею. Всплывешь где-нибудь в Ньере.

Боннар сделал большой глоток, крякнул, и помолчал с полминуты, что-то уясняя для себя.

- И тебе все равно, что я спал с ней? – спросил он, недоверчиво покачав головой, и тут же охнул, потирая затылок.

- Да мне все равно, что полгорода с ней спали, - Этьен тоже допил бренди и поставил бокал на стол. – Но с кем ей спать – решает только она. Понял?

Художник начал хохотать, и смеялся, пока слезы не потекли из глаз. Он вытер их тыльной стороной ладони, потом поднялся из кресла, налив еще бренди, выпил, и хлопнул Этьена по плечу.

- Я не стану подавать в суд на Розалин, - сказал Боннар уже совсем другим тоном – как будто обсуждал выгодную сделку. – Черт! В голове все звенит… Где-то тут были галеты… - он пошарил в ящике стола и обнаружил пару закаменевших от давности галет. Предложив одну из них Этьену, вторую он макнул в бокал, а потом сунул в рот, захрустев. - В конце концов, - сказал он с набитым ртом, - ты прав. В любви все решает женщина. В этот раз она не захотела меня, кто знает – может, захочет потом. Она ведь та еще чертовка…

- Та еще чертовка, - согласился Этьен.

Они налили еще, чокнулись и выпили.

- Это она порезала картину? – Этьен указал бокалом на холст.

- Такую работу испортила, - прищелкнул языком Боннар. – Придется все переписывать. Жаль, работал по вдохновению!

- Без головы лучше, - сказал Этьен, крепко прикусывая галету – она и правда была, как каменная. – Композиция более гармонична, картина сразу становится законченной.

- Думаешь? – спросил художник потрясенно, отступил к двери и вытянул руку, закрывая ладонью верхнюю часть картины. – Слушай, ты и тут прав… - сказал он, щуря один глаз. - Если убрать голову, то получится лучше… А кто может ее купить?

Этьен назвал ему одного индийского набоба, который привез с собой трех жен и обзавелся двумя местными любовницами из числа дам полусвета.

- У него есть пара подобных картин, он любит ими хвалиться, - сказал он небрежно. – Если предложишь эту работу, ему точно понравится.

- Спасибо! Спасибо! – забормотал Боннар, поворачивая руку то так, то эдак, чтобы получше прикинуть, насколько уменьшить изображение. – Думаю, плечи надо будет оставить… Убрать только голову…

- Могу написать рекомендацию, - любезно предложил Этьен.

Они расстались чуть ли не друзьями, и Боннар, вытирая платком, смоченным в бренди, кровь со лба, сказал Этьену на прощанье:

- Ты же не в обиде, что я тебя… того… что у тебя рога из-за меня…

- Это такие мелочи, - ответил Этьен, похлопав его по плечу. – Какие могут быть обиды? Мы ведь эмансипированные современные люди.