- Чем же опасно? – спросила я, осторожно высвобождаясь из ее объятий, которые напоминали больше объятия удава, решившего задушить насмерть.

- Вы можете убить меня и занять мое место, - тут же предположила Розалин.

Я посмотрела на нее с ужасом, и это ее рассмешило до слез.

- У вас такой глупый вид, моя дорогая, - заявила она, отсмеявшись. – Что вас так удивило? Ах да, вы ведь не знаете, кто я. Позвольте представиться – Розалин Монжеро, графиня де ла Мар. Вы слышали обо мне?

Я медленно покачала головой.

Графиня досадливо поморщилась.

- Вот за это я никогда не любила провинцию.

- Как я могу быть уверена, что вы – графиня, а не авантюристка? – спросила я.

- Вопрос делает честь вашему уму, - похвалила она, - но вы не в том положении, чтобы мне не доверять. Отныне мы с вами сообщники. Заговорщики. Нет, это все грубо. Мы с вами сестры. Так подойдет?

Взгляд мой упал на огромный портрет в резной раме – там Розалин в потрясающе элегантном туалете позировала возле корзины роз. Воздушное платье цвета зари, с легкой, как облако, кисеей, придавало ей вид сказочной принцессы из пьесы про трубадуров и отважных рыцарей.

Но женщина, которую я видела сейчас перед собой, была вовсе не принцессой, в этом я уже успела убедиться. Она быстро, и явно заготовленной речью, посвящала меня в привычки и распорядок, принятые в этом доме. Завтрак, прогулка, отдых, обед, занятие по интересу – чтение, вышивание, прогулка, сон, потом ужин, отдых в зале у камина, сон. Раз в неделю – прогулка в открытом экипаже до Санрежа, ни с кем не разговаривать, никуда не заезжать. Дважды в неделю – посещение церкви. Не исповедоваться – это обязательное условие.

- Не хочу, чтобы вы лгали небесам и священнику, милочка, - сказала Розалин. – Не потому, что я так пекусь о вашей душе, а потому что, между нами говоря – вы плохая актриса.

- Я и не собиралась лгать на исповеди, - ответила я, задетая за живое этой невысокой оценкой моих сценических способностей.

- Тогда тем более, - авторитетно заявила она. – Просто сыграйте свою роль здесь, большего я от вас не требую.

Она рассказала о слугах, показала, куда складывать корреспонденцию.

- Письма вскрывайте, - приказала она, - иначе это покажется подозрительным. Слуги – они такие шпионы! Но не отвечайте. Несмотря на сходство, сомневаюсь, что почерки у нас одинаковые.

- Голос у нас тоже разный, - заметила я.

- Это не страшно, - ответила Розалин беззаботно. – Я так редко разговаривала со слугами, что они ничего не распознают. К тому же, первые дни вы можете говорить шепотом, скажете, что болит горло, а потом они и вовсе не заметят разницы в голосах. Люди такие невнимательные!

Я промолчала, а она склонила к плечу голову, разглядывая меня.

- Ваши волосы светлее, чем мои, - сказала она задумчиво. – Но я знаю, как поправить дело.

Она потащила меня в ванну – огромную, отделанную мрамором, с круглой чашей посредине.

- Есть чудодейственные средства, - говорила Розалин, разжигая жаровню, чтобы нагреть воду, и растворяя в кипятке какой-то темный порошок. - Полчаса – и мы будем неотличимы.

Она была права – когда через полчаса мы встали у зеркала (я в платье, которое было надето на Розалин до этого), отличить нас не смог бы даже самый опытный глаз. Теперь, когда мои волосы потемнели, лицо выглядело выразительнее и стало таким же ярким, как лицо Розалин.

- Чудесно, - прошептала она в восторге.

Сама она надела мое платье – простое, черное, с отложным белым воротничком, расчесала волосы на пробор и повязала на голову косынку, целомудренно сколов ее под подбородком скромной серебряной булавкой.

Розалин встала за моей спиной и положила мне руки на плечи, заставляя смотреть в зеркало.

- Почти неотличимы, - сказала она тихо. – Вы странная девушка, Роза дю Вальен… Нет-нет, ничего не отвечайте, просто смотрите в зеркало. Говорят, зеркало меняет души, но мы с вами совершим нечто другое – поменяем тела. Ваша душа мне совсем не нужна – глупенькая, наивная, слишком светлая, чтобы быть яркой…

Я слушала ее слова почти с ужасом. Графиня казалась мне сумасшедшей, а ее взгляд, устремленный на меня через зеркало, подошел бы к роли ведьмы-злодейки, что мечтает убить главного героя.

- Недаром я присылала вам черные розы, девочка, - продолжала она. – Вы – настоящая черная роза. Скрываете под трауром алый цвет. Вы прекрасны, но даже не догадываетесь об этом… Но это к лучшему. Все же я не слишком довольна, что вы существуете. Мне нравилось думать, что моя красота исключительна – и вот, природа так зло надо мной подшутила… А если бы вы исчезли…

Пальцы ее больно вцепились мне в плечи – как когти хищной птицы. Я дернулась из ее цепких рук, но Розалин уже отпустила меня и рассмеялась – весело и хрустально, запрокидывая голову.

- Вы испугались? – спросила она с живым интересом. – Это хорошо, побаивайтесь меня. Слушайтесь меня во всем. Считайте, что я ваша хозяйка и арендовала ваше тело на ближайшие три месяца.

- Мне не нравится, как вы это говорите, - сказала я, все еще под впечатлением ее речи у зеркала.

- Что поделать? Такова жизнь – вам не нравится, но вы вынуждены подчиниться, - ответила она беззаботно. – Но я не понимаю, почему вы не довольны. Вам выпал шанс пожить моей жизнью. Используйте его.

«Сомнительное удовольствие», - хотела сказать я из чистого упрямства, но промолчала. И в самом деле, почему я так волнуюсь? Даму из высшего света всего лишь потянуло на приключения. Но если она задумала что-то недоброе… Я становлюсь ее соучастницей…

- Сейчас мы проверим все на деле, - словно в ответ на мои сомнения Розалин подмигнула мне с видом заговорщика и позвала: - Коко! Зайди, милый! Надо посоветоваться! – и она почти насильно усадила меня в кресло, заставив облокотиться на туалетный столик, а сама встала у стены, заложив за спину руки.

Не прошло и минуты, как раздались шаги и Коко вошел в ванную комнату, даже не постучавшись. Он снял маску, и я не смогла отвести от него взгляда – так он был красив. Белокурый, голубоглазый, с золотистой щеточкой усов, с нежным румянцем на белоснежной, как фарфор, коже. И снова я подумала, что оказалась актрисой в странной пьесе, где все знают свои роли, а я вынуждена импровизировать. Этот красавчик так походил на главного злодея, который до времени притворялся верным другом героя…

- Что случилось, Розалин? – спросил он немного развязно и подошел ко мне. – В чем дело? – он наклонился и поцеловал меня в шею.

От неожиданности я вскрикнула и отшатнулась, а Розалин – похожая на прежнюю меня – залилась смехом и захлопала в ладоши.

- Обознался! Обознался! – восторженно повторяла она. – Ну вот, я была уверена, что идея отличная.

- Да, ты права, - сказал Коко, окидывая меня совсем другим взглядом – ленивым, оценивающим.

- Ну-ка! – Розалин закрыла ему глаза ладошкой. – Не смей так смотреть на нее, - и добавила, обернувшись ко мне: - Я никому не отдаю то, что принадлежит мне.

- Но я не желаю ничего вашего, - ответила я, покачав головой. – Вы заставили меня, если помните.

- Уходи, Коко, - велела Розалин, и он послушно ушел. – Да, я заставила, - сказала она безмятежно-нежно. – Но это всего лишь забавная игра, вам нечего бояться. А пять тысяч уже в сумочке, - она указала на бархатную сумочку, которую до этого положила ко мне на колени. – Остальные пять получите, когда я вернусь. Теперь же – удачи, моя дорогая, - она поцеловала меня в щеку – так мог бы поцеловать ветер, - оставляю вас. Желаю хорошо провести время! – она помахала мне рукой и вышла вон, пританцовывая и оглядываясь через плечо.

Было странно видеть себя со стороны – такую игривую, словно я исполняла роль субретки. Но вот дверь закрылась, и я осталась одна.

Одна в доме графини де ла Мар. И вместо нее.




Вопреки опасениям, мне удалось прекрасно сыграть роль графини. Слуги держались поодаль и совершенно не заметили подмены. По-крайней мере, я не поймала ни одного удивленного взгляда, а вопросов они не задавали – видимо, прежняя хозяйка уделила их дрессировке много времени.

Мне было немного жаль юную Сесиль и уже далеко не молодую мадам Пелетье, которые старались угодить мне с поспешностью, красноречиво свидетельствующей о том, что раньше наказание ожидало их за любую провинность. Когда Сесиль, расставляя приборы на столе, нечаянно уронила серебряную ложечку на блюдце, то испуганно уставилась на меня, забормотав извинения.

Я улыбнулась и кивнула, ничего не сказав. Я старалась говорить поменьше, чтобы не выдать себя, и старалась держаться так же непринужденно, как вела себя Розалин, прохаживаясь по этим залам, но вечером, оставшись в чужой спальне и приготовившись лечь в чужую постель, я неожиданно для себя расплакалась.

Этот дом виделся мне ловушкой. Да он и был таким. И пять тысяч наличными не грели ни руки, ни сердце. Мне оставалось только надеяться, что графиня и в самом деле задумала лишь забаву, ничего больше, и моя нянюшка не пострадает. Вспомнив о няне – единственном человеке, оставшемся мне от прежней жизни, я еще поплакала в подушку, да так и заснула в слезах.

Но проснувшись утром, все показалось мне не таким уж трагичным. И не в меньшей степени этому помогла мягкая постель, бледно-желтое кашемировое домашнее платье, которое я позаимствовала из гардероба графини, и вкусный завтрак, который подали прямо в спальню.

Все это разительно отличалось от пробуждения в гримерке или комнатке на самом верхнем этаже в меблированном доме, где по утрам немилосердно дуло изо всех щелей.

А уж хрустящие и горячие круассаны!..

Кто мог накормить такой прелестью актрису из провинциального театра?