Один миг, и все закончилось. Словно годы прошли, целая жизнь между До и После.

Он опустил ее на пол. Она отстранилась от него, но все еще ощущала на ладонях фактуру ткани его сюртука. Комната накренилась, словно палуба корабля в сильную непогоду.

Лисберн пристально посмотрел на нее. Она ответила таким же взглядом, пока пыталась собраться и восстановить равновесие, а в это время в голове крутилась только одна мысль: «Не вздумай упасть в обморок!»

— Э… Что-то в этом роде, — сказал он.

— Я поняла.

— Правда?

— Я не наивна, — отрезала Леони.

— Неужели? Я был готов поклясться…

— Но без опыта, — сказала она излишне горячо. Леони еще не полностью овладела собой. Все произошло так быстро, что голова у нее продолжала кружиться. Это он на нее так подействовал, или она сама подложила себе свинью?

Одна вещь была до боли очевидна — Леони допустила грубую ошибку. Чему тут удивляться! Она ведь по происхождению из Нуаро-Де-Люси и, наверное, самая разумная из их рода, хотя это ценилось не слишком высоко.

— Тут очевидная разница. Правда, это совсем неважно, потому что вы так и так проиграете.

— Я думаю, нет, — не согласился Лисберн. — И надеюсь, что сумею обогатить ваш опыт.


* * *

На что бы ни рассчитывал Лисберн, но он никак не ожидал, что она… настолько невинна.

Нет-нет, это какой-то абсурд! Мисс Нуаро — француженка и модистка. Из Парижа! Ей двадцать один — совсем не дитя. Ее сестры уже сбили влет двух самых искушенных лондонских кавалеров.

Неопытная, сказала она. Не похоже! Однако… То, как осторожно Леони повела себя в первый раз… И эта легкая неуверенность во время поцелуя, в котором ощущался намек на обещание и… чувство.

Возможно, это всего лишь следствие ее неуверенности в мужчине, с которым она почти не знакома. Он не мог бы сказать наверняка. Поцелуй был так мимолетен.

Отмахнувшись от своих мыслей, Лисберн проводил ее взглядом. В трепещущем облаке муслина она вернулась назад к столу.

— Нам нужно крайне аккуратно определить условия. — Леони опять заговорила отрывисто и по-деловому. А он все пытался восстановить душевное равновесие. — Что вам сгодится в качестве доказательства?

— Доказательства чего?

— Того, что леди Глэдис завоюет общество.

— Все общество? — удивился Лисберн. — У меня и в мыслях нет ставить под сомнение вашу гениальность, мадам, но мне кажется, за полмесяца этого невозможно добиться ни одной молодой особе, если только она не леди Клара Фэрфакс.

Леони застыла на месте. Искушение подойти к ней и коснуться губами затылка, чтобы она растаяла, было почти невыносимым.

Но Лисберн уже и так донельзя ускорил события.

Он никогда такого не делал.

Терпение ему не отказывало. Он получал такое же большое наслаждение от игры в преследование, как и от самого завоевания.

Однако пока был слишком стремителен и неловок.

Лисберн заставил себя подумать. Это нужно было сделать намного раньше. Он попытался вспомнить, что она сказала.

Глэдис! Мисс Нуаро становится очень эмоциональной, когда говорит о Глэдис.

— Как вы думаете, чего хочет добиться сама Глэдис? — спросил он.

— Странный вопрос. — Леони отошла за стол и встала к нему лицом, как будто поняла, о чем он подумал, глядя на ее шею, и захотела, чтобы между ними оказалось как можно больше предметов мебели. — Вы прекрасно понимаете, что леди Глэдис будет счастлива, если люди перестанут смотреть на нее, как на одну из тех кошмарных собачонок, которых дамы везде таскают с собой.

Сначала он не понял. Глэдис, разумеется, плевать хотела на то, как другие реагируют на нее, и уж тем более ей было все равно, как ее слова и поступки обижают или уязвляют окружающих.

— Любому хочется, чтобы благосклонность дамы не казалась проявлением ее дурного характера, плохого воспитания, отвратительного вкуса, чтобы не смотреть на нее со страдальческой улыбкой, — сказала Леони. — Леди Глэдис почему-то считает, что страдальческая улыбка — самая добрая реакция на нее, которой она достойна. Я стремлюсь к большему, милорд. Мне нужно, чтобы джентльмены сами стали добиваться ее общества. В том смысле, чтобы она получила предложения руки и сердца. Я хочу, чтобы кавалеры приглашали ее танцевать по собственной воле, а не потому, что им так приказали родственники. Я собираюсь сделать так, что она получит приглашение не на один, а на несколько загородных приемов.

Ему вдруг вспомнилось, какой несносной была Глэдис в то время, когда он пытался взять на себя роль главы семьи и не дать боли поглотить его. А ее папаша!

Лисберн содрогнулся.

— Легко удостовериться, когда юная леди пользуется популярностью у джентльменов, а когда — нет, — сказал он. — Даже если мы этого не заметим, скандальные листки отметят. Давайте сойдемся вот на чем — если моя кузина обзаведется поклонником до конца этого месяца, вы выиграли. Годится?

Леони подняла на него глаза.

— Вы облегчаете мне задачу, милорд. Обзавестись поклонником — для нее это дело нескольких дней.

Чувство уверенности словно сочилось из нее.

Этого было достаточно, чтобы у Лисберна появился повод задуматься.

Но нет, она, должно быть, немного не в себе. В том, что касается этого дела как минимум. Одна из опасностей, которая подстерегает «Модный дом Нуаро». Как в случае со спятившими шляпниками.

Однако она ведь не полностью безумна. Выбрала же не что-нибудь, а Боттичелли! Из всего, чем он владеет, лишиться этой картины — очень большая потеря. С другой стороны, Боттичелли обретет достойное пристанище, перейдет в руки молодой женщины, которая наверняка будет ценить картину намного больше, чем он. В конце концов, покажет ее своим бедным девушкам.

Так что, терять две недели, за которые он мог бы кое-чему научить Леони Нуаро? Сейчас, когда он ощутил вкус того, что его ожидает?

Не может быть никаких вопросов!

— И что дальше? — спросил Лисберн. — Упомянем о полудюжине денди? Или о предложении руки и сердца?

— Но только не от того, кто испытывает материальные трудности, — уточнила Леони. — Я прикинула, приданое леди Глэдис составляет от двадцати пяти до пятидесяти тысяч фунтов. Так что никаких предложений с явно корыстной целью.

— Вы уже пытаетесь проиграть? — вскинул брови Лисберн. — Я польщен, мадам.

— Хорошо, полудюжина светских щеголей, — согласилась она. — Сразу станет понятно, привлекает она их или нет. Успех в обществе еще определяется количеством приглашений. Она должна будет получить как минимум три приглашения на загородные приемы. И да, по крайней мере одно предложение руки и сердца.

— И все это до тридцать первого июля? — уточнил он.

— Да. У вас есть еще какие-нибудь соображения, или три данных условия удовлетворяют вас?

— Я в предвкушении того, что меня удовлетворит.

Она закатила глаза.

Ему захотелось рассмеяться. Ему захотелось расцеловать ее за подобное легкомыслие. Все бы вели себя так!

Из ящика Леони достала лист бумаги.

Он подошел к столу.

Сложив лист пополам, она взяла перо и написала текст их соглашения дважды. Дважды подписала его. Затем передала перо маркизу.

— Здесь и здесь, — указала места, где поставить подпись.

Лисберн расписался.

Воспользовавшись линейкой, разорвала лист на две примерно равные части. Отдала маркизу одну подписанную половину договора и пожелала ему удачного дня.


* * *

На следующее утро, сидя за завтраком, Лисберн, как практически все представители лондонского модного общества, читал «Утреннее обозрение Фокса».

И как все остальные вдруг сообразил, что читает отчет о прошедшем в «Олмаке» вечере во второй раз, потому что не поверил в то, о чем прочел в первый.

На балу, состоявшемся в среду, присутствовало немыслимое количество гостей, среди которых было пятьсот персон первого ранга. Оркестр Джона Вейперта играл бесконечные кадрили, танцы продолжались до четырех утра. Одним из главных событий состоявшегося вечера стало блестящее появление леди Глэдис Фэрфакс в туалете совершенно нового стиля — платье из золотистого атласа с отделкой из черных кружев было создано талантливыми мастерицами из «Модного дома Нуаро». Нам стало известно, что ее светлость почтительно развлекла небольшую группку зрителей чтением комической поэмы Аристофана «Лисистрата» в своем собственном переводе. По ее словам, это было сделано в ответ на заявление члена Парламента, который отказал женщинам в гражданских правах.

Наводящая ужас картина возникла в его воображении, и тут он услышал, как Суонтон с грохотом поставил тарелку с завтраком на стол.

— Что-то ты плохо выглядишь, — заметил он. — Этот плут Фокс разузнал о том, что ты купил сотню подушечек для булавок?

— Кузина Глэдис прочла поэму, — сообщил он. — На публике!

— Это та самая девушка с мелодичным голосом? Я не против послушать, как она будет читать мои стихи. Может, в ее исполнении они станут звучать лучше.

Отложив газету, Лисберн бросил на него взгляд через стол.

— Она читала «Лисистрату», — сказал он. — Сама ее перевела!

Светло-голубые глаза Суонтона широко открылись.

— Но ведь это — та самая поэма про женщин. Идет Пелопоннесская война. Все женщины объединяются, чтобы остановить ее, и для этого отказывают мужьям в… — Он изобразил понятный всем мужчинам жест, обозначающий совокупление. — Это же непристойность. Где она ее только нашла? Поэма явно не входит в учебную программу для девиц. Или я слишком долго не наведывался в Англию?

— Ее воспитывали не так, как обычно воспитывают женщин, — заметил Лисберн. — А отец редко бывал дома. Она выучила греческий и латынь и, наверное, читала то, что ей нравилось. Я поверить не могу, что Глэдис на такое осмелилась. Она что, добивается того, чтобы общество отвергло ее?