За столом лорда Лисберна все замерли.

Краска отлила от лица Суонтона. Он сдвинул брови, вид у него стал сосредоточенным, таким, каким был всегда, когда он писал стихи.

— Да, конечно, все возможно. Или возможна хотя бы часть, — продолжала Глэдис. — Люди ведь верят в домовых. Может быть, вы не знаете, мой дорогой, что «Воксхолл» пользуется дурной славой из-за того, что привлекает к себе странных личностей. В особенности тех, кто жаждет общественного внимания. Когда-то был молодой человек… Как он сам себя называл? Великий чего-то там. По-моему, лет десять назад я читала об этом в одной из книг мистера Хоуна. Вы поняли, кого я имела в виду, мистер Бейтс?

В ответ послышался мужской голос. Но не Бейтса. Флинтон? Тот самый забитый паренек, который живет под гнетом своей двоюродной бабки? И он беседует с Глэдис?

Повернувшись в ту сторону, Суонтон попытался определить, откуда доносятся голоса.

Возможно, беседовавшие расположились позади их кабинки, но Лисберн не был уверен. Говорило так много людей. Голос Глэдис звучал громче других. Он разносился, парил в воздухе, как пение птицы.

Это никак не вязалось с образом Глэдис, если быть честным.

— Да, благодарю вас, лорд Флинтон, — сказала кузина. — Ариэль! Именно это имя я хотела услышать. Иногда его называли «Великий незнакомец», как вы сами напомнили. Он считал, что его красота не идет ни в какое сравнение ни с чьей другой в мире. Ему ничего не стоило выйти к аудитории, встать перед оркестром, а потом раздать свои визитки и попросить аудиторию назвать того, кто мог бы составить ему пару.

Бейтс что-то ответил. А потом вмешалась леди Альда.

Глэдис рассмеялась.

— Это, конечно, забавно, — согласилась она. — И вы только подумайте, моя дорогая, если бы я оказалась там, то с большим удовольствием посмотрела бы на выражение его прекрасного лица, когда сказала бы, что смогу быть ему парой.

В разговор вступил еще один мужской голос. Мужчина произнес одно или два слова, но этого было недостаточно, чтобы Лисберн смог определить, кто это.

Голоса начали удаляться.

Вскочив с места, Суонтон с отчаянием посмотрел на него.

— Где она? — воскликнул он. — Этот голос!

— Это всего лишь Глэдис, — успокоил его Лисберн. — Жаль, что она не может пойти на сцену. У нее был бы большой…

— Это она? Такой голос!

— Да, легко узнаваемый, — согласился маркиз.

— Я должен найти ее!

— Советую не делать этого.

— Она защищала меня!

— Только чтобы досадить леди Альде, я в этом ничуть не сомневаюсь. Попробуй возрази Глэдис, и ты рискуешь стать объектом для ее остроумия. Будь осторожен: у нее не язык, а жало.

— Тогда пусть жалит, — заявил Суонтон. — Я, можно сказать, мечтаю, чтобы кто-нибудь этим занялся. — И ушел.

Леони смотрела ему вслед.

— Он не в себе?

— Он переволновался, — сказал Лисберн и поднялся с места. — Нельзя оставлять его одного. Он в полном смятении.

Леони взмахнула рукой.

— Идите. Я вас не держу.

Саймон посмотрел в том направлении, куда ушел Суонтон, потом на нее.

— Вам лучше пойти со мной. Не стоит оставаться здесь одной.

Ее улыбка была холодна.

— Очень сомневаюсь, что останусь в одиночестве надолго.

Это правда! Здесь по меньшей мере сто мужчин с радостью заняли бы его место. А может, и все двести.

Лисберн снова опустился на стул.

— Тогда ну его к дьяволу!

— Я сомневаюсь, что Суонтон попадет в какую-нибудь неприятность, — сказала она. — Если он захочет поговорить с леди Глэдис, ему нужно будет пробиться через толпу ее поклонников. Вы слишком озабочены их количеством.

— Я насчитал только три мужских голоса, — сказал он. — С ней еще леди Альда и Клара. Плюс трое мужчин, неизвестно, чьих поклонников.

— Завтра узнаем об этом из «Обозрения», — усмехнулась Леони. — Если такая возможность представится — а она представилась! — они сожрут лорда Суонтона, «Модный дом Нуаро» и Общество модисток.

Хотя она спокойно говорила об этом, Лисберн услышал в ее голосе нотки гнева и печали.

— Мы все исправим, — сказал он. — Даю слово.

— Это и Боттичелли в придачу, если вы не против.

Пока Саймон думал, как ему ответить на такое заявление, она огляделась по сторонам и наклонилась к нему. На него накатила волна запаха лаванды, смешанного с ее собственным ароматом. Это вовсе не помогло придумать умный ответ.

Понизив голос, Леони сказала:

— Он действительно не помнит?

Лисберн наклонился к ней, стараясь не касаться тех штук, что торчали из ее прически.

— Он терял рассудок. — Саймон тоже понизил голос. — После смерти моего отца. — Ему было трудно говорить об этом. Совсем не хотелось вспоминать о том времени. — Когда мы впервые приехали в Париж, нам нужно было забыться. Мы воспользовались способом, известным всем молодым джентльменам. У Суонтона нет склонности к разгульной жизни. Он заболел. Когда выздоровел, от предыдущих недель у него остались лишь сбивчивые воспоминания.

Леони выпрямилась. Приложила кончики пальцев к виску.

— Я понимаю, это звучит странно, — продолжал Лисберн. — В лучшем случае. Вы удивитесь, до каких глубин порочности мы опустились.

— Когда дело касается мужчин, я редко чему удивляюсь, — сказала она.

— Мы старались стать совершенно беспутными, — не останавливался он. — Начали посещать известного рода частные приемы, где карты, выпивка, опиум и женщины — дорогие женщины! — присутствовали в изобилии и были непременным атрибутом. Две недели такой жизни чуть не убили нас. Может, опиум так подействовал на его память. А может, природа у него такая. Его сознание — как волнующийся океан. Какие-то события тонут в нем и опускаются на дно, как корабли в шторм.

— Вы считаете, что у него не осталось никаких воспоминаний, пусть туманных, о том, как он соблазнял невинную молодую женщину?

— В особенности потому что это противоестественно его натуре, — сказал Саймон. — Такое могло случиться только в те две недели, и я голову себе сломал, чтобы понять, где и как он мог повстречать какую-то невинную девушку в тот период.

— Но мы не знаем наверняка, — заметила она. — Я не поставлю под сомнение честность той женщины, пока не получу свидетельства обратного. Слишком много девушек заканчивают свой путь в Обществе модисток или на улице, потому что это всегда следствие их ошибок. Иначе нам не потребовалось бы учреждать Общество модисток.

Лисберн был потрясен. Ему еще не доводилось видеть ее в таком состоянии — сломленной или почти сломленной. Он вспомнил, как уверенно Леони вела себя, с какой грацией вышла на сцену, с какой легкостью завоевала внимание аудитории, вспомнил ее оживленность, когда она уходила со сцены, не сомневаясь в своем триумфе.

В одну минуту она потеряла все, что сумела завоевать.

Нет, ущерб был значительно больше, чем просто неудача с этим вечером. Он изучил все, что имело отношение к Обществу модисток. Он знал, когда его учредили и как финансировали. Лисберн знал, что она вместе с сестрами вложила в Общество свои деньги, когда доходы от магазина были еще невелики. Он вспомнил про высказанные ею надежды на то, чтобы расширить дело и занять здание по соседству. Теперь без поддержки со стороны они могли лишиться всего, чего добились. А если еще и магазин потеряет клиентов…

Не было смысла рассматривать все эти «если». Это был ночной кошмар, как сказал Суонтон, а он не знал еще и половины всего.

— Я докопаюсь до самой сути, — вдруг заявил Лисберн. — Обещаю! И все исправлю.

Отвернувшись, она быстро заморгала и коротко рассмеялась.

В этот момент появился официант с ужином.


* * *

Приход официанта вернул Леони к действительности.

Она подняла на него взгляд и увидела, что за ним и над ним раскинулась фантастическая страна. В небе мерцали звезды, а на земле, в ветвях деревьев и на зданиях светились тысячи огней. Посмотрев в дальний конец крытого прохода, ведущего к их кабинке, она увидела оркестровую эстраду, освещенную разноцветными фонариками, — сооружение, достойное «Тысячи и одной ночи». Оттуда доносились звуки настоящей музыки. Оркестр играл, а люди танцевали. Это ничуть не походило на ученическое домашнее музицирование или гудение уличной шарманки.

Сегодня ее девушки смогут услышать, как звучит настоящая музыка, может, в первый раз в жизни. Они уже увидели чудеса «Воксхолла» — картины и скульптуры, готические храмы и китайские пагоды, подводный грот, отшельников, предсказывавших будущее, а еще жонглеров, танцоров и акробатов. И фейерверк! Ведь парк, прежде всего, — это очаровательное место вне стен, за пределами грязных улиц и тесных домишек.

Она вспомнила о зажатом со всех сторон здании, которое вместе с сестрами кровью и потом превратила в удобный и красивый дом для не нужных никому девушек. Вспомнила кузину Эмму, которая так гордилась бы тем, что они сделали. В груди все сжалось.

Леони увидела, как Лисберн стянул перчатки. От вида этих крупных аристократических рук ей почему-то захотелось расплакаться.

Она уставилась в тарелку с едой, сняла перчатки, хотя не представляла, как сумеет проглотить хоть крошку.

— Когда вы в последний раз ели? — спросил Саймон.

— В полдень, — сказала Леони. — Я собиралась поесть, перед тем как отправиться сюда, но была слишком… — Она проглотила комок в горле. — …Слишком волновалась. — Быстро заморгала. — Обстоятельства…

Лисберн пристально посмотрел на нее, его лицо напряглось.

— Я все исправлю, — сказал он. — Обещаю. Но вам нужно хотя бы слегка перекусить. Немного ветчины. Вот смотрите. — Отрезал ломтик от куска на своей тарелке и показал ей. — Знаменитая ветчина из «Воксхолла». Она настолько тонкая, что, глотая, вы даже не поймете, что это мясо. Вам будет казаться, что вы вдохнули конфетку из паутины, сотканную эльфами.