И вновь ожило ощущение того, что ее тянет вверх, словно какое-то божество возносило ее на Олимп. Все выше и выше. Бренный мир становился все жарче и дрожал, как в мареве. Ощущения… Нет, это было целое штормовое облако ощущений, которое накрыло ее снаружи и внутри. Наконец она достигла желанной цели — буквально воспарила от этих безумных ощущений. И тогда наступило освобождение. Потом он упал на нее, принялся покрывать поцелуями, а она мягко спланировала назад, в этот мир. Ее руки по-прежнему цеплялись за его волосы.

Глава 11

Есть потрясающе скандальная история о некоем англичанине мистере Н., случившаяся в Париже, и о двух сиротках — детях немецкого барона от жены-англичанки. Мы ждем новостей на эту тему, после того как они станут достоянием нашей корреспондентской сети.

«Дамский журнал и музей», март, 1835 г.


Кушетка была узкой, не предназначенной для двоих. Но когда Лисберн лег на бок рядом с Леони, она в его объятиях развернулась лицом к нему, просунула ноги между его ног и так удобно устроилась, словно они спали в одной постели уже много лет. Им хватило места. Его было ровно столько, сколько требовалось. Они продолжали оставаться одним целым, хотя он и вышел из нее.

Лисберн остыл, успокоился и потихоньку начал погружаться в сон. На бедре Леони удобно покоилась его рука. Однако часть его существа все еще бодрствовала. В нем заговорила совесть. Сейчас, когда уже ничего не изменить? Поздно, раньше надо было слушать свою совесть!

— Все в порядке? — спросил Саймон.

Она лежала, уткнувшись лицом ему в плечо, и потому слова у нее выходили приглушенными.

— Теперь я знаю, почему у Венеры такое выражение лица. Она думает: «Что произошло? Я все правильно сделала? Как он может спать в такой момент?»

Даже отдаленно Лисберн не рассчитывал получить такой ответ. Слезы, чувство стыда, страх, чувство вины — разве это не было бы естественной реакцией?

Не помешает понимать ее лучше. Это же Леони, которая по меньшей мере четверть часа неподвижно стояла перед его картиной. Теперь ему стало ясно, она пыталась упорядочить свои впечатления и занести их в свой мысленный гроссбух.

— Марс спит, — Саймон отложил свои колебания на время, — потому что, по его ощущению, он за несколько минут выложил столько физических сил, сколько Геркулес, совершив все свои двенадцать подвигов. Самым приятным образом, разумеется. Но однако…

— Это требует от мужчины много сил, — заметила она. — Я только сейчас это поняла.

Она поняла только сейчас. Благодаря ему! Другие мужчины получают удовольствие, лишая девушек девственности, и платят за это большие деньги. Саймон Блэр, четвертый маркиз Лисберн, не принадлежал к таким мужчинам. Его отец однажды сказал ему, что настоящий джентльмен имеет интимную связь с единственной девственницей — со своей молодой женой в первую брачную ночь.

Лисберн должен винить только себя за случившееся. Для Леони все это было внове. Не важно, насколько искушенной она выглядела, у нее не было никакого опыта. Он со своим богатым опытом несет полную ответственность. Он должен был все понять. Во всем разобраться. Но вместо этого сознательно проявил слепоту.

Сейчас, когда сделанного уже не воротишь, Саймон вспомнил характерные намеки: как неуверенно она поцеловала его в первый раз, ощущение того, что он учит ее чему-то, показывает что-то новое для нее. Дьявол! Разве она не давала ему понять?

«Может, я и неопытная, но быстро учусь. И то, чему научусь, применяю в жизни исключительно хорошо».

Неопытная. Лисберн вложил в это слово смысл, какой хотелось ему. Он даже не думал, что она может быть невинной. Он полностью отвергал такую возможность. Ей двадцать один. Она — модистка из Парижа. Она была искушенной. И эта искушенность казалась намного глубже той, какую мало кто из дерзких столичных дебютанток приобретают после одного или двух сезонов.

Да, это делает невинность маловероятной. Но не невозможной.

Его интеллект и логические способности, которыми он гордился, вполне допускали это. Однако он позволил желанию и тщеславию подавить в себе голос разума. Отказался замечать то, что лежало на поверхности.

— Ты мощно потрудился, почему не спишь?

— Я думаю, — ответил Саймон.

И ощутил, как она напряглась.

— О том, что совершил ошибку?

— О том, что сделал то, что считаю неправильным, — сказал он.

— О! Совесть заговорила.

— Моя дорогая…

— У меня ее просто нет, — усмехнулась Леони. — Я допускаю ее наличие только теоретически. У меня вдобавок отсутствует мораль. Я — не леди.

— Неважно. Это был твой первый раз.

— Мой первый раз должен был случиться давным-давно, если бы у меня было больше времени и я уделила бы его мужчинам, — сказала она. — Если не ты, то рано или поздно кто-нибудь другой. Мне хотелось, чтобы это был ты. Я знала, что ты сделаешь это, доставив мне удовольствие, и ты справился. Это было… очень мило. Я могу почти простить тебя за то, что ты разрушил мою жизнь.

Он опять поцеловал ее в плечо.

— Я-то думал, что все получилось гораздо лучше, чем «очень мило».

— Мне не с чем сравнивать.

— И мне.

Леони подняла голову и пристально посмотрела на него.

— Ты — моя первая девственница, — объяснил Саймон. И, несмотря на недовольство самим собой, не мог не насладиться видом роскошных изгибов ее тела, молочной белизной кожи и копной рыжих волос. Тициан впал бы в экстаз. Боттичелли — тоже.[18]

— Ты надо мной издеваешься? — поинтересовалась она. — Даже когда был юнцом?

За исключением нескольких близких к семье людей Лисберн ни с кем не говорил о своем отце. Даже сейчас ощущение потери мешало ему откровенничать. Время сгладило остроту скорби. Но не стерло ее до конца. Только самые близкие понимали, каково ему было.

Тем не менее он приподнялся на локте и, как какой-нибудь древнеримский патриций, возлежащий на пиру и расположенный к беседе, объяснил. Правила! Что джентльмен может и не может себе позволить. Все «почему» и все «для чего». Она слушала. Ее голубые глаза остро и внимательно следили за ним. Ему стало понятно, что Леони обдумывала его слова, раскладывала сведения по папкам, делала мысленные заметки в своей личной записной книжке.

Лисберн почувствовал себя еще более обнаженным.

Когда он закончил, она дотронулась до его щеки. Саймон повернулся, чтобы поцеловать ее в ладонь.

Леони проглотила комок в горле.

— Мы оба не проявили достаточной мудрости, — сказала она. — Но если честно, лорд Лисберн…

— Саймон, — поправил он ее. — Мне кажется, когда двое обнаженными делят узенькое ложе, между ними вполне допустимо неформальное общение определенного уровня.

Она покачала головой.

— Я не готова к неформальному общению. И не уверена, что когда-нибудь буду готова. Думаю, вам лучше называть меня мисс Нуаро, даже когда мы обнажены. В особенности когда мы обнажены. В такой ситуации, как эта, когда… — Голос ее упал, взгляд как будто обратился внутрь, глаза расширились. — О Зевс, что я натворила!

Заторопившись, Леони соскочила с кушетки, а он попытался сохранить равновесие, чтобы не упасть, а потом сел. А она в это время металась по комнате, один чулок у нее спустился с ноги.

— Который час? О, что я наделала!

— Леони!

Она покопалась в беспорядочно сваленной одежде на полу и в других местах, куда ее кинули. Нашла кружевной носовой платок, быстро вытерлась. Выдернула из кучки нижнюю рубашку, тут же натянула ее.

— Как можно быть такой идиоткой?

— Леони, не надо…

— Вам лучше уйти. — Она исчезла за шторой, должно быть, в гардеробной.

— Да ни в коем случае, — отрезал Лисберн. — Я ожидал слез. И истерики. Чего-то в этом роде, а вы говорите…

Он замолчал, потому что мисс Нуаро уже выскочила из-за шторы в полупрозрачном, абсолютно непристойном пеньюаре, надетом прямо поверх нижней рубашки.

— Конечно, я в истерике! — заявила она. — Сегодня, этой ночью я совершенно позабыла о Томе.

И пулей вылетела из комнаты.


* * *

Пара минут потребовалась Лисберну, чтобы отыскать свою сорочку и надеть ее. Он был сконфужен и встревожен, но сохранил достаточно трезвости, чтобы подумать о том, как избежать столкновения с невинными служанками, которые притаились в доме.

Эта мысль заставила его остановиться. Слухи… Еще один скандал вокруг Леони и ее магазина.

А если она забеременеет…

Ребенок! Леони носит его ребенка!

Нет-нет. Пока не время думать об этом. У него и без этого хлопот по горло. Надо решать проблемы по очереди. И главное сейчас — что означает ее паника?

Из-за того, что Леони неплотно прикрыла дверь, Саймон перехватил приглушенные звуки шагов, доносящихся с лестницы. Выскочив из комнаты, он подбежал к лестничному колодцу, посмотрел вниз, потом вверх. Заметил, как там мелькнул ее просвечивающий пеньюар.

В коридоре второго этажа Лисберн увидел, что свет идет от дверей в гостиную. Там он ее и нашел. Леони разложила письменные принадлежности на столе, за которым они ужинали.

— Не могу поверить, что Том — кто бы он там ни был! — умрет от горя, если вы этой ночью не напишете ему любовное письмо, — сказал Саймон.

— Не говорите глупостей, — оборвала она его. — У кого есть время для любовных писем? Это дела, милорд.

— Саймон.

— Это дела, mon cher monsieur.

— Ладно, соглашусь с «моим дорогим господином», — проявил он покладистость. — Тем более что вы произносите это с парижским шиком.

— Я в основном росла в Париже, — сообщила Леони. — Как самая младшая, я провела там большую часть своей жизни. Пожалуйста, не отвлекайте меня. Все и без того сложно. Может, вам следует отправиться домой? Или… — Опустившись в кресло, она взяла в руки лист бумаги. — Или лучше налейте мне большой бокал бренди. Как я это ненавижу!