— Тогда посоветую тебе послоняться по Гайд-парку в часы променада, — предложил Лисберн. — Когда Глэдис поедет мимо, ты выскочишь на дорогу, притворяясь, будто тебя охватила поэтическая агония. Только дай ей время спохватиться и остановить лошадей, иначе тебя переедут, и ты умрешь с пятном — возможно, незаслуженным, — на твоем родовом гербе.

Суонтон пронзительно посмотрел на друга.

— Сегодня ты ведешь себя странно эксцентрично.

— Я вынужден тренировать свое воображение, — сказал Лисберн. — Так как твое, кажется, осталось в «Воксхолле». Поверить не могу, что мне приходится объяснять мужчине двадцати пяти лет от роду, как ему следует знакомиться с девушкой. Не могу поверить, что ты занимался подслушиванием в веселых садах. Я не понимаю, почему ты не можешь подойти к ней открыто.

Он встал и вышел из комнаты. Потом поднялся к себе, где его с величайшим облегчением встретил Полкэр, чтобы придать своему чуждому всяческих сантиментов и никогда не влюбляющемуся хозяину обычный безукоризненный вид.


* * *

«Модный дом Нуаро», вечером того же дня

— Надо послать за Софи, — говорила Марселина. — Опубликовать такую заметку в «Обозревателе» — умный шаг. Я знаю, как ты не любишь такие вещи. Но тем не менее у тебя это прекрасно получилось, и я уверена, что обстановка немного разрядится. К сожалению, «немного» — это недостаточно. Мы с Кливдоном спорили до посинения, но так и не придумали, что нужно предпринять дальше. Нам нужна Софи.

— Загвоздка в том, что никто не знает, как там все у нее, — сказал герцог Кливдон.

Они втроем стояли в демонстрационном зале, который был пуст. Малочисленность клиенток в такое время дня — вещь вполне обычная. Дамы разъезжаются по домам, одеваются для прогулок или отдыхают, чтобы потом подготовиться к вечеру. Однако сегодня дамы обходили стороной «Модный дом Нуаро». Даже леди Клара прислала записку с извинениями за то, что не может прийти и продемонстрировать свою поддержку — ее мать сочла пока нежелательным визит в магазин. У леди Глэдис, как говорилось в записке, появился блестящий аргумент в пользу такого визита, однако всем известно, что переубедить мать Клары нет никакой возможности, если она вобьет себе что-нибудь в голову. Только Софи способна на такое, но ее не было здесь.

— Мы не можем привезти ее назад, — сказала Леони. — Это слишком скоро. Люди ее узнают, в особенности сейчас, когда мы все находимся под усиленным вниманием.

— Этот недоумок Суонтон! — взорвался Кливдон. — Я бы оторвал ему голову. И не я один. Не обманывай себя, Леони. Как только Лонгмор прознает о случившемся — а это случится через несколько дней, если не часов, — он примчится в Лондон и разорвет Суонтона на куски. И Лисберна тоже, из-за того, что тот не смог удержать в узде своего взбалмошного кузена.

— Не понимаю, почему все считают, что лорд Лисберн может как-то контролировать своего кузена, — удивилась Леони. — Лорд Суонтон — взрослый человек. И осмелюсь заметить, вполне проявил себя как мужчина пять лет назад, в Париже.

К счастью или к несчастью, у нее имелся непосредственный опыт в том, чем Суонтон мог — или не мог? — заниматься с женщиной в черном. Несмотря на рыжие волосы, цвет лица у Леони не был типичным для рыжеволосых. И не было веснушек на лице, и краснела она редко. Но сейчас ей стало жарко, и она ощутила дрожь ниже талии, в том самом месте. Обычно с ней такого не бывало.

— Ни к чему разыгрывать из себя святошу в нашем присутствии, дорогой, — сказала Марселина мужу. — Мы все прекрасно знаем, что ты вытворял в Париже каких-то полгода назад. Англичане ездят туда развлекаться.

— Дело не в этом, — возразил Кливдон. — А в том, что всем известно, что Суонтон мечтатель. И ему требуется поводырь. Лисберн знает об этом лучше, чем кто бы то ни было.

— Я действительно не понимаю, почему жизнь лорда Лисберна должна все время крутиться вокруг Суонтона, — заявила Леони. — Одно дело присматривать за младшим, слабым кузеном, когда они учились в школе. Но Суонтон уже достаточно взрослый, чтобы самому позаботиться о себе. Или, если это выше его сил, пусть наймет телохранителя.

Марселина пристально посмотрела на нее.

«Позже», — одними губами произнесла Леони.

Она никогда ничего не скрывала от сестры. Но у нее не было времени, чтобы поделиться с ней самыми последними новостями. Марселина пришла с Кливдоном. Леони любила и уважала его и не собиралась секретничать с сестрой в его присутствии. Тем более что он был страшно зол и на Лисберна, и на его кузена не от мира сего.

— С этим не возникнет никаких проблем, — между тем продолжал Кливдон, — если вы трое не будете напрямую вовлечены в дела магазина. Если бы вы были обычными портнихами, никто бы глазом не моргнул. Но вы больше не относитесь к таковым…

— Мы никогда к таковым не относились, — возмутилась его жена. — Обычные! Поверить не могу, что ты такое сказал!

— Ты — герцогиня, — напомнил он. — А Софи — графиня. Всем наплевать на то, что делают портнихи. И всем есть дело до герцогинь и графинь. О Зевс Великий! Марселина, ты же представлена королеве! Неужели ты не понимаешь, что это означает? Тебя не может не волновать, что общество…

— Какая глупость! Разумеется, меня это волнует. Общество поставляет мне клиентуру.

— Эти люди принадлежат к твоему социальному кругу, — сказал герцог. — Поэтому нелепо, когда ты устраиваешь ужин для дам, которых на следующий день дожидаешься в магазине.

Леони не сомневалась, что этот спор затянется на какое-то время. Вначале Кливдон позволял Марселине заниматься своими делами и не вмешивался в них, потому что ему нравилось страстное увлечение жены. Герцог понимал, что она — настоящая художница и что работа — часть ее существа. Кроме того, ему было непонятно, как заставить ее бросить свое дело. Если только используя какие-нибудь крайние меры, вроде насилия и прямого запрета. Но он не мог на это пойти, не такой он был человек.

Однако сейчас Марселина была в положении и плохо переносила беременность. И поэтому он беспокоился.

Факты говорили о том, что Кливдон прав, как ни крути. Логика подсказывала, что нынешнее состояние дел не может продлиться долго, да и не должно. У герцогини есть свои обязанности. И общественные обязанности важнее. У хозяек крупных состояний в руках большая политическая и общественная власть. Марселина могла стать выдающейся в этом смысле. Она обладала шармом, свойственным всем Делюси и Нуаро. Она была умна. Она могла принести больше пользы в качестве герцогини, нежели как портниха.

Но сестра станет несчастной, если ее лишить возможности создавать платья. Она — художница. Ее искусство ей необходимо.

Логика пока не подсказала Леони решения этого конфликта.

— Совершенно очевидно, что нам нужно это обсудить, — сказала она. — Но в данный момент, как мне кажется, более продуктивно будет заняться текущими проблемами. Давайте перейдем в мой кабинет. Бессмысленно торчать здесь в ожидании, все равно никто не придет.

Вдруг колокольчик при входе в магазин звякнул. Три головы одновременно повернулись к дверям.

Неторопливой походкой в зал вошел Саймон Блэр.


* * *

— Лисберн.

— Кливдон.

Они холодно поклонились друг другу.

Сердце у Саймона заколотилось с удвоенной силой от предвкушения встречи с Леони, а совсем не от угрожающего вида Кливдона. Лисберн никого не боялся, и даже этого мужчину, который был с ним примерно в одном весе и так же силен. Правда, сейчас он казался еще более крупным, потому что его просто распирало от гнева.

Саймон тоже расправил плечи и расставил согнутые руки в локтях, чтобы казаться массивнее.

— Будешь покупать платье? — поинтересовался Кливдон. — Потому что больше никто не пришел.

Лисберн посмотрел на мисс Нуаро. Радости при виде его она не выказала.

— Ни одной покупательницы за целый день, — сказала она.

Он знал, что будет плохо, но не подозревал, что настолько.

— Ты хоть представляешь, через что пришлось пройти моей жене и ее сестрам за несколько последних месяцев, пока вы со Суонтоном болтались за границей? — Кливдон попытался сразу взять быка за рога. — Пока твой кузен в Венеции убивал английскую словесность…

— Я бы не назвал это убийством, — сказал Лисберн. — Так, всего лишь небольшое ранение. И занимался он этим не в Венеции, а во Флоренции, где сочинил самую последнюю порцию стихов. Кстати, в красивом доме, с окнами на Арно.

— Не советую тебе провоцировать человека, чья жена в интересном положении, — еще больше ощетинился Кливдон. — Ее светлость чувствует себя не самым лучшим образом и без тревог из-за угрозы потерять все, что она и ее сестры сумели заработать. И все по вине Суонтона, который… Который оказался чересчур утонченным, чтобы запомнить, соблазнил он или нет юную англичанку в Париже. И оказался слишком занятым общением с музами, чтобы откликнуться на призыв о помощи со стороны матери его ребенка. Клянусь богом, Лисберн, ты ведь знаешь, как поступают в таких случаях, пусть он и витает в облаках. Какого черта ты позволил довести до этого?

— Кливдон, веди себя разумно, — обратилась к нему Леони. — Суонтон не ребенок. Зачем ты обвиняешь Лисберна в его ошибках?

— Затем, что я точно так же обвинял бы Лонгмора, если бы один из его братцев выкинул подобную глупость, — отрезал герцог. — Эти двое с детства были друг другу как братья. А Лисберну хватит ума защититься самому, без твоей помощи. Я знаю, что дамы теряют от него голову и считают, что он не может поступить дурно. Но тебе-то по крайней мере должно хватить ума, чтобы не клюнуть на это красивое личико.

— Никогда не думала, что ты можешь быть таким помпезным и глупым, — возмутилась Леони. — Марселина всего лишь беременна, а не находится на последней стадии скоротечной чахотки. И если бы не испытывала тошноту, то…