— Я заявила мистеру Шарпу, это будет либо «Модный дом Нуаро», либо Париж, — рассказывала миссис Шарп. — Муж выбрал Париж, как я и предполагала. Но он не понимает, что даже Викторин не сможет выполнить работу так же хорошо, как вы.

При всем своем уничижительном отношении к знаменитой модистке Парижа миссис Шарп и по отношению к «Модному дому Нуаро» была неискренней. Она приводила сюда свою дочь с утра пораньше, пока все модное общество еще почивает, и просила Леони никому не говорить о ее визитах. Вновь приобретенная аристократическая родня отсутствие денег компенсировала наличием высоких моральных требований. Однако выслушивать от них высокомерные нравоучения у миссис Шарп не было никакого желания.

Хранить в тайне огромный, дорогой заказ — не самый лучший способ, чтобы поправить дела. Софи пришла бы от этого в ярость.

А тем временем Фенвик пропал на два дня. Когда он неожиданно заявился в четверг вечером вскоре после того, как Леони закрыла магазин, доклад его был короток:

— Пока ничего. Надо будет попробовать в Ковент-Гардене.

Уплел два куска мясного пирога при настойчивой просьбе мисс Нуаро. И отказывался при этом, говоря, что еще наестся до отвала в «Кофейне у Джека».

— Чтобы ты ни крошки не брал в рот в том заведении, — возмутилась Леони. — Это полная мерзость!

Старинная кофейня в Ковент-Гардене была немыслимо грязной и к тому же имела отвратительную репутацию. Она предпочла бы, чтобы мальчишка не наведывался в этот гадючник, но понимала, что он пообещает ей одно, а сам все равно сделает так, как считает нужным. Потом сказала себе, что он очень долго выживал в Лондоне сам по себе, а это удается мало кому из нежеланных детей. Так что никто не сможет удержать его взаперти. И заодно напомнила себе, что сама жила на парижских улицах в точно таком же возрасте.

— И что ты собираешься накопать? — спросила Леони.

— Не знаю, — честно ответил тот. — Покручусь, где сдают жилье. Я знаю одного малого, который там появляется. Может, ему что-то известно.

— Только ни слова про того кучера, — напомнила мисс Нуаро. — Про Чарли Джадда.

Так как им был известен номер, под которым работал кучер, узнать его имя не составило труда. Но вот найти его — совсем другое дело. Кучер наемного экипажа работает на любого, кто заказывает его, и в любое время, и неважно, сколько часов он уже отработал до этого. А выезжая из города, может углубляться в сельскую местность до десяти миль.

Мальчишка покачал головой.

— Он объявится, мисс.

Только когда? При всей уверенности, с которой она держалась с Лисберном, ей было известно, что поиски могут занять много времени. А у них его оставалось совсем мало. В августе большая часть лондонского общества разъезжается по своим загородным поместьям. Июль закончится через восемь дней.

С финансовой точки зрения, август всегда приносил проблемы. В этом году он может стать фатальным. Хотя амбиции миссис Шарп и деньги мистера Шарпа, возможно, помогут им выкарабкаться.

Направляясь в кабинет, чтобы оценить расходы и решить, на чем можно сэкономить и по каким счетам заплатить в первую очередь, Леони услышала повелительный стук в заднюю дверь. Фенвик, который уже собрался уходить, должен был открыть ее. Вслед она услышала, как он спросил что-то и как ему ответил знакомый голос.

Сердце бешено забилось. Ей захотелось броситься к двери. Но Леони заставила себя остаться в коридоре, придала лицу вежливое и дружелюбное выражение и дождалась, когда внешне будет выглядеть абсолютно спокойной.

Она стояла и смотрела, как Фенвик вышел, а маркиз Лисберн закрыл за ним дверь и задвинул засов.

Потом повернулся к ней. И вот, все это здесь — совершенной лепки лицо, и отливающие золотом волосы, и золотистые искорки в зеленых глазах, и эти порочные губы, которые целовали ее везде, даже в самых потаенных местах. А сердце все никак не могло успокоиться.

— Я так и не смог разобрать у него ни слова, — сказал он. — И с трудом узнал его. Он стал каким-то грязным и неопрятным.

— Невозможно рыскать по преступному миру в золотой ливрее и благоухая лавандой, — возразила мисс Нуаро. — Если он будет выглядеть красавчиком, его кто-нибудь украдет.

— Лучше расскажите вот что, — поменял тему Саймон. — Когда Софи нашла его, она выдавала себя за французскую вдову? Или это был кто-то другой?

Леони была смущена и счастлива, и испугана одновременно, но глазом не моргнула. Даже выбитая из колеи влюбленностью, она оставалась достойной своих предков Нуаро и Делюси. Она знала, как разыграть карту.

— На мой взгляд, лучше не влезать глубоко в дела Софи. Надеюсь, вы привезли какие-нибудь полезные новости.

Он не пришел среди ночи, как обещал. Леони не видела его с вечера вторника. Нельзя сказать, что это было неожиданно. Конечно, он мог давать обещания, которые потом не выполнял. Мужчина, который так выглядит, с таким голосом и который так занимается любовью, как он, может играть по своим собственным правилам.

— Леди Альда считает, что «что-то нечисто» с французской вдовой Лонгмора, — сказал Лисберн. — После долгих размышлений — а это был нелегкий труд, так как леди Альда рассылала свои отравленные стрелы по всему периметру в промежутках между попытками очаровать и пленить неосторожного, — ситуация потребовала такого человека, который смог бы разобраться, что к чему с Лонгмором. — Он нахмурился. — Недавно я понял, что это страшно трудная задача. Мне стало интересно, почему? Что там было?

— Не имею ни малейшего представления, — покачала головой мисс Нуаро. — Что бы там ни было, к полезным новостям это не имеет отношения. — Она развернулась и вошла в дверь своего кабинета.

Лисберн вошел за ней и закрыл за собой дверь.

Леони подошла к столу и принялась приводить бумаги в порядок. Счета. Два письма с отказами от сделок.

— Теперь я вспомнил, — сказал он. — После огромной мыслительной работы у меня возникла идея. Леди Лонгмор не может вернуться в Лондон, потому что кое-кто сумеет поставить ее в неловкое положение, сообщив о французской вдове Лонгмора и его великой любви, от которой он протрезвел с вызывающей изумление скоростью.

— Он — мужчина, — заметила Леони. — Кстати, что писал Байрон о том, в чем разница в отношениях мужчин и женщин к любви?

— Байрон? Я думал, вы равнодушны к литературе.

— Мы прочли «Дон Жуана», потому что все его считали безнравственным произведением.

— «Мужчины разделяют жизнь и любовь, для них это разные вещи», — процитировал он. — «Для женщин любовь — сама жизнь, только тогда она обретает смысл». Суонтон преклоняется перед «Дон Жуаном». И Томаса Мура обожает. А вы очень умело увели меня в сторону. — Его голос зазвучал ниже. — Иди ко мне.

— Разумеется, нет, — отказала Леони. — Мне нужно так сложить два и два, чтобы получилось десять или двадцать. Мне нужно понять, поможет ли один заказ удержаться нам на плаву весь август и весь сентябрь заодно. Мне нужно…

— Я скучал по тебе, — сказал Лисберн.

В этот момент здравый смысл покинул ее, и все, что ей было нужно, — только он.

Дура, дура, дура! Нет времени быть нелепой и безответственной.

— Это тянулось целый век. — Он задыхался. — Балы и ассамблеи не кончались до рассвета, а я знал, что швеи приходят к девяти, что магазин откроют в десять, хотя никто не придет в такой издевательский час. Я знал, что должен не нарушать твой покой.

Он и не нарушал.

— Двух дней не прошло с тех пор, как вы были здесь в последний раз. — Леони достала часы из кармана. — Я подсчитала, это примерно пятьдесят четыре часа.

— Ты не могла бы быть точнее? — спросил он. — Я люблю, когда ты точная.

Ее сердце забилось сильнее. «Люблю». Но не «люблю тебя». Так что это просто небрежное употребление слова и означает лишь то, что она развлекает его. О чем-то в этом роде Леони догадывалась с самого начала.


Мужчины разделяют жизнь и любовь,

Для них это разные вещи.

Для женщины любовь — сама жизнь,

Только тогда она обретает смысл.


Это не для нее! Ее жизнь — насыщенная, полная дел. Та, которой она жила до того, как он появился в ней, прогуливаясь мимо.

— Кроме того, покупательницы приходят даже в такое время, которое высокородные дамы считают предрассветным часом, — решительно заявила мисс Нуаро. — Они, конечно, дамы не важные, но аккуратно оплачивают свои счета. Это так буржуазно, я понимаю, однако…

— Я придумал встать на улице под твоим окном и завыть, как пес на луну, на недосягаемую луну, — продолжал он. — Но мне не хотелось нарушать твой сон. Вдобавок люди могли начать бросать в меня башмаки или опорожнять ночные горшки на мою голову. Кроме того, я не знал, за каким из окон находится твоя спальня. Мы так туда и не добрались, смею напомнить.

Ее охватил жар. Всю ее.

— И поэтому я тихо побрел к себе домой. — Он не останавливался. — В свою постель. И стал воображать тебя в твоей постели, твое слегка порозовевшее лицо. Возможно, ты откинула простыню — ночь была теплой. А может, думала обо мне, и от этого тебя кинуло в жар. Я решил, что ты думала обо мне, так же как я думал о тебе…

Он замолчал, а Леони с удивлением увидела, как краска стала заливать его шею, потом дошла до подбородка, потом поднялась до скул.

— Дьявол его забери! Это все мой кузен, он заразный! Чего я только не наговорил!

— Вы заговорили стихами, — сказала она. — Определенного жанра. Стихами, предназначенными для дам, за которыми ухаживают.

Однако Лисберн без всяких ухаживаний уже завоевал ее, не приложив для этого вообще никаких усилий. Он покорил ее с первой встречи, когда она увидела его в Британском Институте. А потом по уши влюбилась и отдалась ему… Каким абсурдно быстрым оказался этот путь, что было удивительным для разумной девушки, прочно стоявшей на земле.