— Я буду читать тебе стихи, — объявил Лисберн. — Гомера хочешь?

— Нет! Нет!

— Я буду читать тебе — помоги господи! — даже Суонтона, — пообещал он. — Кого захочешь. И у тебя будет куча красивых вещей. Все красивые вещи, какие захочешь, моя любовь, я буду так счастлив дать их тебе.

Он хотел заставить ее проявить слабость. Она таяла в его руках. Она лишалась своих доводов. Леони отшатнулась. Лисберн перехватил ее руку.

— Послушай меня, — сказал он.

— Не могу! — выкрикнула она. — Неужели ты не понимаешь? Я не могу слушать тебя. У меня есть обязательства. Ты хочешь, чтобы я забыла о них. Мы уже потеряли Марселину и Софи. Осталась только я. Если я отойду в сторону, уже никто не удержит…

— Ты про магазин? — спросил он. — Тебя волнует магазин? К черту, Леони, не говори мне, что все дело в коммерции.

— Да! — воскликнула она. — В этом вся я. Все, что я собой представляю. Это дело моей жизни. Леди Глэдис и ты, и… И конечно, я люблю свое дело. Мы все любим. Никто этого не понимает, в особенности мужчины. А теперь…

Леони не могла продолжать. Она перестала скрывать слезы, она задыхалась от слез.

— Понятно, — сказал Саймон более спокойно. — Конечно. Ты не можешь отказаться от магазина.

— Даже ради тебя. — Голос у нее прервался. — Даже если я люблю тебя больше, чем ты смог бы когда-нибудь полюбить меня или кого-то еще.

— Даже если, — повторил он.

Леони нетерпеливо отмахнулась.

— Ох, ладно! Я действительно люблю тебе. Ты, должно быть, слепой и глупый, если этого не понял. Но, может быть, ты настолько привык к тому, что девушки влюбляются в тебя, что просто этого не замечаешь.

— Ну, на самом деле я уже давно забыл, как это бывает, потому что все они влюбляются в Суонтона, — усмехнулся Лисберн. — К моему величайшему разочарованию.

Леони подняла на него глаза.

— Мне отвезти тебя домой? — спросил он.

Она смотрела на него с каким-то комическим выражением.

Лисберн нашел бы это все чрезвычайно смешным, если бы самообладание не стоило ему таких сил.

— Если только ты не хочешь вернуться в зал, — добавил он холодно.

Леони покачала головой.

— Нет. Мне надо сделать вид, что… О Зевс, я так кричала! Все, наверное, слышали. Мой первый выход в общество, а я устроила такой спектакль.

Она прикрыла щеки руками. Лисберн предположил, что они зарделись. Ему захотелось коснуться ее щек. Дотронуться до нее, и не только в этом месте. Но он страдал от отчаяния, а не от недостатка ума.

— Из-за музыки и болтовни никто нас не услышал. Тем более что разговоры становятся громче по мере приема горячительного. Удивительно, что они еще могут слышать себя. До нас никому нет дела. Я отправлю лакея распорядиться, чтобы подали мою карету.

Леони отняла руки от щек.

— «Модный дом Нуаро» тут рядом, за углом. Мы можем дойти пешком.

— В этих туфлях? — спросил он. — Полкэр меня убьет.

Она посмотрела на его лакированные бальные туфли.

— Я могу дойти одна.

— Только не в этом платье, — возразил Лисберн. — Но не переживай. К дьяволу туфли! Я тебя отнесу.

— Ты меня… О! Лисберн! — воскликнула Леони, когда он подхватил ее на руки.

— Тихо! Ты только что разрушила все мои надежды и мечты. Если будешь так любезна и останешься грациозной, пока я тебя несу, то мне удастся побороть в себе жгучее желание кинуть тебя в декоративный бассейн лорда Уорфорда.


* * *

Последний раз, когда он на руках нес ее до магазина, ему это не показалось трудным. Карманной Венерой ее, конечно, нельзя было назвать, но Саймон был сильнее, чем казался. В любом случае он бы донес ее до Луны, если бы потребовалось. Но это не требовалось. Он просто шел под горку. И разговаривал, чтобы отвлечь ее, что удалось, но ненадолго.

— Лисберн, ты пьян? — забеспокоилась Леони. — Магазин в другой стороне.

— Но стоянка наемных карет в этой стороне.

— О, я, оказывается, слишком тяжелая для тебя? — съязвила она. — Поставь меня сейчас же, я пойду своими ногами.

— Нет. — Ответ был короток.

Возникла напряженная пауза.

— Куда ты меня тащишь?

— Домой.

— Но он в нескольких шагах вверх по улице.

— Я же не сказал, в чей дом, — возразил Саймон.


* * *

Как она могла быть настолько глупой, чтобы поверить в то, что он легко сдастся?

Он был аристократом. А когда им в голову втемяшится какая-нибудь идея, то даже все лошади из конюшни Авгия, запряженные в одну упряжку, не вытащат ее оттуда.

— Сейчас не Средневековье, — возмутилась Леони. — Ты не можешь унести меня в свое логово.

— Так посмотри на меня, — предложил Лисберн.

Она забилась у него в руках.

— Поставь меня на землю!

Его хватка стала лишь крепче.

— Поставь меня на землю или я закричу, — пригрозила Леони.

— У меня есть отличная идея, как не дать тебе закричать.

Он может поцеловать ее, и тогда она растает, сдастся и откажется от всех, кто зависит от нее. И откажется от себя!

Она принялась извиваться, работая руками и ногами, и так неистово, что ему пришлось отпустить ее. Но прежде чем ей удалось вырваться и броситься бегом вверх по улице, он схватил ее и, перекинув через плечо, зашагал в сторону Сент-Джеймсского дворца.

— Лисберн, отпусти меня!

— Саймон, — поправил он ее.

— Я в жизни не назову вас так, милорд! Отпусти меня, ты… ты…

— Зверь, — подсказал Лисберн. — Зверь — это хорошее слово. Клише, в известной степени. Но клише удачно описывают реальность, иначе они не стали бы клише. Вот мы и дошли. — Он остановился у первого из наемных экипажей, выстроившихся в линию, и повернул ручку двери.

— Меня похитили! — что есть сил завопила она. — Помогите!

Лисберн засунул ее внутрь.

— Это моя жена, — пояснил он кучеру. — Немного перебрала. Живо трогай. — Бросил ему монету. Наверное, то была гинея, да и пес с ним.

— На Риджентс-парк, — приказал Лисберн.

Глава 18

Мы тщетно пытались найти многих щеголей, принадлежащих к высшему обществу, которые стали постепенно исчезать из Лондона. И хотя сейчас город вряд ли можно назвать пустым, те, кто еще остался, старательно избегали нас, явно рассчитывая не отставать от своих модных сверстников в период летних каникул.

«Ассамблея красоты», август, 1823 г.


Ночь была теплой, и предыдущие пассажиры опустили окно в карете. Понимая, что без труда дотянется до ручки на дверце, Леони притворилась, что обессилела, и устроилась в уголке своего сиденья. Лисберн сел напротив. Но когда она вскочила, чтобы открыть дверцу, тут же оказался на ногах и снова усадил ее.

Леони вспомнила, с какой скоростью он среагировал в Британском Институте, когда перехватил ее, не дав упасть. Из всех мужчин в мире ее похитил тот, у кого молниеносные рефлексы.

— Гони! — крикнул он кучеру. После этого Лисберн поднял окно больше чем наполовину. — Хорошенькое получится похищение, если ты сбежишь до его начала. — Он откинулся на спинку сиденья.

В этот час Сент-Джеймс-стрит была пустой, и кучер смог гнать коней во весь опор. Даже если бы ей удалось быстро опустить окно и выпрыгнуть наружу, она наверняка свернула бы себе шею.

Паника овладела ею. Но Леони не была самоубийцей.

Она села прямо и сложила руки на коленях. «Думай», — сказала себе. Все-таки она из рода Нуаро. И Делюси. Она обязательно выберется отсюда.

Но чтобы думать, нужно было успокоиться, а этого не удавалось. Леони попыталась подсчитать количество гостей на балу, соотношение мужчин к женщинам и процент дам, которые не были одеты в наряды от «Модного дома Нуаро». Не помогло. Она принялась разрабатывать план.

Тем временем карета миновала Пиккадилли и свернула к Квадранту. В голове у нее рождались планы, один за другим, и так же один за другим отвергались как невозможные и безумные. Она была в растерянности — в состоянии, которое ненавидела всей душой. Слезы навернулись на глаза, и от этого Леони по-настоящему разозлилась. Чем дальше они уезжают от Сент-Джеймс-стрит, тем труднее ей будет добираться до дома. У нее не было с собой денег, чтобы нанять другую карету. С каждой минутой обратная дорога становилась длиннее, а газовые фонари уже не могли разогнать уличную темноту. Но освещенная или нет, улица Риджентс-стрит была небезопасной для одинокой женщины в такой час.

Для обычной женщины — возможно, но только не для Леони Нуаро! Разве она не ходила в одиночестве по куда более опасным для здоровья кварталам в Париже и в других городах?

Но тогда Леони была ребенком, потом подростком, одетой так, чтобы не привлекать к себе внимания. В те дни она не одевалась роскошно и не носила драгоценности. Марселина настояла, чтобы она надела ее жемчуга. Жемчужина, которая сейчас прижималась к ее горлу, была просто огромна. Даже если она снимет драгоценности…

Дура! Никчемная дура! О том, чтобы идти пешком, одной, не могло быть и речи.

— Я тебя ненавижу.

— Пожалуйста, мадам, вы можете придумать что-нибудь получше.

— Ты мне отвратителен, — заявила она. — Меня от тебя тошнит. Вы — не джентльмен.

— Это мне больше нравится.

Леони ощутила собственную беспомощность. Ей захотелось спрятаться в его объятиях и разрыдаться. Но она была взрослой женщиной, у которой имелся собственный магазин, вероятно, самое успешное в Лондоне ателье по созданию женской одежды. И в жизни она видела столько, сколько ни одна из благородных леди не видела. И уже оказывалась в ситуациях тяжелее, чем эта.