– А когда же мне можно будет сесть верхом? – оторопевшая синьора продолжала терзать лекаря странными расспросами.

– Вполне вероятно, что через несколько месяцев вы сможете почувствовать себя лучше. Но, позвольте заметить, что это невозможно прогнозировать наверняка. Угроза часто бывает на ранних стадиях беременности. Но я не могу вам дать никаких гарантий, что к середине, а уж тем более, к концу срока, вы сможете спокойно отправиться в путь. Отложите свои поездки до рождения ребенка. Затем наберетесь сил и…

Каролина глотнула воздух, напряженно пытаясь в одно мгновение продумать свои дальнейшие действия. Но ей ровным счетом ничего дельного не приходило на ум.

– Вы замужем? – спросил Диего, складывая свои медицинские принадлежности в маленький лекарский чемоданчик.

– Была, – как-то затуманенно ответила Каролина, даже не поворачивая голову в сторону лекаря.

– Что ж, если ваш супруг погиб, то это печально, – промолвил Диего, и на прощанье с ободрением улыбнулся ей. – Берегите себя, ведь дитя – это такое счастье в жизни!

После этих слов ей хотелось только разрыдаться и воскликнуть ему вслед: «Счастье? Когда разбитая и подавленная остаешься в одиночестве, не имея представления о том, куда лучше податься и где искать пристанище! Когда супруг, убивая своими обвинениями, совсем отвернулся и заставляет даже тебя поверить в то, что ты не совершала? Когда истощены и средства для дальнейшего существования, и жизненные силы. Когда…»

– Господи, – прошептала обреченно она и уткнулась в подушку, чтобы не показывать набежавшие слезы. Эти «когда, когда, когда» можно продолжать без умолку, и сойти с ума от сумбура мыслей, смешавшихся в голове.

Палома явилась вслед за лекарем, пронзая взглядом уставившуюся в одну точку Каролину, словно заколдованную. Та даже не взглянула на вошедшую кормилицу.

– Ну что же? Что же поведал вам лекарь? – спросила тревожно Палома и присела на табурет рядом с кроваткой. – Отчего вы так бледны, синьора?

Услышав взволнованный голос кормилицы, синьора Фоскарини медленно повернула голову в ее сторону, окаменевшим взглядом глядя в карие глаза кормилицы.

– Что? – спросила еще раз Палома, аккуратно укладывая локоны хозяйки на плечи.

– Он сказал… – попыталась проговорить Каролина, но подошедший комок к горлу некоторое время мешал ей продолжить. – Сказал… что… я жду ребенка.

Из ее глаз непроизвольно потекли слезы, не позволившие ей продолжить. Она только ловила устами воздух, но продолжить так и не смогла. Палома кивнула головой и сжала пересохшие губы.

– Я это предполагала, – тихо ответила она, и в ее глазах светились капельки счастья.

Глазами, полными слез и отчаяния, Каролина вопросительно посмотрела на кормилицу. В ее взгляде ясно читалось недоумение.

– Предполагала?

– Разумеется, синьора, – как-то просто ответила Палома, словно не видела в этом ничего особенного. – Я ведь не зря заметила еще в монастыре, что ваша талия слегка увеличилась. И от чего? От той скудной пищи, что вы толком и не ели? Потом эти ваши обмороки, недомогания, тошнота… Я ведь знаю, как это происходит!

Каролина попыталась сглотнуть очередной комок удушливых слез, но не смогла и сквозь рыдания промолвила:

– И… ты… молчала?

– Я же не была в этом уверена, – пожала та плечами.

– И что… что теперь мне делать, Палома? – с каким-то ужасом и растерянностью спросила Каролина, и отвела взгляд, словно в ее положении было что-то постыдное.

Пытаясь ободрить хозяйку, Палома крепко сжала ее руку и с твердостью в голосе ответила:

– Как что, синьора? С нетерпением ждать этого дитя, моя дорогая! Несомненно, ждать! Вскоре вы поймете, что радости более, чем материнское счастье, в этом мире быть не может. Вы представляете, синьора, какой крепкий этот малыш, если, несмотря на столькие потрясения его матери, он смог все выдержать и возвестить о своей маленькой жизни?

Но синьора Фоскарини продолжала лежать недвижимо, словно окаменевшая, даже не ощущая слезы, непрестанно застилающие ее глаза. Палома с пониманием смолкла.

Разумеется, ей известно, что беременность Каролины сейчас все усложняет, и теперь им нужно думать лишь о том, чтобы сохранить жизнь малышу. Следующие слова госпожи прозвучали, словно в такт мыслям Паломы:

– А где, Палома, где я буду его растить? Что я смогу дать этому малышу? За что мы будем с ним выживать в этом мире, если я совсем ничего не умею делать? Я ведь избалованная синьора, никогда не прикасавшаяся к работе? Ведь неизвестно, как встретит меня тетушка с такими вестями…

Ее тихие рыдания казались и вовсе беззвучными. Палома знала, что теперь на ней, именно на ней лежит ответственность за их будущее.

– Ну, светлейшая синьора. Не все так скверно. Ведь у малыша есть и отец…

Увидев лицо Каролины, искаженное в гневном требовании замолчать, Палома запнулась.

– О чем ты говоришь, Палома? – озлобленно процедила она сквозь зубы. – Если Адриано все еще считает меня виновной, то он погубит нас обоих…

– Я не соглашусь с вами синьора, – ответила спокойно Палома. – Мне понятно, что вас расстроили эти перемены и надеюсь, что в ближайшее время вы измените к ним свое отношение. Но вы забываете, что сенатор Фоскарини безумно желал от вас наследника. И я уверена, что вас он все еще любит…

– А если нет? – все еще сердилась Каролина. – А если он готов вернуть меня в монастырь? Нет, Палома! – в ее голосе звучала твердость. – Я выкручусь сама, но никогда не станут молить Адриано Фоскарини о милостыне! Он не увидит меня на коленях! Я обойдусь без него!

Палома улыбнулась себе, когда перед ней вновь предстала решительная и отважная госпожа, умеющая свернуть горы на пути к собственному счастью. И кормилица знала, как никто другой, что умение Каролины разумно решать сложные задачи, сила ее духа и Господь, который никогда не покидает ее душу, помогут ей преодолеть все препятствия.

– Сенатор Фоскарини… – смелость в голосе Паломы заставили Каролину гневно посмотреть на кормилицу, – сенатор ради ребенка был бы готов на все, как и любой другой мужчина, желающий наследника. Он во что бы то ни стало вернул бы вас.

– Да лучше я буду нищенкой… – всхлипывала Каролина. – Лучше… я издохну, как последняя бродячая собака… – она заметно задыхалась от гнева. – Но унижаться перед Адриано Фоскарини я не буду!

Это был крик души, вырвавшийся из ее горла хрипом с потоком слез и рыданий. Ох, как же ей хотелось бы сказать эту новость любимому Адриано два месяца назад, когда они пылали любовью и страстью друг к другу! Как же она жаждала вернуть время вспять! Тогда бы она не пошла бы на ту злосчастную встречу с Марго, а обо всем поведала бы Адриано. И тогда все сложилось бы по-иному.

Послышался стук открывающейся двери, и Каролина с ожидающим ужасом в глазах уставилась на вход в комнату, откуда должны были появиться Анджела и Энрике.

– Каролина, к вам можно? – послышался тихий голос Анджелы.

– Да, проходите, – ответила та и попыталась подняться с кровати.

– Не вставайте, Каролина, – произнесла с улыбкой вошедшая Анджела. – Не нужно подниматься.

– Вам, наверное, уже известно? – спросила Палома, прекрасно понимая, что Диего, прежде чем уйти, разговаривал с супругами.

Анджела вошла одна, видимо, Энрике решил оставить женщин наедине.

– Да, – еще шире улыбнулась та. – Отчего же вы плачете, дитя мое? – воскликнула удивленно она, увидев в глазах Каролины застывшие слезы.

– Ох, Анджела, как же? Вы ведь не знаете всего… – Каролина снова зарыдала. – Ведь отец ребенка… О, бедный мой супруг! – она уткнулась в подушку, содрогаясь от рыданий, поминая недобрым словом Адриано за то, что оставил ее в таком положении.

Анджела взволнованно взглянула на Палому, ожидая объяснений от нее, но та, повинуясь указу хозяйки, покорно молчала, кротко опустив глаза, чувствуя неловкость за артистизм, который демонстрировала Каролина.

– Что? Что с вашим мужем? Он погиб? – с ужасом воскликнула Анджела.

– Нет-нет, – пытаясь взять над собой контроль, промолвила та. – Он жив, но он… Господи, несчастья обрушились на нас одно за другим… Он в тюрьме за долги перед республикой! И он оказался там по вине компаньонов, укравших всю выручку от торговли, – отчаянно всхлипывала Каролина, вытирая набежавшие слезы. – Что он успел сделать, так это продать наш дом, оплатив часть долгов. Оставшиеся деньги он отдал мне, приказав во что бы то ни стало выручить и себя, и тетушку от сразившей нас напасти, и бежать из Венеции, чтобы после того, как его посадят, меня не заставили выплачивать деньги.

Слезы в глазах Анджелы подтверждали, что ее мнительное сердце давно уже растроганно.

– О, бедная моя девочка, так ты совсем одна! – Анджела бросилась к ней с объятиями и нежно прижала к себе, с утешением гладя ее локоны.

– Я предполагала добраться до Флоренции, чтобы попросить помощи у своей тетушки, но лекарь запретил мне передвигаться, сказав, что я могу потерять ребенка. И теперь, милая Анджела, я не знаю, что ждет меня.

Женщина крепче обняла Каролину, поглаживая ее по спине. Слезы синьоры были невероятно искренними, несмотря на ложь, которая слетала с ее уст. Хотя безнадежность выдуманной ею истории была сродни по безвыходности событиям, происходившим в реальности. Синьора Фоскарини понимала: знай эти люди чистую правду, они могли отказаться помочь ей, – кто пожелает видеть армию солдат в своем доме? И поэтому ей пришлось на ходу придумать эту гнусную историю, отомстив Адриано в своих фантазиях за ее узничество в монастыре. И пусть ей было ужасно неловко за эту мерзкую ложь, но иного выхода она сейчас не видела.

– Нам Диего сказал о том, что вам нельзя ездить верхом, Каролина, – ответила Анджела. – Полагаю, что смогу прийти к соглашению с мужем, чтобы вы остались у нас.

– О, право, мне так неловко перед вами, Анджела! Вас и так пятеро в этом небольшом доме. Мы не хотим вас стеснять.