И что бы она сейчас ни сказала, чувственность этого момента ничего не могло разрушить! Этот прекрасный запретный плод непременно придется ей по душе – горячность ее натуры сможет оценить по достоинству неистовость сладострастия. И пусть это произойдет не сегодня, но ей придется понять и противоположную сторону духовности – чувств не менее глубинных… Соитие тел – не менее очаровательное доказательство любви, чем ласки чуткими словами!

Он мягко уложил ее на ложе, а она одарила его взглядом, полным доверия и смущенности. Страстные ласки его дрожащих рук пробуждали в ней дивные чувства: то прохладу, возникающую где-то глубоко внутри и покрывающую тело мурашками, то невероятный жар, изнуряющий ее утробу и проносящийся по венам кипящей лавой. Его поцелуи, словно касание щекочущего перышка, теребили в ней бурный поток столь противоречивых, но насыщенных красками чувств. Под ласками его мягких пальцев внизу ее живота раздавалось приятное тепло, словно требующее чего-то.

Каролина ответила на его нетерпеливый поцелуй, всем телом устремившись к нему, и ей так хотелось вскрикнуть от переполняющих чувств, но из уст послышался лишь неудержимый и протяжный стон.

– Адриано, ты дрожишь… – тихо спросила Каролина, и он лишь смущенно скрыл свое лицо в ее золотистых локонах. – Тебе дурно?

– O, Beata stultica! – возмутился тихо он. Ей ведь так мало известно о страсти. – Нет, милая, – послышался его страстный шепот. – Болезнь – это не совсем подходящее слово для определения того, что происходит между нами.

Обнажив себя, Адриано придвинулся к ней ближе, слегка коснувшись разгоряченной плотью ее бедра. Предчувствуя приближающийся откровенный момент интимности, она, словно в панике, сделала рывок, чтобы отодвинуться, но Адриано, старавшийся сохранить самообладание, покрыл ее приоткрытые уста поцелуем и остановил силой своих рук.

– Отпусти меня, – ее молебный шепот его не удивил, будто он был к этому готов.

– Тише, любовь моя, – его любящий голос усмирил клокочущее биение сердца, – паника нам ни к чему!

– Отпусти, Адриано…

Он повернул ее личико к себе и мягко промолвил:

– Я могу подчиниться тебе, милая, но ты должна понять лишь одно: я не могу обещать, что это будет безболезненно, но могу заверить, что это неизбежно. Если ты не отдашься мне сегодня, то это случится завтра, послезавтра, через несколько ночей, но все равно произойдет! Не сразу, но немногим позднее, ты сможешь научиться наслаждаться таким неведомым тебе проявлением любви. Но чем раньше это случится, тем легче нам будет обоим. Молю тебя, доверься мне…

Она сглотнула комок легкого страха, подошедший к горлу, и закрыла глаза.

– Прости, я…

Не позволив ей договорить, он покрыл ее уста поцелуем и приблизился к ней, коснувшись устья ее лона, и она лишь замерла, прервав даже собственное дыхание. Адриано не прекращал свои ласки, покрывая им два прекрасных полушария груди, вздымавшихся от переполняющих чувств и дивных ощущений. Каждой клеточкой ее тело проникалось мужской дрожью, сразившей его изможденным ожиданием. Адриано же понимал ее волнение, но ему хотелось сделать все, чтобы несколько усмирить ее страх. И с каждой обжигающей ноткой его поцелуя, с каждой неистовой лаской, пронзенной горячим трепещущим дыханием, разгорячившим их уста, он ощущал, как она становится податливей и все жарче отвечает на его страсть. Быть может, поэтому боль, испытываемая ею, когда он медленно вошел в нее, казалась Каролине ничтожной, и ее уста издали тихий, почти беззвучный стон.

– Прости меня, – в его шепоте слышалась нотка сожаления, что она не может сейчас разделить с ним этот миг услады. – Прости…

Напряжение немного отпустило ее, и она подняла свои руки, обвив их вокруг его шеи. Он понимал, что долго тревожиться этой болью ей не придется, поскольку сдерживать исступление, в плену державшее его плоть столько времени, он более не в силах. Его влажное тело с нарастающим напором покрывало ее изящные формы и мягко двигалось в предвкушении пика наслаждения. После тихого и протяжного стона, вырвавшегося из его груди, он прильнул к устам своей возлюбленной, словно посылая ей свою благодарность и, тяжело дыша, прилег рядом.

– Я так ждал этого! – прошептал он, прикоснувшись губами к ее плечику.

– До сих пор мне было непонятно, какое место в любви люди отдают близости тел.

– Но как же? – прошептал он. – Это чувственное проявление любви в своем плотском облике из множества тех других, в которых она предстает!

Немного погодя, когда его дыхание умерилось, она повернулась к нему и тихо произнесла:

– Оказывается, я не имела об этом ни малейшего представления.

Ироничный тон расслабил напряженный разум Адриано, мысли которого витали в ее болезненных ощущениях.

– Как же так? – с напускным удивлением прошептал он, нежно касаясь пальцами ее лица. – Разве в книгах о любви об этом не пишут?

– Пишут, – тихо ответила она. – Однако эти моменты были нагромождены кучей всяких эпитетов. Откуда мне было знать, что такое фаллос или нефритовый стержень?

Ее тоненький голосок и по-детски обиженный тон вызвали в нем взрыв неудержимого смеха, раскатившегося по стихшей комнате.

– О, ты потрясающая женщина! – с наслаждением произнес он и прикоснулся к ее губам, словно упиваясь источником любви. – Женщина…

Последнее слово он шептал, наслаждаясь гордостью и упоением, что теперь эта дама принадлежит ему всецело: и телом, и душой.

– Адриано, скажи мне, только честно, – он предчувствовал, что будет задан какой-нибудь каверзный вопрос, который можно услышать только из женских уст.

– Скажу честно.

– Ты был с другой? Пока мы вместе…

– У меня женщины не было около трех месяцев, – с улыбкой ответил он. – С тех самых пор, когда Витторио поведал, что мое прелюбодеяние может отразиться на твоем выздоровлении.

– Это с самого начала? – с недоверием спросила она.

– Да, с первых недель твоего пребывания здесь.

– Ты уже тогда меня любил? – изумилась она.

– Нет, – тихо ответил он, коснувшись поцелуем ее щеки и прильнув устами к ее уху. – Я любил тебя еще тогда, когда впервые вдохнул воздух этого мира. И теперь мне понятно, что любовь – это то, что живет в сердце вечно! Она не может внезапно возникнуть, появиться из ниоткуда или же исчезнуть в никуда. Она всегда в тебе. Она рождается вместе с тобой и растет, занимая маленький уголочек твоей души, притаившись в ожидании, когда ты позволишь ей раскрыть свое сердце. И затем, когда это долгожданное мгновенье наступает, она расцветает всеми цветами радуги, благоухая в тебе дивными ароматами, позволяя вкушать каждый момент своей жизни с наибольшим трепетом и вожделением. И тогда ты обретаешь крылья, готовясь возвыситься в небеса и оттуда посмотреть вниз, наслаждаясь зрелищем, что весь мир лежит у твоих ног…


Глядя на спящую Каролину, так беззвучно провалившуюся в сон, Адриано согласился с тщетными попытками уснуть и мечтательно смотрел то на убаюканную супругу, то на полыхающий камин. Он нежно поглаживал раскрасневшиеся щечки возлюбленной, убирал локоны, спадающие на ее личико, целовал маленькие пальчики на ручках, а она даже не шелохнулась. Безусловно, сегодняшняя свадьба Белуччи, затем их венчание, прием гостей и их первая брачная ночь безмерно ее утомили. Адриано улыбнулся, когда вспомнил, как они вошли в его огромную спальню и Каролина воскликнула:

– Твоя кровать слишком велика, дорогой! Нам придется полдня ползти, прежде чем мы встретимся на ее середине.

А какое же наслаждение принесла Адриано близость с ней! Прежде ему казалось, что удовольствие мужчине может принести лишь опытная женщина, знающая, что нужно для того, чтобы тот ощутил усладу от страсти в полной мере своего проявления. Однако теперь он осознавал всю глубину своего ошибочного мнения, ведь страсть в любви – совершенно иная… Ему казалось, что он захлебнется этим безмолвным наитием, смешавшимся внутри него бурлящим потоком неистовых чувств. Кто знал, что столь хрупкая и нежная любовь может так искусн о слиться с потоком плотской страсти воедино, что походило на взрыв безудержной лавины, выплескивающей из себя любовный жар, всецело поглощающий в себя и тут же награждающий горящей усладой. И в этом омуте он принимал и нежное чувство любви, ласкающее сердце, и неистовую страсть, сводящую с ума. И теперь он знал: близость с любимой женщиной, с сердцем которой воссоединилось его сердце, способна истинно осчастливить мужчину.


– Милая Каролина, – говорила Матильда, сидевшая напротив своей племянницы, – документы твои все готовы. Сенатор Фоскарини, разрешение, как опекуна, на ваш официальный брак я также подпишу, невзирая на вашу наглость не спрашивать моего благословения…

– О, синьора Гумаччо, на нас ниспослал свою благодать Сам Господь! Неужто вы отказали бы? – иронично произнес Адриано.

– Сенатор Фоскарини, я надеюсь, что подобное баловство с вашей стороны более не расстроит меня, – отметила Матильда с напускной сердитостью. – Так вот, в качестве приданого принято невесте дарить движимое имущество, но мое стадо скота, за которым ухаживают мои люди на ферме, вам в Венеции никак не пригодится. Да и к чему вам ферма? Поэтому, Каролина, я преподнесу вам другой подарок.

Матильда приготовила нечто стоящее, это Каролина видела по лукавому выражению ее глаз. Но что могла подарить тетушка, распродавшая часть своего имущества купцам, а другую отдавшая в благотворительность? Ее владения насчитывали копейки в сравнении с тем, каким оно было изначально.

– У меня нет наследников, кроме любимых племянников, – констатировала Матильда. – Но моя любимейшая племянница заслуживает большего внимания, чем все остальные вместе взятые. Поэтому я решила подарить тебе виллу Диакометти, которая располагается на солнечной Сицилии.

– Какую виллу? – задумчиво спросила Каролина, не сумевшая припомнить подобного имущества у четы Гумаччо.

– Эту виллу я надежно прятала от своего покойного супруга, – с невероятным весельем рассказывала Матильда. – Мой отец, твой дед, лишил меня всякого наследства и, как уже известно, титула герцогини за мое несносное поведение, что, впрочем, могло бы стать и твоей участью, – со смешком добавила тетушка, – если бы все не закончилось довольно благополучно в твоей судьбе.