Они с иронией обсуждали момент их первой встречи на свадьбе Брандини – Адриано отлично помнил ее смех. Но она делала вид, что не слышала их с Луко беседы, что всегда изумляло его, – в той тиши можно было услышать каждое слово!

К тому же ему вспомнилось, что брачный контракт они на самом деле не заключали, а, стало быть, существует возможность, что Каролине отойдет все принадлежащее ему имущество. Однако эта возможность мизерна – их брак еще не являлся признанным в обществе. Хотя незнание венецианских законов могло ввести ее в заблуждение. Нет, о чем мысли, Всевышний? Его сердце отказывалось поверить в бред, произносимый грязными устами! Хотя кому может быть известно о Каролине столько, сколько этому жалкому оборванцу?

– Ты промышляешь разбоем и убийствами? – с яростью в голосе спросил Адриано.

– По ее словам, она обратилась ко мне потому, что мы – земляки, – ответил тот. – Ей удалось найти меня спустя несколько месяцев своего пребывания в Венеции… Хотя до сих пор не понимаю, каким путем… Одно только синьора сказала мне, что в этой проклятой республике доверять она может только генуэзцам.

Сенатор со всей силы бросил лохматую голову Хуана оземь и поднялся на ноги. Он посмотрел в свою руку, все еще державшую проклятые серьги. У Адриано даже не укладывалось в голове! Найти наемника, чтобы уничтожить его. Объясняться в любви, глядя глазами, полными слез… Шептать ему нежности, желая на самом деле уничтожить… Может ли болеть сердце еще сильнее, чем от того разочарования, которое настигло его?

Он безразлично посмотрел вдаль на Хуана, пытающегося как можно скорее скрыться с его глаз, и даже не думал его догонять. И его останавливала лишь пронзенная болью душа, рыдающая где-то там… внутри него… глубоко в груди. Неужто его, некогда сурового и амбициозного человека, обладающего блестящим умом и сильным характером, пыталась уничтожить какая-то девчонка? И он, вот что удивительно: он сам оказывал ей в этом непосильную помощь, влюбившись всем сердцем в эту негодяйку, потеряв голову и наивно веря ее красноречию. «Красноречие – это безнравственно!» – скандируют духовники. О, нет! Теперь Адриано поспорил бы с ними и сказал бы, что женское красноречие – убийственно, словно отравляющий душу яд.

«Нет, нет, этого не может быть!» – кричало сильное сердце сенатора, испытавшего столько невзгод и печали. Но разум, всегда остающийся твердым и решительным, перечил наивному сердцу: «Все указывает на нее! Нечего и размышлять!»

Затем он вновь опустил глаза на изумрудные гроздья, словно надеясь, что они смогут разубедить его. Откуда это украшение, совсем недавно подаренное им возлюбленной, могло бы оказаться у этого убийцы? Ответ очевиден! Более того, преступник оказался слишком осведомленным о ее происхождении… титуле… имени… Возмездие? Адриано вспомнился и тот злополучный момент, когда она устремила на него его же собственное оружие, угрожая его жизни. Когда она готова была убить его, и он видел по ее глазам, что она способна это сделать. И его мысли тогда подтвердились ее нажатием на курок.

Черт возьми, она виновна, и в этом не остается сомнений! Сколько же времени ей понадобилось, чтобы выносить в себе этот злополучный замысел?! А насколько изящно избрано время для его осуществления… Адриано ощутил, как едва сдерживает сводящие от гнева челюсти, чтобы не заскрежетать злостью на зубах. Тут же он вспомнил, как она провожала его и попросила быть осторожным. И откуда ей было знать, что осмотрительность станет ему как нельзя кстати?

В конце лесополосы он наткнулся на своих наемников.

– Сенатор Фоскарини, вы исчезли из виду, мы не смогли вас найти…

«И слава Богу», – подумал Адриано, иначе Каролина не смогла бы избежать виселицы, появись свидетели его разговора с Хуаном.

– Вы поймали его? Кто он? – продолжали допрашивать его наемники, глядя, как он бросил суму через седло жеребца и оседлал его.

– Нет, он исчез из виду, – как-то раздраженно ответил Адриано и натянул вожжи.


Солдаты не успели на гондолу с Адриано. Когда они прибыли в Венецию, тот схватил весло и оттолкнулся от берега, разгоняя ее, чтобы как можно скорее добраться к дому. Его кровь закипала, и порой ему чудилось, что сердце объято огнедышащим пламенем. Что за чувства? Не так давно он весь наполнялся любовью и, словно окрыленный, устремлялся к своей возлюбленной. Теперь же все чувства, которые помыкали им на пути к супруге – это жажда поставить ее на место, а возможно, даже уничтожить, растоптать, не дать возможность этой негодяйке выжить.

Но самое удивительное: в то же время он понимал, что отправить ее на виселицу за покушение на него, сенатора Венеции, он просто не сможет. Он не в силах лишить ее жизни. В отличие от нее самой. Все, что приходило ему на ум, – это вывести ее в степь или же, еще лучше, в лес и оставить выживать там наедине с самой судьбой. Да, и пусть также прихватит с собой свою сумасшедшую кормилицу. Или нет… не в степь… Прекрасно было бы отправить ее в Милан для разрешения ее судьбы родственниками, так давно жаждущими расправиться со всеми своими врагами.

В какие-то секунды Адриано казалось, что он не вынесет той боли, которая сковала его душу в оковах равнодушия к окружающему миру. Все, что занимало его мысли, – это вопрос: «Как?». Как удалось этой… самозванке, неблагодарной ехидне, обвест и его вокруг пальца? И как же он утратил бдительность, если она изначально не походила на смиренное и послушное дитя? Он сам виновен в том, что позволил ей управлять своей душой… тогда как она готовилась уничтожить его тело, вырвав из него жизнь. Адриано не вынес этой мысли и зарычал, словно разъяренный лев, ударив что было силы веслом по воде.

Он нервно стиснул зубы. Да-а, не стоит нести добро женщине: она непременно отплатит своей неблагодарностью, выполнив попытку, словно змея, ужалить тебя и наполнить твою кровь ядом. Ранее у него не было сомнений, что Каролина не относится к числу подобных женщин. Но сейчас…

Увлажнившиеся глаза едва не поддались чувствам слабости, но сенатор Фоскарини усилием воли сдержал себя и не позволил боли вырваться наружу, всем телом и злостью, кипевшими в нем, ложась на весло. В мужском сердце не должно быть слез: их заменяют лишь гнев, ненависть и презрение. Именно с этими мыслями Адриано невероятно быстро, как ему казалось, добрался к своему палаццо. Не помня себя от ярости, он шагнул из гондолы и бросился в дом.

Каролина сидела в вестибюле, нервно потирая руки. Время от времени она подходила к окну, ожидая увидеть в нем Адриано, и его отсутствие наполняло тревогой ее любящее сердце. Что же он так долго? Хотя, быть может, еще не наступило время его прибытия, но ее душа наполнялась жаром нетерпения прильнуть к сильному плечу супруга. И ей почему-то казалось, что это мгновение совсем близко.

А когда в дверях показался он, ее алые губы расплылись в счастливой улыбке.

– Адриано! – воскликнула она и с объятиями устремилась к мужу. – Я совсем измучилась, дожидаясь тебя!

– Вот как? – едва удерживая в себе собственную ярость, ответил он, застыв на месте, словно статуя. – А мне почему-то сдается, что вы не ждали меня, синьорина! Ох, и лицемерка вы, милочка! Урсула! – разрываясь от переполняющих его чувств, позвал он.

Каролина изумленно хлопала ресницами, не понимая, откуда у мужа может быть такая ярая грубость.

– Ты устал, Адриано? – осторожно спросила она, боясь вызвать своим вопросом у него очередную вспышку гнева.

Совершенно не обращая внимание на звучание заботливого голоса, теребившего его душу еще сильнее, он обратился к вбежавшей Урсуле, тайно осведомленной произошедшими собы тиями.

– Сию минуту соберите с Паломой вещи синьорины! – строго велел он, и Каролина заметила, что он не назвал ее «синьорой Фоскарини». – Только самое необходимое, включая теплую одежду. И не более двух сундуков, – так же грозно говорил он. – И Палома тоже пусть прихватит с собой пару платьев.

Словно земля разверзлась у ног Каролины, и синьорине в какой-то момент привиделась пропасть, разделявшая теперь ее с любимым мужем. Что это?

Урсула не могла нарадоваться приказу Адриано и бросилась исполнять его повеление. Она сказала Паломе, что они с Каролиной наверняка отправляются в какое-то путешествие, и сенатор велел собрать им необходимые вещи. Хотя на самом деле ей было известно, что генуэзцы сию минуту покинут этот палаццо навсегда.

– Да что же случилось, Адриано? – воскликнула отчаянно Каролина, вновь бросившись к мужу, пытаясь взять его за руку. – Почему ты молчишь?

Адриано ухватил ее руки, стиснув их в крепких ладонях, и подозрительно сощурил глаза.

– А почему вы дрожите, синьорина? Вы беспокоитесь о своей судьбе? Или же вас настигло разочарование из-за того, что ваши желания не осуществились? Боитесь быть уличенной? Не волнуйтесь, дорогая, я не отправлю вас на виселицу за содеянное. Я просто оставлю вас в одиночестве испытывать эту судьбу на возможности. А кара небесная со временем непременно вас настигнет!

Каролина обессиленно опустила руки. Он видел ее потускневшие голубые глаза, бесцельно блуждающие по стенам палаццо. «Актриса. Какая талантливая театралка!» – мелькали в его голове презрительные мысли.

Она же растерянно наблюдала за расхаживающим по вестибюлю мужем, исходившим в яростной агонии. Ее не просто изумляли обвинения Адриано: в какое-то мгновение ее охватило оцепенение.

– Мне не понятно, Адриано, в чем я могла оступиться, пока тебя не было? – возмутилась она, стараясь сдержать в себе слезы. – Или же моего мужа подменили, пока он был в отъезде?

– Только не нужно лицемерить, синьорина! – воскликнул раздраженно Адриано. – Вы предполагали, что в это время будете почивать на лаврах собственных козней?

– Да объясни же мне, что происходит! – воскликнула отчаянно Каролина, не сумев сдержать набегающие слезы.

– Вам хорошо известно, о чем идет речь, – ответил с поражающим спокойствием Адриано.

– Будь мне известны причины твоего гнева, я не требовала бы у тебя объяснений! – ответила со злостью в голосе Каролина.