— Эй, мистер, вы ведь не приставали к дамам снова?

Профессор выпрямляется во весь рост, но все равно остается на полголовы ниже Раника.

— Понятия не имею, о чем ты. Мы с Элис обсуждали ее блестящую успеваемость. Но что ты можешь знать о хороших оценках, хулиган.

Раник щелкает языком и медленно направляется к Мэтерсу. На удивление, профессор мгновенно теряет всю прыть и съеживается, пятясь к стене от приближающегося парня в кожанке и джинсах.

— Не трогай меня! — бубнит Мэтерс. — Я позову охрану.

— Ага, конечно, кобелина. Мы оба знаем, что никого ты не позовешь. Охрана меня обожает, ты в курсе? Серьезно, им так часто приходится со мной сталкиваться, что иначе и быть не может. Пусть я не самый умный в потоке и на отличника не тяну, но зато разбираюсь в том, что любят люди, ясно? Охрана любит меня, а ты — молоденьких девушек. Особенно своих гребаных студенток, которые полагаются на твое обучение и кураторство. Мужик, это заводит тебя как ничто другое, верно? Милые, невинные девушки, как вот эта. — Раник бросает на меня мимолетный взгляд. — Посмотри на нее! Она и понятия не имеет, какие больные фантазии скрываются за этими поросячьими глазками, потому что раньше бедняжке не попадались такие подонки, от которых бы зависели ее оценки!

— Пожалуйста, п-пожалуйста, — заикаясь, бормочет Мэтерс, — я больше не буду. Клянусь…

— Ты клялся в прошлый раз! — цедит сквозь зубы Раник. — И в позапрошлый! Черт, складывается такое ощущение, что вы водите меня за нос, мистер! Может, стоит уже кое-кому обо всем рассказать!

Мэтерс начинает потеть. Я прирастаю к месту в неверии. За каких-то тридцать секунд Раник заставил трястись от страха мужчину втрое старше себя. Но затем профессор вдруг расслабляется, а его лицо снова становится серьезным.

— Никто не поверит такому оболтусу, как ты, — огрызается он.

Раник наклоняется к нему, его глаза горят от ярости.

— А мне кажется, шансы равны. Давай проверим, раз ты так уверен, старый мудак.

Парень разворачивается и идет ко мне. Секунду Мэтерс молчит, а затем жалобно просит:

— Подожди! Стой!

Раник смотрит на меня и закатывает глаза, как бы говоря: «Этот чувак просто тратит мое время», после чего поворачивается к нему.

— Чего тебе, старик?

— Пожалуйста, не рассказывай. Чего ты хочешь?

Раник ненадолго задумывается, затем поднимает три пальца и начинает считать:

— Во-первых, перестань приставать к девушкам. Во-вторых, не занижай им оценки. И в третьих, если я еще раз увижу, что ты докучаешь принцессе, тебе несдобровать. Скажем так, работа будет наименее болезненной потерей, усек? Круто, вот и поговорили.

Раник с дружелюбной улыбкой грубо хлопает Мэтерса по спине и возвращается ко мне.

— Ладно, пошли. Даже падаль имеет право обделаться в тишине.

Я медленно следую за ним, отчасти оцепеневшая от домогательств Мэтерса, отчасти от поведения Раника. Парень посвистывает, шагая пружинистой походкой, будто только что выиграл в лотерею. Я замечаю на его затылке татуировку — роза с окровавленными шипами. Я видела его в кампусе курящим с компанией схожих друзей. И обычно он был в обнимку с очередной симпатичной, тощей и ярко накрашенной подружкой на неделю. Хотя в его вкусе не только готичные распущенные девушки. Иногда Раник тусуется с шикарными чирлидершами или блондинками из сестринств, которые, хихикая, виснут у него на локте, но даже они не задерживаются дольше пары дней. Я видела его в кампусе, но слышала о нем куда больше — он тот, к кому обращаются первокурсники за алкоголем, наркотиками или фальшивыми документами. Нет, сам он наркотики не продает, но знает всех в студенческом городке, а все знают его. Раник Мейсон обзавелся хорошими связями, подкупил нужных людей и накопал компромат на каждого важного человека в университете: от декана до уборщика. С Раником Мейсоном лучше не связываться. Если только ты не девушка, но и в этом случае стоит быть начеку.

Я вздрагиваю, все еще ощущая руку Мэтерса на том месте, где он меня касался. Как он мог? Я знала, что нравлюсь ему, но не так. Я всегда доверяла учителям. Легко находила с ними общий язык, в отличие от сверстников, которые считали меня «странной» и «тяжелой в общении». Учителя были моей опорой, моей единственной безопасной гаванью, где меня принимали такой, какая я есть, но теперь и это разрушено.

Передо мной внезапно возникает лицо Раника, и я от неожиданности отскакиваю.

— Воу, не хотел тебя пугать, — поднимает он руки. — Просто ты притихла, вот и все.

— Ну прости, что я притихла в момент, когда мой мир рушится, — язвлю в ответ.

— Неужели все так плохо? — Раник внимательно изучает мое лицо. — Если одно прикосновение этого недоноска разрушило твой мир, очевидно, он был отстойным.

От вспыхнувшей ярости у меня аж волосы на затылке встают дыбом.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— А мне кажется, понимаю! — весело улыбается он. — Ты ведь Элис Уэллс, верно? Средний балл четыре и две десятые или сколько там, все профессора хотят, чтобы ты изучала их предмет. Ты из Пенсильвании, но выбрала Университет Маунтфорд и свалила в Вашингтон, хотя могла поступить в любой универ Лиги плюща. И вот загадка: ты большая рыба, которая любит маленькие водоемы? Или ты просто испугалась, что недостаточно умна для Лиги?

Я пропускаю вопрос мимо ушей и отворачиваюсь. Мои мотивы — сугубо личное дело, он даже не представляет, насколько там все плохо. Никому нельзя знать, особенно ему.

Раник бежит за мной.

— Эй, стой, куда ты так торопишься?

— Ответа ты от меня не дождешься. Следовательно, разговор окончен.

— Ого! Значит, слухи правдивы. Ты и правда разговариваешь как робот.

«Робот». Слово звенит у меня в голове, будто сыгранная мимо нот мелодия на расстроенном пианино, и она возвращает воспоминания о старшей школе — ясные и четкие.

«Ты скучная, будто робот».

«Конечно, девочка-робот».

«Ты вообще что-нибудь чувствуешь в своем железном сердце робота?»

«Даже не пытайся с ней заговорить, она похожа на странного робота».

Боль уходит, как и все остальное. Я расправляю плечи, гордо поднимаю голову и смотрю Ранику прямо в глаза.

— Спасибо за помощь с Мэтерсом, но больше я в тебе не нуждаюсь.

— Ауч, а ты ледышка.

— Ты не первый, кто мне это говорит. Или называет меня роботом.

Раника мой ответ удивляет.

— О, тебя это задело? Разве ты не такая?

— Знаешь, людям не нравится, когда их сравнивают с бездушной машиной.

— Я не имел в виду тебя саму, просто, ну понимаешь, ты говоришь как робот. Я не хотел называть тебя роботом, принцесса, ты что…

Больше я не поизношу ни слова. Хватит с него и этого. Выхожу из здания на яркое солнце, но за леденящей яростью, покрытой налетом шока от поступка Мэтерса, я совсем не чувствую его тепла. Ноги на автомате несут меня к библиотеке. Запах старых книг, как успокаивающий бальзам, всегда снимает жгучий стыд и смущение. Я пытаюсь разобраться в своих заметках по истории Европы, но даже простое чтение материала напоминает о приставаниях Мэтерса. Учить что-либо другое тоже не выходит — никак не сосредоточиться, в голове полный сумбур.

В кармане вдруг вибрирует телефон, и несколько усердных старшекурсников недовольно косятся на меня. Я быстро выбегаю из зала и отвечаю.

— Привет, мам.

— Здравствуй, Элис, — звучит искаженный динамиком голос мамы. — Как твои дела?

— У меня… все отлично, — начинаю рассказывать я. — Еда здесь отменная. В центре кампуса есть замечательное вегетарианское кафе, а в спортзале куча разных…

— А как учеба?

— Я держу планку, — быстро отвечаю ей.

— Берешь у профессоров дополнительные задания, как я говорила?

— Да. Правда, много они не дают, но…

— Тогда проси лучше. Нельзя упускать этот шанс, Элис. Университет — твоя единственная возможность на хороший старт в жизни, к тому же весьма дорогая. Выжимай из него все, пока можешь.

— Верно. Я… надавлю на них сильнее.

Секунду она молчит. Редкий случай. Мама не выносит пустую тишину. Во мне все горит от желания рассказать ей о том, что случилось с Мэтерсом.

— Мам, — решаюсь я, — один профессор только что…

— Мне пора, Элис, — обрывает она меня. — Я на конференции.

— О, ладно. Удачи.

— Удача здесь ни при чем. Я работала на износ, чтобы получить эту должность, и вот теперь провожу конференции. И все это — результат моих стараний в университете. Ты должна стремиться к тому же.

— К-конечно, — бормочу я.

Мама отключается, и в трубке раздаются короткие гудки. Короткий вышел разговор, впрочем, как и всегда. Будучи одним из ведущих нейрохимиков в стране, она много времени отдает конференциям и лабораторной работе, и на глупую болтовню и дочь остается совсем немного. Когда я выбрала Университет Маунтфорд вместо Принстона, ее альма-матер, наши разговоры стали еще немногословней.

Но именно поэтому я и выбрала другой универ. Репутация мамы следовала за мной по всему Западному побережью. А здесь ни один профессор не сравнивает меня с ней. И она находится почти в пяти тысячах миль отсюда, поэтому не может неожиданно ко мне нагрянуть. В Маунтфорде я свободна. По крайней мере, свободнее, чем была бы в Принстоне.

Я возвращаюсь обратно к столу, который обычно занимаю в библиотеке. Пытаюсь снова заниматься, но учебники перед глазами кажутся просто мертвой бумагой, а не живыми словами и фактами. Ничего не усваивается.

Пробегаюсь взглядом по секции с художественной литературой, но тут же мотаю головой. Незаурядные романы я не читала со средней школы, когда учеба внезапно стала очень важна для моего будущего. И все же каким-то образом я оказываюсь в заветной секции и скольжу пальцами по знакомой фантастике, которую так любила: по книгам о драконах, космических кораблях, принцессах-воительницах. И буквально слышу в голове пренебрежительный голос матери: «От них у тебя атрофируется мозг, Элис. Вот, держи «Войну и мир», эта книга куда полезнее, в ней более реалистичные персонажи».