— Давай, — игриво прошу его, — подойди ближе.

Мне не приходится повторять дважды — он сразу придвигает свои бедра ближе ко мне. Его пульсирующий член вжимается в мою шею, и я, смеясь, целую его в головку. Тело Раника содрогается — без сомнения, от удовольствия. Я провожу по стволу языком до самого низа и вверх, чувствуя его сладкий мускусный запах. Его пальцы погружаются в мои волосы, а вторая рука упирается в стену напротив. Я покрываю его легкими поцелуями, потом смотрю вверх. Восторженное лицо Раника поднято к потолку, но почувствовав, что я остановилась, он переводит взгляд вниз. Секунду молчит, сосредоточенно упивается моим видом. И какой это, должно быть, вид…

***

Раник

Она самая красивая девушка на Земле, и сейчас она стоит на коленях перед моим членом. Ее лицо раскраснелось, голубые глаза ярко сверкают, а эта легкая улыбка на ее губах… Она делает меня не просто болезненно твердым, а превращает в безумца.

Она счастлива. Она наслаждается моим членом. Мы с Элис Уэллс вместе, и она этому рада.

О большем я и просить не мог.

— В-выглядишь ужасно довольной собой, — успеваю произнести, и меня окутывает тугая и влажная глубина ее рта. Мне требуется вся сила воли, чтобы не начать лихорадочно трахать ее ротик прямо здесь и сейчас.

Но вдруг меня осеняет.

Это не ночь моих удовольствий, нет, сэр. Все должно быть наоборот.

Я отталкиваю ее, и она, сбитая с толку, встает.

— Что-то… что-то не так?

Я стягиваю с себя куртку и рубашку, а с нее — джинсы. Поцелуями прокладываю свой путь вверх по ее бедрам и животу, и Элис смеется. Остановившись, я смотрю ей в глаза.

— Я бы хотел, чтобы у нас с тобой все было правильно, Элис Уэллс. Больше никакого дерьма. Никаких игр. Никаких других девушек. Никого, кроме тебя. Только ты. С головы до пят и все, что посередине. Ты — моя, а я — твой.

Я краснею — слова звучат слишком слащаво, — но смущение моментально проходит, как только Элис улыбается мне.

— Я за, — произносит она.

А потом наступает конец света.

Я проникаю рукой в ее трусики и раскрываю ее, два моих пальца входят без особых усилий. Она мягко вздыхает, обнимает меня за плечи. Расстегнув джинсы, я позволяю им упасть на пол, а она нетерпеливо стягивает мои боксеры. Мы оба смеемся, но едва увидев меня целиком, она замолкает. И ей определенно становится не до смеха, когда мой член на долю секунды задерживается у ее входа, а затем глубоко погружается внутрь. Она ахает, и я целую ее в шею.

— Извини, — бормочу я. — Это может…

— Нет, я знаю. Будет больно, но очень недолго. Я быстро привыкну.

Я отстраняюсь и улыбаюсь ей, убирая со лба прядки золотистых волос. Затем наклоняюсь, стягиваю с нее футболку и, расстегнув лифчик, играю с ее сосками, пытаясь отвлечь от боли. Она ерзает, стонет, а когда я втягиваю сосок в рот, чуть ли не брыкается. Мой член чувствует эти движения, и я не могу сдержать мучительный стон.

— Принцесса, не надо…

Она ухмыляется, снова дергает бедрами, и от наслаждения у меня закатываются глаза.

— Назови меня Элис, — просит она.

— Элис, — говорю я, сходя с ума от ее невероятно тугой влажности.

— Снова, — требует она, вращая бедрами.

— Элис, Элис, Элис, Элис… — Я замираю и сквозь туман удовольствия заставляю себя вернуть себе ведущую роль. Завожу ее руки за голову и ухмыляюсь ей. — Не-а. Сегодня ты будешь повторять мое имя, принцесса.

От моего первого толчка ее глаза округляются, а от второго она тоненько ахает.

— Все хорошо? — нервно спрашиваю я.

Никогда не нервничал в постели с девчонкой, но каждая частичка меня хочет одновременно ублажить ее и защитить. А это чертовски сбивает с толку.

— В-все о-отлично. — Я возобновляю движение, и она запрокидывает лицо. — Еще. О боже, Раник, пожалуйста, еще.

— Как пожелаешь, — ухмыляюсь я и целую ее хорошенький маленький ротик.

 

Эпилог

Месяц спустя

Раник Мейсон — осторожный водитель, и в этом смысле он полная противоположность того, что вы могли бы ожидать от него, татуированного парня в кожанке. Но пока мы едем по узким, многолюдным улицам Сан-Франциско, направляясь к тюрьме, я рада, что он не лихач, больше, чем когда бы то ни было.

Он одаривает меня кривоватой улыбкой, солнце искрится в его золотисто-зеленых глазах.

— Нервничаешь, принцесса?

Я рассеянно тереблю лежащий на коленях пакет с надписью «Для папы».

Киваю Ранику.

— Я бы соврала, если б сказала, что нет.

— Ну, послушай, — начинает он, — волноваться надо только о чуваках с именем Ганнибал. Не подходи к ним. Особенно, если их фамилия Лектор.

Я закатываю глаза, а Раник останавливается на светофоре. Вдали уже вырисовывается тюрьма: полностью из серого камня и устрашающей высоты. Здесь моего папу держат последние десять лет. Скоро я наконец-то увижу его.

И мои нервы уже на пределе.

Раник, должно быть, чувствует, что я сильно волнуюсь, потому что протягивает руку и переплетает свои пальцы с моими. Затем подносит их к губам и целует.

— Ты великолепна, Эл. Не волнуйся. Обещаю, он только увидит тебя и сразу начнет чертовски гордиться той красивой, потрясающей и дьявольски умной девушкой, которой ты стала.

— Это урок комплиментов? — дразню я.

Раник смеется и взъерошивает свои волосы.

— Только если тебе нужны уроки.

— Нужны, — отвечаю надменно. — Но другого рода.

Его глаза загораются порочным блеском. Когда мы подъезжаем к тюремному заграждению, он наклоняется и целует меня.

— Возвращайся скорей, поняла? Нам еще смотреть целый город.

— Правда? А я думала, мы собираемся разгромить гостиничный номер.

Раник смеется.

— Вернусь за тобой через час. Ну же, иди.

Выхожу из машины и машу ему рукой. Когда его больше не видно, сглатываю и подхожу к воротам. Охранник, здороваясь, касается кепки.

— Добрый вечер, мэм. Вы пришли кого-то навестить?

— Да, Бернарда Уэллса.

— А, вы, наверное, его дочь. Он много о вас говорит. Нам было интересно, когда же вы навестите его.

— До сих пор я была не готова, — говорю охраннику, и он кивает.

— Понимаю. Просто рад, что вы все же решились.

— Это заняло много времени, — я оглядываюсь на дорогу, — как и все лучшие вещи на свете.