– Да, – солгала Кей, – конечно, знают.

Хепуорт выдавил улыбку.

– Ну что ж, почему бы вам не подождать, пока не посмотрю досье и не подумаю, что можно сделать?

Он показал на кресла, расставленные перед стойкой портье.

Кей кивнула, но заметила, что помощник управляющего направился обратно в кабинет. Без всякого сомнения, он немедленно попытается связаться с Уайлером. Она поспешно выбежала из отеля. Очевидно, нужно искать такое место, где бы она была менее заметна. Официантка? Секретарь? Продавщица? Двигаясь в потоке пешеходов, заполонивших Луп, девушка остро чувствовала множество любопытных взглядов; кое-кто даже дружески улыбался. До Кей дошло, что она стала слишком известной персоной в этом городе; где бы ни устроилась – рано или поздно, ее обязательно узнают. И что тогда? Заставят вернуться к Уайлеру? Официально Кей по-прежнему была под его опекой. Или он оставит ее в покое, положившись на обещание молчать о той ночи?

День тянулся как во сне. Она бродила по улицам, сидела за стойками закусочных или на траве в том парке, где впервые встретила Сильвию и увидела грязную сторону американской политики. Проходя мимо газетного киоска, Кей остановилась, чтобы просмотреть дневные выпуски, – а вдруг там что-нибудь упомянуто о «несчастном случае» с Уайлером? Ни строчки. Она уже хотела отойти, как уголком глаза заметила что-то яркое – очередной номер «Томкэт». На обложке – рыжеволосая девушка потрясающей красоты, стоявшая в центре загона для лошадей в оригинальном наряде – ковбойских сапогах, спущенных ниже бедер кожаных ковбойских штанах, состоящих только из переда, и коротком незастегнутом жилете и шкуры пегой лошади.

«Девочки «Томкэт» с дикого Запада», – гласил заголовок.

Кей вспомнила об Орине Олмстеде. Двери особняка Олмстеда были открыты для всех девушек, работавших на него.

В голове начал вырисовываться план. Ведь Тони сказал, что отношения дочери с Олмстедом могут повредить Уайлеру в глазах избирателей. И Кей подумала, что в «Элли» она может решить все свои проблемы.

Особняк представлял собой прямоугольник из бурого песчаника, с плоской крышей, выстроенный в простом, чуть грубоватом стиле, принятом в начале века. Не очень-то привлекательное здание, зато огромное: три этажа с пятнадцатью окнами на каждом.

К тому времени как Кей прошла через ворота и зашагала по длинной подъездной аллее, уже спустились сумерки. В доме, очевидно, шло веселье – из окон неслись громкие голоса и вопли рок-группы. Особняк был ярко освещен. На парковочной площадке теснились десятки автомобилей, и еще больше собралось у самого входа. Когда пассажиры и водители выходили, машины вручались попечению горничных в атласных костюмах пастельных тонов, выкроенных наподобие купальников, с длинными изогнутыми меховыми хвостами. На голове у каждой красовались прилегающие шапочки с острыми меховыми ушками, – на шее меховые горжетки в тон. Такие туалеты носили «кошечки» – прозвище, изобретенное Орином Олмстедом для женщин, работавших в высокодоходной сети «Томкэт Клабз», открытой им во многих городах страны в качестве «Приложения» к журналу.

Мускулистый вышибала, с трудом втиснувший свои телеса в смокинг, проверял каждого входящего. Приветственно улыбнувшись Кей, он оглядел ее чемодан.

– Приехали пожить у нас?

Незнакомая обстановка и звуки на секунду отвлекли внимание девушки. Из огромного холла с мраморными полами были видны несколько больших комнат, забитых людьми, развлекавшимися при приглушенном освещении. Кей заметила множество привлекательных молодых женщин и мужчин-знаменитостей – Джека Николсона, Мохаммеда Али… Остальных она знала если не по имени, то в лицо.

– Переезжаете? – настойчиво спросил вышибала, словно для него было в порядке вещей предлагать гостеприимство любой молодой женщине, появившейся на пороге с чемоданом в руках.

– Не… не знаю. Мне необходимо поговорить с мистером Олмстедом.

– Невозможно, солнышко. Он заперся в кабинете на всю ночь.

Кей удивленно уставилась на мужчину. Заперся?

– Но он устраивает вечеринку.

– В «Элли» каждую ночь веселье, – засмеялся вышибала. – О. О. не всегда присутствует. Он сегодня работает, занимается последним выпуском.

– Не может ли кто-нибудь сказать, что я приехала? Вышибала качнул головой.

– Я дочь Рэнделла Уайлера, – твердо объявила Кей. – Мой отец баллотируется в Сенат, а мистер Олмстед – один из его сторонников. Он наверняка захочет увидеть меня.

Здоровяк снова оглядел Кей, потом схватил трубку висевшего на стене телефона, что-то тихо спросил и обернулся к Кей.

– Он поговорит с вами. Поднимитесь туда.

И показал на широкую мраморную лестницу. На площадке второго этажа дом разделялся на два крыла. Налево вел длинный, покрытый ковровой дорожкой коридор, куда выходило множество дверей. По коридору шествовали две длинноволосые молодые красавицы в облегающих вечерних платьях с низким вырезом. Справа виднелись небольшой вестибюль и пара лакированных двойных дверей. На одной была прикреплена позолоченная табличка с выгравированной знаменитой эмблемой «Томкэт» – стилизованная голова подмигивающего кота, нарисованная одним небрежным росчерком пера. Кей растерялась, не зная, куда идти, и уже хотела спросить дорогу у женщины, но в этот момент двойная дверь отворилась, и появился Олмстед в зеленой шелковой пижаме; на шее висела длинная цепочка с золотым свистком.

– Привет, – сказал он, будто знал Кей всю жизнь, – заходи.

И, заметив молодых женщин, кивнул:

– Привет, девочки. Желаю повеселиться!

– Сделаем все, что в наших силах, О. О., – отозвалась одна.

– Только мы будем тосковать по тебе, – проворковала вторая.

Kей узнала девушку, сфотографированную на обложке последнего выпуска «Томкэт».

Обе девушки лукаво оглядели Кей и кокетливо пропели:

– Смотри, не перетрудись, О. О.

Олмстед весело хмыкнул и закрыл дверь за Кей.

– Поставь чемодан и иди за мной.

Кей поняла, что в левом крыле располагалась собственно квартира Олмстеда. Сразу за дверями начиналась просторная галерея, куда выходило несколько комнат. Квартира была обставлена в скромно-современном стиле: полы из полированного черного гранита, стены обиты панелями из мягкой черной кожи. Из утопленных в потолке плафонов мягко сиял неяркий свет, выхватывая из сумрака то одну, то другую авангардную металлическую скульптуру. Кей пошла за Олмстедом по темной галерее к открытой двери, из которой на пол падали цветные отблески.

Переступив порог, она заметила, что радужное сияние исходило от десятков прозрачных многоцветных фотографий, развешанных на больших фосфоресцирующих панелях, прикрепленных к трем из четырех стенам затемненной комнаты. Все снимки принадлежали одной красавице, с волосами цвета воронова крыла, в различных позах – то в одних трусиках или чулках с подвязками или вообще без одежды, на пляже, под душем, с лицом, поднятым навстречу струям воды, поливающую цветы в саду, лежавшую на животе, на спине, опиравшуюся коленом о стул; ладони слегка сжимают упругую грудь, другая рука исчезла в расщелине между бедер…

Кей рассматривала калейдоскопические изображения, пока светящиеся панели не погасли одновременно и не включились скрытые в потолке плафоны. Только сейчас Кей поняла, что очутилась в спальне – самой удивительной из когда-либо виденных. Наиболее необычным предметом оказалась сама постель – низкая и круглая – пять ярдов в диаметре, поставленная в центре квадратной комнаты без окон, на устилавшем пол пушистом сером ковре. Она была единственным предметом меблировки. Вдоль части окружности располагалось нечто вроде изголовья, со встроенной сложной электронной панелью, усеянной циферблатами и переключателями. Стоило Олмстеду притронуться к каким-то кнопкам, как раздалась тихая музыка, поленья в камине, вделанном в стену, занялись ярким пламенем. Светящиеся панели, щелкнув, вошли в стены, а картины известных художников заняли свои места.

По кровати были разбросаны оттиски, рисунки, рекламные объявления и фотографии. Олмстед отодвинул бумаги, чтобы освободить место на покрывале из норки.

– Я не могу уделить вам много времени, – извинился он, – нужно к утру подобрать все материалы, чтобы отправить в типографию.

– Вы всю работу делаете сами?

– У меня много редакторов, чтобы позаботиться о деталях, но я всегда занимаюсь окончательным макетом и выбираю снимки девушек. Это – настоящая изюминка журнала. – И, показав на свободное место, пригласил:

– Садитесь, Кей. Девушка поколебалась.

– Почему у вас нет стульев? – выпалила она не сдержавшись.

– Слушайте, я не собираюсь соблазнять вас и привел сюда, потому что вы хотели увидеть меня, а я работаю; именно здесь я всегда работаю, да в сущности и живу по-настоящему. Кровать, где мы рождаемся, где умираем, где создаем новую жизнь, – к чему иметь еще какую-то мебель? Но если вы так себя лучше чувствуете, оставайтесь стоять, или, хотите, я принесу стул?

Кей почувствовала себя глупо – к чему было возражать? Она села на край кровати, а Олмстед устроился ближе к центру, сложив ноги по-индусски.

– Вы упомянули о том, что можете дать мне работу, – начала Кей. – И… и мне неплохо бы найти жилье. Я слышала, что вы позволяете некоторым женщинам, которые работают на вас, жить в этом доме.

Олмстед кивнул, внимательно рассматривая девушку.

– Что происходит, Кей? Газеты пишут, что вы переутомились и вынуждены были поехать отдохнуть…

– Мне не хотелось бы говорить об этом, – ответила Кей, еще не зная, стоит ли доверять Олмстеду. Как-никак, ему крайне выгодно избрание Уайлера. Знай он, что Кей обладает «торпедой», способной уничтожить все шансы отца на место в Сенате, помог бы ей?

– Вы должны четко сознавать, – объяснил он, – что произойдет, если вы переедете сюда, и по городу пойдут слухи. Сами видели, кто сюда явился сегодня, – репортеры, обозреватели, журналисты. Если правда выйдет наружу, Уайлер потеряет множество голосов. После того, как вы столько трудились на него, кажется весьма странным, что теперь совсем не желаете думать об этом.