– Твой гипс давит мне в спину, – шепчет она. – Не такой уж ты беспомощный.

– Возможно, это реакция на твою анестезию. Что это? Змеиный яд или мышьяк ты передала мне вместе со слюной? – Она снова толкает меня в живот, отчего оказывается прижата еще сильнее. – Ты должна мне уход. Два месяца исправительных работ.

– Два месяца, Доусон? – восклицает она. – Да ты врешь?!

Вытаскиваю перед ней докторский лист с назначением. Черным по белому написано два месяца покоя. Конечно, не ношение гипса, но все же. Эллисон не разбирается во всех этих медицинских терминах, как и я. Поэтому можно сыграть.

– Буду приходить к тебе, чтобы накормить, или позвоню маме. Она будет рада принять тебя у себя.

– Вот только не мамам. Мне необходимо, чтобы ты за мной ухаживала, а не родители. Это опрометчивое решение, и я отказываюсь. К тому же, ты ведь не хочешь, чтобы все узнали подробности ситуации, – давлю на нее.

– Я не буду жить у тебя, – возмущается она. – Хватит шантажировать.

Беру ее за руку, и мы спускаемся по лестнице к выходу. Конечно, я не настолько без рук, чтобы не достать бумажник, но при ней…

– Что-то у меня голова кружится. – Сажусь на ближайшую скамью и протягиваю руку Эллисон. – Достань, пожалуйста, бумажник из правого кармана кофты. – Она снова превращается в суетливую, заботливую девчонку. Ее пальцы хватают бумажник, и прикосновение достается моей ширинке.

– Доусон, – возмущается она, когда я удерживаю ее руку немного дольше в кармане, чтобы она почувствовала мое возбуждение. – Я клянусь тебе, если ты не успокоишься, я уеду без тебя.

– Страшно, миссис Хоуп. – Дарю одну из наглых улыбок и отпускаю ее. Она не блефует, сдувает прядь, упавшую на глаза, и идет оплачивать мой счет.

После нескольких минут ожидания, она помогает мне подняться. Хотя я мог сделать это сам, но не стал. Залезаю в ее крохотную машинку, прижимаю колени к ушам. Она осматривает меня и мою неудобную позу, услужливо получаю откинутую полностью спинку и выдвинутое сидение. Всю дорогу до дома меня болтает, как не пойми что. Даже не представлял себе, что наши дороги такие извилистые. Пару раз я прошу ее дать мне подняться, на что получаю львиный рык. Я не теряю возможности довести ее до предела, поэтому на смену попсе, играющей по радио, прошу включить Вивальди. Она делает громкость на максимум, отчего я испытываю неприязнь к великому композитору. Практически лопнувшие перепонки, болтание тела из стороны в сторону, пару ударов головой об дверь и тошнота.

– Я знал, что могу положиться на тебя, – говорю Эллисон, когда она помогает мне вылезти из машины. – Ты можешь располагаться.

Раскрываю перед ней дверь и говорю в никуда. Повернувшись ко мне спиной, она идет к своей машине, ни разу не обернувшись. Ну, теперь ответ понятен, за мной никто не собирается ухаживать. Я разочарованно останавливаюсь в дверях, даже в некотором роде испытываю дежавю. Она снова пнула меня, не только у девушек перехватывает дыхание, когда их отталкивают. Неприятный ком, вставший в моем горле от удара под дых, расстроенные чувства и неоправданные надежды. Стараюсь сделать вид, что мне все равно, но выходит не очень. Я вижу, как она останавливается около открытой двери машины, опускает голову ниже и, наконец, этот затравленный взгляд.

– Доусон, не будь наивным. Ничего у нас не выйдет, – в ее голосе нет усталости или расстройства, она именно так и думает. – Я приеду завтра с утра перед работой. Отдохни, пожалуйста.

Мне впервые нечего ответить. Когда ее машина отъезжает, я просто закрываю за собой дверь, сажусь на первое кресло, которое мне попалось, и закрываю глаза. Я слышу, как моё сердце разбилось на осколки, разлетелось в разные стороны, заставив меня перестать дышать на некоторое время. Может, действительно, я уже заигрался в эти игры. Она никогда не произносила этих слов, ни разу. Оскорбление прилетело ко мне, как пуля, прицел у нее не сбит, разорвала на части. Разрывная рана, вязкая тягучая кровь разливается по моему телу. Не самые приятные чувства, как открыть глаза и понять, что постоянно и делал, что бегал за человеком, которому не нужен. Пересмотреть всю свою жизнь, которая постоянно крутилась около нее: не отходя ни на шаг, я просто испытывал себя рядом с ней. Но ведь она отвечала, она хотела этого не меньше меня. Или не так? Мой телефон звонит, но абонент не тот, кто мне сейчас необходим, поэтому я на него не реагирую.

Поднимаюсь с кресла и иду в кухню. Среди всех полочек, выбранных, кстати, Элли, стоит громоздкий холодильник. Открываю его и вытаскиваю шесть бутылок пива, скрепленные пластиковой лентой. Вожусь непривычно с колечком бутылки, неудобно зажимаю жестяную банку локтем к стене и, наконец, выдергиваю ушко. Шипящий напиток после тряски проливается мне на джинсы, после чего я отпиваю несколько глотков. Однако справиться с напитком, оказывается, намного сложнее без ведущей руки, проделываю этот же фокус со следующей. Передвигаюсь по квартире, как мне кажется, бесшумно, словно я призрак. Меня так задолбала эта мертвая тишина, попугая может завести или рыбок. Уж не знаю, кто-то же должен издавать шумы. Беру пульт от стереосистемы и включаю радио, музыка льется из огромных колонок. Ставлю на стол банку с почти допитым пивом и неловко стягиваю футболку, она цепляется за гипс, заставляет возиться еще дольше. С пуговицей на джинсах справиться еще сложней, ближайшие дни моими друзьями станут спортивные штаны.

Устало ложусь на диван и пялюсь в потолок, банку ставлю себе на грудь, холодные капли остужают разгоряченное тело. После обезболивающего и алкоголя чувствую себя до безобразия расслабленным и умиротворенным. Иначе как объяснить то, что еще не звоню и не пишу Эллисон. Сказать, что меня удивило ее поведение, нет. Она всегда так поступает – бежит от меня, как от проказы. Делает вид, что нет ничего важней ее эго. Так, а мне это все для чего? Я, по ее мнению, наивный. Она произнесла это так, что меня просто накрыло. Я ведь могу вполне начать новые отношения. Не сразу, конечно, иначе тогда какого черта я столько времени тащился за ней?

Надо сделать несколько шагов назад и дать ей возможность передохнуть, возможно, я слишком налегаю. Телефон гудит в моих валяющихся на столике джинсах. Тянусь к ним и вижу звонок от Вита. Облокачиваюсь на спинку дивана и избавляюсь от пустой бутылки метким броском в ближайшее ведро.

– Привет старик, заболел? – спрашивает меня брат моей жены.

– Травмирован, но не опасен. Чего хотел? – Рассматриваю свой гипс, пока он рассказывает мне о его попытке закадрить мою секретаршу и жестком отказе от нее.

– И теперь я не могу привести никого домой, Эллисон закрылась в своей комнате, – ноет он. Иногда я между двух огней: помочь ему, чтобы утешить ее.

– Я тут подумал, что мне это надоело. Пора уже оставить все попытки и двигаться вперед, – говорю со всей серьезностью. – Все и так выглядит, как спектакль одного актера. Поэтому, если хочешь, приезжай ко мне, попьем пива, отдохнем без женской половины.

Вит делает очень большую паузу, даже для него. Его молодой мозг так привык созерцать нас вместе, что он никак не переварит информацию. А я, может, и веду себя как ребенок, но обидные слова, которые она кинула мне в лицо, серьезно меня задели. А после выпитого еще больше, чем несколько часов назад. Мне казалось, я ее завоевываю, а не обс*каю себе пятки. А теперь выходит, – я тряпка, стелющаяся перед ней. Таскаю еду, встречаю на работе, умоляю о поцелуях. Нет, я скорее выпрашиваю поцелуй. Элементарно, чтобы добиться от нее внимания, мне нужно сделать чертов пирует и желательно со шпагатом. Да хрен там. Мужик, значит, нужен, значит, получит то, что заслужила.

– Я ничего не понял, – наконец отвечает Вит. – Давайте не впутывайте меня в свои проблемы. Ты ложись спать, никого в квартиру не приглашай. Потом еще хуже будет. Тем более если ты выпил.

– Не учи меня, мелкий, – агрессия просыпается во мне, и я не замечаю, как прикрикиваю на мелкого. – Просто оставь это для других. Ты определился, хорошо, давай до встречи.

Отшвыриваю от себя телефон, прижимаю больную руку к себе и закрываю глаза. Она долбанула по моим пальцам дверью, унизила и спокойно удалилась отдыхать в своем доме. Хоть бы написала, спросила, как я себя чувствую. У меня такое чувство, что этот пьяный треп самого с собой никогда не закончится, меня распирает от двояких чувств: с одной стороны, мужчина завоевывает, с другой, должна быть какая-то отдача. Я просто устал, то, что я определенно не собираюсь действовать прошлым, ничего не дающим, способом – это точно. Бегать за ней по барам, терпеть поведение на работе, спускать все с рук просто потому, что она очень много для меня значит. Однозначно, с этим пора прекращать. Она запустила механизм с точностью до наоборот. И я ее завоюю, но немного другим способом. Меняться ради нее… А поменяется ли она ради меня? Или ей кажется, что она идеальная? Ведь, как известно, в разводе виноваты оба.

Если рассматривать с моей точки зрения, она с первых дней знала, кто я есть. Дрался я, мы получали за это неплохие деньги, снимали квартиру и радовались жизни. Потом начался период интернета – залипала в сети, даже регистрировалась на сайте знакомств, просто, чтобы достать меня. Я повторил ее действие, за что был жестоко наказан – отказом секса. Естественно, меня бесили приходящие сообщения, и я пару раз разбил ее телефон, затем начались походы по салонам, массажи и прочее, и кто будет себя сдерживать, когда это м*дло массирует ее спину со стоячим членом? Только не я. Она не хотела женщину-массажистку, а я не хотел мужиков, которые бесконечно находились рядом. Короткие кофточки и юбки, едва прикрывающие задницу, они меня бесили каждый день. Просить ее было бесполезно, поэтому я доносил до ее сопровождающих на правах мужа. Вот теперь я ожидаю, что до нее, наконец, дойдет, но она все еще в своих мечтах. Так что теперь посмотрим, какая я тряпка. Изменить тактику завоевания. Мои глаза закрываются, и я уже ожидаю новый день и мою новую жизнь.