Ellen Fallen - Одержим тобой

– Не совсем. Это не было моим планом. – Садится вполоборота, одна его рука ложится на спинку моего стула и гладит поясницу.

– Значит, ситуация такая, – папа врубает профессионала. – Перед подачей заявления на развод в суд, супруги должны доказать факт раздельного проживания на протяжении двенадцати месяцев. Супруги могут продолжать жить в одном доме или квартире, но не жить как муж с женой. Это означает, в первую очередь, отсутствие сексуальных отношений, проживание в разных комнатах, ведение разных банковских счетов, раздельное питание и ведение домашнего хозяйства, демонстрация родственникам и друзьям факта, что дальнейшая супружеская жизнь под угрозой. – Я сосредоточено слежу за его губами, в попытке поймать мысль. – Если на какое-то время супруги сошлись и сделали попытку примирения, а потом вновь стали жить порознь под одной крышей, 12-месячный срок начинается отсчитываться заново.

Я хмыкаю очень громко, Доусон усмехается, папа, потупив взгляд, наблюдает за нами двумя.

– Бред какой-то, мне сказали, что мы в разводе. Так? – Ищу поддержки у Доусона, он утвердительно кивает. – И что же теперь выходит, что я не могу выйти замуж? – возмущаюсь я. – Чушь собачья. Я разведена и теперь могу делать все, что пожелаю.

– А у тебя есть претенденты? – невозмутимо спрашивает Доусон. – Приготовь мне Вип ложе на всякий пожарный.

– Не неси ерунды, я что, по-твоему, Памела Андерсон дважды в одну воду?! – сморозила ерунду, но меня это так бесит, я готова дать по ушам этим двоим.

– Врата рая все еще закрыты, конфетка, – упрямо повторяет он. – Так что единожды.

– В повторный брак можно вступать не раньше, чем через месяц после завершения бракоразводной процедуры в суде и получения всех документов, подтверждающих факт развода, – вступает папа. – То есть, вы все еще в браке. Ты являешься миссис Хоуп, он твой законный супруг. – Он подталкивает Доусону оставшиеся документы, я же останавливаюсь около окна и дергаю бирюзовую занавеску.

Режущий звук рвущейся бумаги нарушает тишину, когда я подхожу к столу, гора порванных документов и в довершение счастливое лицо моего мужа. Начинаю расхаживать по кухне туда и обратно, как такое может произойти? В который раз я задаю эти вопросы, нахожусь в тупиковой и одновременно тупой ситуации. Доусон протягивает руку и усаживает меня к себе на колени, плотно зажимает в кольцо наглых рук.

– Ты сказал факт отсутствия сексуальных отношений? – Папа отвечает «Угу» и наливает себе чай с шиповником. – Так, а каким образом суд это узнал? «Что мы… – вот тут я чуть не сказала тр*хаемся, но вовремя сжатая ловкими мужскими пальцами попка, болезненно отозвалась в моем раздраженном либидо, – спим вместе?»

Звон ударов металлической ложки об стеклянную кружку моментально прекращается, и папа замирает на месте. Несколько секунд молчания, и он возвращается за стол, абсолютно спокойный, отпивает напиток и громко ставит стакан на стол.

– Ну, мир не без добрых людей. И мы же не хотим, чтобы мама думала, что в нашей семье есть шпион? – Приподнимает одну бровь и прячется снова за кружкой.

– Да ты шутишь! – скриплю я.

– Нет же, у нас свой нерушимый союз, фотография вполне приличная, за это не переживай. – Двери открываются, и заходит взбешенный Вит.

– Мама вышвырнула мои плакаты и набор обезьян, что дарила Люсиль и, как ее… Эту? – Он понимает, что зашел не вовремя, мы оба кипим от гнева. – Папа рассказал, да? Слушай, ты просто лежала под одеялом с Доусоном, вы буквально переплелись. Мне было так жаль тебя, что я не удержался, ну, а папа отправил это в коллегию. Это доброе дело, нас учили творить добро! – он орет, когда я соскакиваю с колен Доусона и гоню паршивца с кухни, мимо прижавшейся к стене мамы.

– Пришибу тебя, мерзавец мелкий. Ты все это время мне врал. Тогда вот тебе правда, обезьян выкинула я. Они меня бесили своими тупыми мордами, а еще я терпеть не могла эту с*чку Люсиль!

Вит закрывает перед моим носом дверь, и я стучу кулаками, когда слышу щелчки замка. Орать и стучать бесполезно, поэтому я упираюсь лбом в дверь.

– Я думаю, ты настоящая свинья, раз поступил так со мной. – Успокаиваю дыхание. – Но ты лучший брат, который мог бы у меня быть.

Ведь если бы не он, мы бы остались чужими людьми с Доусоном, а теперь я не намеренна его терять. Только не после того, что он сделал для меня.

– Ты тоже не фантик, детка. Разорить мою память, отогнать эту секретаршу, ты меня пугаешь. – Он стоит за дверью на моем уровне, все еще думает, что мы будем драться, как в детстве. – Я открою дверь, и ты спокойно зайдешь в комнату. Договорились?

– Слово сестры не рушимое. – Мы не были бойскаутами, поэтому у нас свои клятвы.

Щелкает замком, приоткрывается дверь, и мне выделяется небольшой промежуток, чтобы я прошла боком. Он делает это для того, чтобы, если что, блокировать мой удар и вытолкнуть назад за дверь. Я усмехаюсь его попытке защититься, но все равно даю ему небольшой подзатыльник и получаю свой в ответ. Теперь мы квиты, и можно просто сесть на кровати и посидеть. Мы располагаемся в позе лотоса друг против друга, я верчу головой, и меня поражает эта фиолетовая мечта идиота, изображенная в четырех стенах.

– Почему твоя детская выглядит как мир волшебной принцессы из мультфильма? Твоя подружка в залете? – Вит делает то же самое, что и я; из мальчишеской обители комната изменилась до неузнаваемости. Уже нет плакатов рок-звезд, трансформеров и маленьких солдатиков. Все стало другим, и дело даже не в цвете, а в самом настроении. Мы столько времени проводили с ним вместе именно здесь. Играли в игры, разрушающие города, наши битвы снимали на видео, никогда не боялась совместить девчачье и мальчишеское, но сейчас, кажется, мы слишком большие для нашего убежища. Мне становится не по себе.

– Я … – Прикусываю нижнюю губу. – Мне надо с тобой поделиться, но я не могу так.

Вит поднимает палец вверх, чтобы я дала ему время. Идет к шкафу, долго роется в поисках чего-то. Выудив на свет наш старенький плед, он стелет его поверх стола и залазит в «шалаш». Опешив от его предложения, я сползаю с кровати и иду к нему, становлюсь на колени и заползаю под стол.

– Так лучше правда? – Берет меня за руку. – Как ты, сестренка?

Я не знаю, как у него это получается. Но я начинаю плакать и смеяться одновременно, это так правильно что ли. Мы очень давно не были в нашем мире иллюзий, построенном на детском доверии. И сейчас я нахожусь в своей зоне комфорта. Мы выжидаем, кто из нас начнет первым говорить, я уступаю ему ветвь первенства, признавая в нем не только моего брата, но и мужчину.

– Я всегда считал, что лучше не лезть в ваши отношения. Вы словно управляете той несуразной конструкцией американских горок, на бешеной скорости несетесь по шатким металлическим рельсам, но, в конечном итоге, остаетесь вместе. – Я согласна с каждым его словом. – Меня напугал ваш развод. Когда ты живешь в образцовой семье, эдакой идиллии, с которой берешь пример, очень сложно принять вашу точку зрения. Тем более, все мы видели, как вы любите друг друга. Болезненные расставания делали тебя уязвимой, и я, при том, что не завел еще серьезных отношений, хотел видеть тебя счастливой. Доусон – твоя половинка, и как бы вы не мучились, бесполезно спорить с природой ваших чувств. Поэтому я пошел на этот поступок.

Его не по годам мудрые слова спасают меня от объяснений, ведь он видит меня насквозь, становится моим вторым я, который излагает все за меня.

– Я думала, что поступаю, верно, сейчас мне кажется, что мои мозги склевала ворона и выплюнула где-то неподалеку. Я шарила в темных кустах в поисках, но потерялась в себе. Так тяжело признать то, что ты поступаешь, как индюк, самовлюбленный и тупой. Все мои действия были направлены на исправление его, а не меня. Но корень этой червоточины во мне. Стоило пройти все это, чтобы, наконец, понять, что мне надо. Вернее, кто. – Смотрю ему в глаза. – Ты поступил не просто правильно, даже мудро, как настоящий брат и друг. Тот, кого роднее нет на свете. Я знаю, что ты не дашь мне упасть, не бросишь умирать и сойти с ума, пока я буду захлебываться в своих дурацких критериях. Каким должен быть идеальный человек?! Ведь все оказалось просто, идеальных не существует, и начать надо с себя.

Вит обнимает меня плечи и притягивает к себе, мы сидим под этим темным пледом честности для того, чтобы простить и поверить.

– А Ханна, она, правда, не для тебя. В ее душе нет места для тебя или для иного. Я только надеюсь, что с ней будет все хорошо. Вит, ее чернота утащит и тебя за собой. Я не могу тебе позволить ошибиться. – Даже если он сейчас возразит, я не стану с ним спорить, но человек самоуничтожающийся обречен на провал. Я никогда не поверю, что она не поглотит его собой, жалость, присущая нам, заставляет бросаться в опрометчивые поступки. Стирать все грани и барьеры на своем пути. Поэтому, чтобы не потерять брата, я должна его уберечь.

– Я слишком ветреный для нее, – отвечает он, оставляет меня и подтягивается одними полусогнутыми руками. – Но, знаешь, переспать с женщиной постарше, это прикольный опыт. Я на днях зацепил одну, и знала бы ты, что вытворяет она в постели.

– У меня отказ от сексуальной жизни, практически наложено вето. Поэтому попридержи свои исповеди на будущее. Кажется, мне необходимо будет пополнить сундучок своих эротических знаний, иначе все забуду. – Он ржет, как конь, пока я на коленях выползаю из убежища.

Мне стало намного легче, и сейчас только Доусон способен стать тем, кто зажжет уже фейерверк эмоций, так как счастливей быть я уже не могу.

Я с подозрением отношусь к относительному спокойствию Эллисон. Не то, чтобы я не рад, мне кажется это затишье перед бурей. Она не может вот так устроить потасовку с братом и со счастливой улыбкой покинуть родительское гнездышко в полном умиротворении. За этим может скрываться все, что угодно: гнев или месть. Все не может быть настолько простым. Мы приехали домой, посмотрели телевизор и легли спать, на этом все. Когда я отключился, естественно, до озверения был счастлив, но с приходом нового дня я заметно напряжен. Мы все еще оставили некоторые пункты недосказанными. И пока не время делать все сложным.