Дикарь подошёл сзади и, прижав девушку к себе, положил свои большие тёплые ладони ей на живот.

— Я тебе клянусь, что у меня ничего не было с Анджелой с тех самых пор, как ты переехала ко мне, — его голос стал тихим и спокойным, отчего Ире стало ещё хуже. Уж лучше бы ругался.

Цветочкина не стала объяснять, что плачет не из-за девицы, которую перетаскали все криминальные элементы Москвы. Нет. Была причина посерьёзнее. А вернее, повод. Это были слёзы радости и счастья.

Ире и раньше дарили цветы. Но чтобы любимый человек… Никогда. И ладно бы, если бы кто-то другой. Но Дикарь! Её сумасшедший Синицын, который скорее глаза себе выколет, чем сядет смотреть романтическую комедию!

Теперь, ощутив это чувство, девушка просто зашлась в рыданиях, обнимая такие драгоценные цветы.

— Да хватит ныть уже, Цветок! — он резко, немного грубовато (впрочем, в своей обычной манере), развернул Ирку к себе. — Замуж за меня выходи, — прозвучало совсем не как предложение, а, скорее, приказ, но не это повергло в шок девушку, а сами слова.

— Что? — она выпучила глаза и открыла рот, что Евгений непременно высмеял бы, если бы не торжественный момент.

— Оглохла ты что ли? Замуж, говорю, выходи за меня.

— Ула! Ула! Свадьба! — радостные вопли Алисы, казалось, услышали даже в Красноярске.

ГЛАВА 7

— Так, значит, это не ты был… На квартире, с той девушкой? — Арина задавала этот вопрос уже не первый раз и Илья начал сомневаться в её вменяемости.

— Этот косяк я беру полностью на себя, — безрадостно хмыкнул Андрей, опрокидывая в себя внушительную дозу «горячительного».

— Но как же так… Я ведь думала… Я поэтому сочинила про «Ваню»! Хотела, чтобы ты приревновал! — с досадой воскликнула и закрыла ладонями лицо, пытаясь скрыть рвущиеся на волю слёзы.

— Знаю, Ариш, знаю, — Илья вздохнул. Хотела? Приревновал. Только кому от этого стало легче? Уж точно не ему. Да и не ей, что само собой разумеется.

— Ну, раз всё так замечательно разрешилось, я, пожалуй, откланяюсь, уважаемые господа, — Андрей шуточно поклонился. — Не провожайте, я сам свалю.

— Андрей! — Арина вскочила с кресла, поспешно утирая слёзы. — Извините… За такое знакомство. Я… Мы…

— Всё в порядке, Ариш, — Ворохов-старший улыбнулся ей какой-то странной, мученической улыбкой. — Как-нибудь познакомимся поближе. Не переживай так. И больше не сбегай. От моего брата спасения нет, — она так и не поняла, шутка это была из тех, что в Вороховском стиле или же он говорил на полном серьёзе.

В любом случае, было неприятно и стыдно из-за своего поведения. Как школьница, честное слово!

— Арина принеси-ка мне водички, — муж обращается к ней, но взгляд его почему-то устремлён на брата.

— Ладно… — ей проще согласиться, чем попытаться выяснить, что опять ему неймётся. Просто уходит, радуясь тому, что не получила как следует за свой побег. По-детски смешной и неудачный побег, надо заметить.

— Тебе пора, брат, — небрежно бросает Илья, хотя Андрей и так уже идёт к выходу, но Ворохов-младший останавливает его своим плечом. — Ты по прежнему мне брат и у нас всё общее. Всё, за исключением одного. Моя жена — только моя. За неё… Не посмотрю, что ты брат.

— Остынь, братишка. Я не стану трогать твою Арину. Слишком уважаю себя, чтобы лезть на жену родного брата. Но тебе стоило предупредить меня, что она так похожа на Светку, — он горько улыбается, словно упоминание имени бывшей доставляет ему адские муки.

Так оно и есть. Взглянув на светловолосую красавицу, он тем самым разбередил себе годами незаживающую рану. Рану, которая будет пострашнее пулевой или ножевой. Чудовищную рану.

— Треть жизни прошла, Андрюх. Забудь уже. И мне не напоминай. Никто этого не хотел, — Илья хлопнул его по плечу, дав понять, что разговор закончен.

— А ты забыл бы Арину? Думаю, что нихрена… Ладно, давай, мирись с женой, а я пошёл. Дела у меня. До завтра. И попробуй сосредоточиться наконец. Сейчас не время тебе сопли распускать, — с тем и ушёл, оставляя Илью чернее тучи.

И что самое хреновое, Андрей прав. Во всём.

— Я тут… Вода вот, — послышался тихий голосок Ариши, что полоснул его по сердцу. Жестокому, забывшему, что значит быть человеческим. Сердцу Зверя. Но всё же ранимому…

— Спасибо, малыш, — Ворохов взял из её рук стакан и, даже не пригубив, поставил на столик. — Иди ко мне, моя девочка, — притянул её за талию.

— Илья… То, что случилось… То, что ты сделал… Я поэтому сбежала. Я испугалась. И я по прежнему тебя боюсь. Я думаю, что будет лучше… — она силится сказать что-то ещё, но не решается.

И до него доходит. Она хочет попросить развод. Ни за что он не допустит этого! Никогда!

— Я не дам тебе развод, Ариш. Даже думать об этом не смей. Не отпущу! Моя! — рычит, сжимая её крепче. — Не заставляй меня принуждать тебя, я прошу, малыш, умоляю тебя, не делай этого, — зарывается лицом в её белокурые локоны и шумно втягивает в себя их запах.

— Я не имела в виду развод…

— А что тогда? Что? — вглядывается в её глаза, кляня себя на чём свет стоит за то, что эти самые глаза плачут по его вине. Из-за него.

— Нам нужно пока… Пожить отдельно. Немного хотя бы… Чтобы разобраться в себе.

— Что ты несёшь? Нечего тут разбираться! Я тебя люблю! А ты любишь меня! Вот и всё! Разобрались? — не замечает, что уже повысил на неё голос и её пробирает лёгкая дрожь. — Или ты больше не любишь меня, а, Ариш? Скажи мне, не бойся! Любишь, нет? — наступает на неё, как тигр на свою добычу. Заставляет попятиться, но из рук не выпускает.

— Люблю, Илья… Но…

— Нет никаких «но»! Я знаю, что я мудак! Прости, слышишь меня? Прости меня урода. Малыш, девочка моя, моя Аришенька, прости меня…

Его бас переходит на едва уловимый шёпот, целует её в губы, ласково их касаясь пальцами, как будто проверяя — не сон ли она, не видение ли. И Арина чувствует, как внизу живота растекается тепло.

Даже после того, что он сделал, она всё равно дрожит в предвкушении, когда его руки касаются её тела.

— Илюш… Не мучай меня, — одинокая слезинка срывается с дрожащих ресниц и прозрачной капелькой стекает по щеке, а он ловит её губами, прижимает к себе ещё сильнее и сводит с ума бедняжку, ломает всякое сопротивление, сгибает и ломает к чертям и без того хрупкий стержень, что так отчаянно держал её эти два дня. Два мучительно долгих и ужасных дня.

— Помнишь, что ты сказала мне в нашу первую ночь? Ты сказала, что ты моя. И я сдохну, но не отпущу тебя, девочка моя. Клянусь, я никогда больше не заставлю тебя страдать. Никогда больше не причиню тебе боли. Поверь мне, Ариш, посмотри же на меня! — он приподнимает её лицо, легко касаясь подбородка, поглаживая второй рукой её спину, заставляя пробежать по ней целое стадо «мурашек».

— Илюш…

— Я знаю, что со мной трудно. Знаю, что бываю редкостной сволочью. Но я такой. Меня уже не изменить. Но ты можешь мне довериться. Просто дай нам шанс. Я не обещаю, что завтра принесу тебе в зубах тапочки, но никогда не предам и не брошу и ты должна пообещать мне это же.

А она не в силах больше говорить. Не может и слова сказать. Им уже всё сказано. И он не отпустит. Не оставит её. Она сама позволила ему любить себя так… Одержимо.

Ласково проводит по его небритой щеке, царапая ладонь колючей щетиной, и прижимается губами к его горячим губам. А он подхватывает её на руки и, словно сумасшедший тащит… Уже не важно куда. Лишь бы чувствовать жар его тела. Лишь бы сходить с ума вместе с ним.

— Сейчас, малыш, сейчас, — он ложится рядом, освобождая её от узких джинсов, что сейчас мешают им больше всего.

Сдирает с себя одежду порывисто, нервно. Подхватывает Арину под ягодицы и водружает на себя.

— Моя сладкая девочка, — трётся о её влажную промежность своим восставшим естеством, показывая насколько он хочет её. Как сильно обожает свою девочку.

— Илюш, — в который раз она шепчет его имя не для того, чтобы продолжить фразу, а просто хочет чувствовать его вкус на своих губах. И прижимается ими к его груди, выписывает немыслимые узоры язычком, заставляя Зверя зарычать, сжать её попу сильными руками и войти в неё одним мощным толчком.

Илья приподнимает её и опять насаживает на себя сильно, быстро, с грудным урчащим стоном.

Арина расставляет ножки шире, впуская твёрдый член в себя так глубоко, что воздух выбивается из лёгких в один миг и больше туда не поступает.

Мужчина замедляет движения, а затем, снова вбивается в пылающее лоно, до упора, до крика Арины.

Он владеет ею властно, резко, уверенно. Как умеет только ОН. Илья не причиняет ей боли, хотя это очень странно, с его-то размерами. Но он как тот виртуоз, что знает свою скрипку от и до. Каждую её струну, каждый изгиб. И играет на ней так искусно, что девушка заходится от собственных всхлипов и хрипнет от криков.

Большим пальцем он играет с её клитором, а член, что напрягся до предела совершает свои фрикции, которые отдаются пульсацией в висках. Насаживает на себя до упора, приподнимается и поймав губами горошину её соска, слегка прикусывает, толкаясь в сочащуюся соком любви промежность.

Он не отводит от неё глаз, впитывая в себя каждую эмоцию, каждый её вздох и стон. Всю её. Без остатка.

Толкается в неё, сжимая упругие ягодицы пальцами, оставляя на них отметины. Свои метки.

— Какая ты у меня сладкая девочка! — вмиг девушка оказывается уже под Ильёй, прижата его мускулистым телом, что обволакивает её своим мужским ароматом.

Его густая мягкая поросль на груди ласково щекочет нежную кожу, раздражая и возбуждая ещё сильнее, а набухшие соски девушки своим касанием поднимают в нём дикую страсть, ранее не подаренную никому. Никому, кроме неё одной.