Разрулил, называется.

В следующий раз прихожу в себя уже почти окончательно — в своей комнате, блаженно развернувшись к потолку, а нежные руки обтирают влажной прохладной тряпкой мою многострадальную морду. Болезненно морщусь, когда она задевает раны.

Вроде по морде не били, я же закрывался от армейских берцев, точно помню…

 Кое-как скашиваю глаза и вижу кровь на обтирающей меня тряпке.

Значит, не достаточно я хорош.

 Как говорится, на каждую хитрую жопу найдется хер с винтом. Зазнался и нарвался, вот мне и преподали урок.

Рядом сидит Инга и сосредоточенно обтирает мое лицо — явный бред же. Видимо, башку мне отбили сильнее, чем я предполагаю.

— Ангел! – бормочу я, прикрывая глаза.

Кто бы то ни был, обернувшись этим бредом в моем сознании, я должен попросить:

— Помоги мне, небесное создание, надо позаботиться о моем брате и его жене! Её нужно освободить от нашего семейства и отмыть от короткого знакомства с нами. Я не успел, я так виноват! Гореть мне в Аду за это! Помоги ей, Ангел, делай со мной, что заслужил, не за себя прошу! Спаси ее!

Но мой ангел, почему-то, тихонько плачет…

Глава 8

ИНГА

Ночь, овеянная ароматом роз, прошла просто волшебной. Мне снились удивительные сны: будто я и Валерий — герои сказки «Красавица и Чудовище». В роскошных старинных нарядах мы кружились в вальсе посреди дворцовой залы, а сверху на нас падали лепестки алых роз.

Я просыпаюсь с улыбкой и снова натыкаюсь на злой взгляд Артёма.

— Откуда это? — он кивает на розы.

Мои щёки опаляет краска стыда. Как я могу думать о другом мужчине, когда тут — распятый и беспомощный — мой законный муж?

Чтобы как-то унять взбесившуюся совесть, убегаю в ванну — привести себя в порядок и переодеться. Не знаю почему, но мне до сих пор стыдно переодеваться при Артёме.

Мысль о том, что его старший брат видел меня вообще без всего, вгоняет в ещё большее смущение.

А я ведь думала, что после того случая и своего сна не смогут смотреть Валерию в глаза. Оказывается, могу и ещё как, не желая отводить взгляд.

У Пахомова очень красивые глаза. Впрочем, у него нет ничего некрасивого.

Сегодня останавливаю выбор одежды на лёгкой шифоновой блузе в мелкий цветочек, трикотажной жилетке и пышной льняной юбке с вышивкой по краю. Волосы собираю в хвост. Обуваю светлые балетки.

Чувствую себя юной и лёгкой и понимаю, что все муки совести не должны касаться меня. Артёма не трогало то, что я — его жена, когда он отдавал меня тем верзилам в ресторане. Ещё и нахваливал товар: мол, невинна. И Валера прав: не вмешайся он тогда — сейчас бы я уже обслуживала какого-нибудь извращенца в качестве постельной игрушки. Так что я точно не должна злиться на себя за то, что у меня возникают чувства к мужчине, который буквально дышит мною.

И ванной выхожу уверенная в себе и своей правоте.

Айгуль и сиделка уже заканчивают к тому времени обихаживать Артёма.

Закончив, женщины бесшумно уходят. Моё же внимание привлекает шум за окном.

Высовываюсь и цепенею: словно в каком-то боевике дом окружают спецназавцы в шлемах, бронежилетах и вооружённые до зубов.

Случись это пару дней назад, до нашего с Валерием звонка моим родителям, я бы даже порадовалась. А сейчас… Сейчас мне страшно!

Что будет с ним? Если его схватят — что дальше?

Обнимаю себя руками, чувствуя, как начинает трясти.

— Что там? Валерка кого-то метелит? Привыкай… он у нас…

Мотаю головой:

— Нет! Там спецназ!

Артём заходится злорадным смехом и говорит с неприкрытым ехидством:

— Вот видишь! Сама судьба тебе показывает, что неправильно ты, жёнушка, приоритеты расставляешь! Вот завалят сейчас Валерку — к кому за помощью побежишь? А была бы со мной поласковее, я бы защитил. Нечужие всё же. Наследство сейчас ко мне перейдёт, вот я по долгам и расплачусь…

Он не видит, что в комнату влетает взъерошенный, но живой и здоровый, что для меня главное, Валерий.

Однако когда брат попадает в поле зрения Артёма, то резко меняется в лице.

Валерий тоже умеет нехило ехидничать, в этом я лично убедилась. И сейчас за словом в карман не лезет:

— Рано ты меня хоронишь, братишка, — произносит он с той же интонацией, что давеча — Артём. — А пока я твою жену заберу, а ты полежи и пораскинь мозгами — может, со мной таки лучше, чем с Лютым. Нечужие всё же…

Потом подходит ко мне, и я смотрю на него то ли как на спасителя, то ли как на губителя. Не знаю, чего теперь ждать? Куда он собирается меня забрать?

Валерий произносит предельно вежливо, холодно и официально:

— Инга Юрьевна, разрешите переправить вас в более безопасное место?

Слова застревают в горле, поэтому всё, что могу, кивнуть.

Валерию хватает и этого, он легко поднимает меня на руки, будто я ничего не вешу. И меня окутывает удивительное ощущение силы и нежности. Понимания, что в его руках мне бояться нечего. Что я могу быть слабой и хрупкой. Меня спасут и защитят. Доверчиво закрываю глаза и склоняю ему голову на плечо. Быть его — это так правильно.

Уже возле порога нас догоняет вопль Артёма:

— Валера! Брат! Не бросай меня здесь! Валера! Я боюсь, — и рыдания.

Мне становится жаль его: одинокого, больного. Так жаль, что я даже всхлипываю.

Он сильнее прижимает меня к себе и шепчет, уткнувшись в волосы:

— Тсс, девочка моя. Всё будет хорошо.

Валерий приносит меня в комнату под самой крышей и бережно ставит на пушистый ковёр.

Рядом появляется верная Айгуль, готовая прикрыть меня от всех невзгод.

Валерий взволнован и всё время оглядывается:

— Посидите обе пару часиков тихо, пока я всё улажу, — говорит он.

Но мне очень не нравится это «я всё улажу». Там было слишком много вооружённых до зубов парней. Не все они любят разговаривать.

Я переживаю.

Валерий тоже нервный и резкий, хоть и старается выглядеть доброжелательным:

— Инга Юрьевна, тут относительно безопасно, притаитесь здесь, пожалуйста. Скоро я разрулю ситуацию и приду за вами.

Нет, этих заверений мне мало. Я в шаге оттого, что бы повиснуть у него на шее с визгом: «Не пущу!»

Не знаю, как нахожу в себе силы спросить максимально спокойно:

— А как же вы, Валерий Евгеньевич? Это же может быть опасно!

Но Валерий, судя по всему, не привык, что о нём может кто-то искренне беспокоиться.

Его красивые губы кривятся в презрительной усмешке, глаза покрываются корочкой льда, а слова полны яда. Он швыряет их в меня, как отравленные ножи:

— Ну что ж, избавитесь от ненавистного чудовища, мерзкого монстра. Радуйтесь, Инга Юрьевна, иногда мечты сбываются! Ваша, очевидно, была избавиться от меня

Гад! Как он может!

Я же с ума схожу от страха за него!

Глотаю злые слёзы и, размахнувшись, залепливаю ему звучную пощёчину.

Но отвести руку не успеваю, Пахомов молниеносно перехватывает её, целует в центр ладони и шепчет:

— Спасибо…

Ненормальный! Невыносимый! Такой…нужный…

Он уходит, а я, как подкошенная, падаю на ковёр и реву. Плачу и прошу того, кто рулит всем в этом мире:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спаси его! Сохрани! Верни мне целым и невредимым!

Айгуль сидит рядом, гладит по волосам, бормочет:

— Правильно-правильно, Инга Юрьевна. Молитесь за него, это защищает мужчину.

Постепенно я успокаиваюсь и прихожу в себя. И уже могу здраво осмотреть комнату, в которой оказалась.

Это — студия художника: мольберт, этюдник, кисти, краски, карандаши. И портреты. Множество портретов. Мои.

Так удивительно видеть столько копий себя. Словно когда я смотрюсь в зеркальную плитку в ванной. Но там — миниатюры одинаковы. Тут — везде разная я. Кое-где — обнажённая, в лучах света, похожая на богиню.

Я замираю, будто попала в храм. Тут неуместны никакие слова и жесты, только величественная музыка и молитвенный шёпот.

Даже не замечаю, как уходит Айгуль.

Встаю, хожу по комнате, любуюсь своими портретами.

У Валерия явный талант, отточенная техника.

Интересно, почему он зарыл в землю такой дар? Почему, будучи одарённым художником, подался в бандиты?

Мои размышления прерывает обеспокоенная Айгуль:

— Там…Там… Валерия Евгеньевича принесли…

Принесли?

Бросаюсь вниз по лестнице. И действительно двое ребят тащат окровавленного Валеру.

Бегу за ними следом.

Идиот! Зачем так подставился?

Хороший мой…

Его укладывают на кровать, и я принимаюсь обтирать красивое любимое лицо, которое сейчас в гематомах и ссадинах…

У меня дрожат пальцы… В глазах стынут слёзы...

А он — глупый — зовёт меня ангелом и молится мне…

— Валера! Валера! — окликаю его, стараюсь прорваться сквозь марево, что застилает сейчас его сознание. — Я Инга! Вернись ко мне!

Ангел…О, милый, это так для меня много! Не возлагай такую ответственность на мои плечи.

Я — твоя девочка. Помнишь? Та, которую ты нёс на руках. Та, которую ты рисуешь.

Сжимаю его крепкую большую ладонь, роняю на него слёзы. И словно в сказке — он пробуждается ото сна. Взгляд серых глаз становится осмысленным, руки сжимаются в кулаки.

Он возмущён.

— Инга?! Что ты здесь делаешь?

— Ты… я думала, нужна помощь…

— Я велел тебе сидеть и ждать!

— Я не игрушка, которую можно посадить, и она останется на своём месте!

Валерий фыркает и отворачивается.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — грубо и зло бросает мне. — Не кисейная барышня, чтобы из-за пары царапин в постели валятся.