Яло Астахова - Одержимый ею

— Сегодня у нас необычный бой. Победителя ждёт ценный приз — вот эта маленькая принцесса, — я вижу, как в ужасе распахиваются глаза Инги, и злость, что клокотала ещё недавно, когда думал о ней, сменяется жалостью. Ну, Тёма, сволочь! Тебя вот так — ценным призом. Да только кому твоя тощая задница нужна? — Посмотрите, какой необычный цвет глаз у нашей девочки! А ещё, — рефери выдерживает паузу и, наконец, выдаёт главную интригу вечера: — она девственна. И один из победителей сможет сегодня распечатает её сладкие дырочки.

И зрители начинают реветь от восторга. Они пришли увидеть кровавое зрелище, а что может быть кровавее, чем отданная в сексуальное рабство невинная девушка? Меня передергивает от отвращения.

А, особенно, когда я вижу, кто будет моим соперником сегодня. Бизон! Эта мразь! Нет, точно не ему! Для него женщины — это мясо. Вернее, такого понятие, как женщина, для него не существует вообще. Он их так и называет «дырки». И поскольку у него голова лишь для того, чтобы в неё жрать и пить, то все его действия в отношении противоположного пола — это жёсткий, грязный трах, насилие и унижение.

Он кайфует от этого, гнида.

«Боже, если ты существуешь, посмотри на эту девушку — она же чистый ангел твой! Позволь мне победить сегодня! Завтра я приму любое твое наказание, как только спрячу ее ото всех, но сегодня я должен победить любой ценой!» — мысленно возношу я мольбу.

А рефери объявляет участников:

— В синем углу выступает знаменитый Бизон — чемпион последних трёх лет! Мастер ножевого боя!

Бизон — здоровенный детина, по габаритам похожий на платяной двустворчатый шкаф. Он выходит на ринг с двумя тесаками. Он явно идет меня убивать.

Потерпи, бычок, дай шнурки поглажу и позволю себя убить.

Но Бизон, зайдя в Клетку, нетерпеливо бьет копытом, бычится и наступает на меня, медленно и плавно поводя перед собой клинками.

Это он меня типа гипнотизирует, рассеивает мое внимание.

Хах!

Рефери продолжает:

— И просто сенсация сегодняшнего вечера — боец в красном углу! Да-да, тот самый легендарный Пахом!

Меня подталкивают к нужной двери, я давно уже скинул одежду, обнажив торс и оставшись лишь в удобных спортивных штанах.

Этот бой я посвящаю тебе, Белль.

За секунду до начала схватки — ловлю её взгляд. В нём снова страх. Но уже другой. За меня. Она прижимает к груди маленький кулачок и закусывает рубиновую губку…

Она волнуется за меня!

Это так ново и так хорошо. И придаёт сил.

Гонг, я выхожу к центру ринга, Бизон все также неторопливо помахивает ножами перед собой. Иногда, словно жонглер, перекидывая их из одной руки в другую. Вроде зрелищно, но бесполезно и даже вредно.

 Я расслабляюсь и пытаюсь просчитать его ритмику. Когда Бизон уже на расстоянии рывка, в нужный момент, когда ножи снова покинули ладони и летят в воздухе, стремясь сменить руки, я делаю кувырок и захват. Нужно так свернуть этот шкаф в баранку, чтобы он не мог пырнуть меня. И я с удовольствием заламываю Бизона в болевой захват.

 …бой идет до смерти, и мы уже изрядно измотали друг друга. Но удача сегодня на моей стороне. Однако убивать хорошего бойца, который просто делает свое дело, я не хочу. Будь на его месте Лютый — ни секунды бы не думал.

Поэтому я просто выкручиваю Бизону руку, и под дикий ор боли слышу легкий, едва различимый хруст ключицы. Как минимум, ближайший месяц он не попадет на ринг и сам останется жив и не убьет уже никого.

 Пахом, да ты — добрая феечка, пацифист-переросток.

 Бизону помогают уйти с ринга. Рефери скачет, восторженно объявляя меня победителем, у стола букмекеров разгорается потасовка. Многие поторопились поставить на явного фаворита и слили.

 Я мысленно улыбаюсь своей хитрожопости: пока Лютый занимал ВИП ложу, я успел заслать Понта поставить на мою победу штуку американских зеленых банкнот и сейчас, кажется, обул Лютого на бабло.

 Но это еще не все мелкие пакости с моей стороны, подскакиваю к рефери, без сопротивления отбираю микрофон и рявкаю на всю Клетку, глядя Лютому в глаза через все разделяющее нас пространство:

— Ты слил, Лютоша! Зассал выйти против меня сам, выставил лучшее свое мясо и слил, Лютик! Весь город теперь будет знать, как Пахом нагнул и поимел Лютошу! А потому что ты, Лютик — шлюшья мамка и не более! — под конец я усмехаюсь, а потом, нарочито нахмурясь, заявляю: — И девка теперь моя по праву. Только рыпнись забрать мое добро! — сутенер бесится в своей ложе, но ничего не может поделать. Правила есть правила, и даже он не сможет их отменить. Его за такое свои же порешат. Я крепко держу его за яйца, и это меня окрыляет.

В крови бурлит адреналин и ярость.

Влетаю на подиум, хватаю Ингу за руку и буквально сдёргиваю с трона. Она впечатывается в меня. Я вдыхаю её свежей цветочный аромат и самодовольно лыблюсь:

— Ну что, попалась! — шиплю, глядя в её бледное личико. — Думала, убежишь от меня. Побегала? Насладилась свободой? Ну, и каков вкус предательства?

Она всхлипывает, лепечет:

— Всё не так!

Дома объяснишь. Объяснять будешь долго и громко.

А сейчас — знай, что тебя ждёт, готовься:

— Ты была моей музой. Теперь ты — мой трофей.

Поднимаю её на руки и несу прочь. Она тихонько хнычет, но на меня это уже не действует. Её слёзы кормят моих демонов, будоражат мою тьму, кидают поленья в топку моей одержимости…

Всё, Белль, клетка захлопнулась. А Чудовище в ней очень голодно…

ИНГА

Мне страшно.

Сегодня я познала градацию страха — от лёгкого испуга до холодящего ужаса. Но сейчас, в его объятиях, вроде таких родных и желанных, я испытываю особенный, виноватый, страх.

Ведь я — предательница.

Меня напугали слова Валерия:

— Ты была моей музой. Теперь ты — мой трофей.

Действительно, он только что отбил меня в честном бою. С очень опасным противником. И я — заслуженный приз. Теперь он может делать со мной всё, что ему угодно. И именно этого я и боюсь.

Слишком жгучей была ярость в любимых серых глазах. Она вытопила весь лёд, осталось только серое, испепеляющее пламя.

Валерий несёт меня по лабиринтам Клетки. Я прижимаюсь к его обнажённой  груди, на которой красуются несколько неглубоких, свежих порезов, и тихо плачу.

Да, достаться ему — лучше, чем быть проданной, лучше, чем оказаться под Бизоном. Но…

…я не хочу так…

…не хочу, чтобы меня взяли, как трофей, как шлюху…

Но, увы, у меня нет права «хотеть», а у него — есть право злиться.

Я предала его.

И Валерий не прячет свою злость, хотя и прижимает к себе надежно и крепко.

Мы садимся в машину, на заднее сидение, и он тут же притягивает меня к себе на колени.

Не сопротивляюсь, хотя слёзы ещё душат и текут по щекам.

Его большая ладонь ложится мне на затылок, чуть сжимая волосы и оттягивая назад, причиняя лёгкую боль. Он фиксирует меня в удобном ему положении.

Потом он целует меня. Отнюдь не нежно. Он буквально трахает меня в рот, а я цепляюсь за широкие плечи и, распахнув глаза, мычу свой протест ему в губы.

Он отрывается от меня и дергает за волосы чуть грубее.

— Не смей! — рычит, как настоящее чудовище. — Ты — трофей, приз, игрушка для утех.

— Нет, — хнычу я, — не надо… пожалуйста…

Горячие губы скользят по моей обнажённой и изогнутой шее. Поцелуи-укусы, от которых останутся отметины.

Мой всхлип…

О, нет, не протестующий. Предвкушающий.

Что со мной? Я ведь не хочу, чтобы со мной он был таким… Был чудовищем… Или хочу?

Плотнее сжимаю бёдра, когда его ладонь накрывает мой живот.

— Так не пойдёт, — выдыхает он мне в губы, опаляя жаром, — раздвинь ноги! Шире! Вот так…

И я подчиняюсь приказу.

Он снова впивается в мои губы, а рука, между тем, через тонкую ткань платья, терзает, мнёт, натирает моё лоно.

Я задыхаюсь от эмоций — тёмных, грешных, но таких нужных мне.

Да, он хищник, а я — его добыча.

Не лукавь, Инга, ты хотела быть его, с того момента, как увидела его с той шлюхой.

Ты сама шлюха, Инга. Развратная, распутная, откровенная.

Поэтому я трусь о его руку, желаю большего, жадно отвечаю на поцелуй.

Современная девушка не может быть полностью невинной. И я, конечно же, знаю о сексе многое. И сейчас желаю, чтобы это многое — воплотилось в жизнь.

Мы подъезжаем к особняку Крачковых. Второй раз я пройду через массивную входную дверь.

Вернее, в этот раз меня пронесут — Валерий вновь подхватывает меня на руки.

И вносит — как жену, как хозяйку, как возлюбленную… Как трофей, как приз, как добычу…

И от контраста — любимая, но рабыня, чистая, но шлюха, — у меня кружится голова.

И да — я такая, для него.

Он несёт меня в свою спальню и кидает на кровать. Потом наваливается сверху, сводит мои руки у меня над головой и вдавливает их в подушку. Мы снова целуемся — порочно, страстно, пожирая друг друга. А его рука скользит по моему телу, будто обрисовывая очертания фигуры.

Валерий резко отстраняется, приподнимает меня и одним движением разрывает лиф платья. Разумеется, под такой вырез бельё не предусмотрено. И мои груди — с затвердевшими сосками — предстают его взору.

Я не пытаюсь прикрыться, мне слишком нравится смесь восторга и похоти в глазах моего Чудовища.

— Ты охренительна, — говорит он, и голос хрипит, будоража низкими нотками.

Он продолжает раздевать меня, безжалостно уничтожая шедевр стилистов Лютого.

Мне не жалко, я ненавижу это платье.