— Это невозможно! Такое платье — произведение искусства!

— Слушай ты, ценитель прекрасного, Ван Гога знаешь?

— Причём тут Ван Гог? — удивляет пидорёнок и хлопает своими подведёнными глазёнками.

— У него уха не было, слышал.

Модельер судорожно сглатывает: доходить стало, ублюдку.

— Хочешь уйти от сюда с двумя ушами — лучше держи язык за зубами. А то и его отрежу. Понял?

Он кивает.

Я встречаю взгляд Инги — но не осуждающий: в фиолетовом омуте плещутся бесенята.

Возвращаюсь в кабинет — работы ещё хуева туча до завтра. Но день сегодня явно не мой.

Уже под вечер, когда я собираюсь поужинать с Ингой, а потом вновь затащить её в постель, на пороге появляется Айгуль.

И, судя по лицу, опять с нехорошими вестями. Пора вводить штрафы за дурные сообщения.

Служанка хлопает раскосыми глазами и лепечет:

— Валерий Евгеньевич, там Артем Евгеньевич Ингу Юрьевну до слез довел и ругается очень, к себе не подпускает, вас требует!

 Что этот засранец опять удумал? Да и вообще, как смеет он третировать посторонних? Инга ему никто, а он ее до слез доводит, скотина!

Конечно же, Тема заметил, что Инги в его комнате нет. Вот и сорвал на бедной свою неуемную и незаконную в общем-то злобу, довел до слез девочку ни за что.

Врываюсь к ублюдку, рычу:

— Что ты себе позвляешь?

Он фыркает:

— А ты? Уже добрался до мякоти, подмял, да? — шипит он зло.

— А тебе какое дело, подонка кусок? Она тебе не жена! — зло и холодно чеканю я.

 — Тебе тоже, — ухмыляется он. — И никогда не будет. Поэтому лучше уступи её мне. Мы в этот раз официально поженимся, а ты трахай сколько влезет. Она всё равно не в моём вкусе. Ну, давай, соглашайся, я же тебе помочь хочу.

— Обойдёмся без твоей помощи, — отрезаю я.

— Предпочтёшь, чтобы Ингу ославили шлюхой и твоей подстилкой. Давай, вперёд. Когда это дойдёт до её родителей — не жалуйся.

— Мы разберёмся, — выскакиваю прочь, хряпаю дверью.

Беситься я могу сколько угодно, но в одном Тёмыч прав — что-то решать со статусом Инги надо как можно скорее. Пока наша связь не ударила по ней…

Глава 14

ИНГА


Я жарю оладушки для любимого мужчины и размышляю о случившемся…


Мой Валерий — настоящий ураган в постели. Впрочем, не только в постели, но и под душем, и на столе в кабинете…

Вспоминаю о том, что случилось в эти два дня — и щёки заливает пунцовый румянец.

А какое пробуждение он устроил мне сегодня утром!

И теперь я хочу, чтобы каждая моя ночь и каждое моё утро начинались и заканчивались им. Чего уж лукавить хотя бы перед собой — я хочу быть не просто его любовницей, но и его женой. Родить ему детей, создавать уют, окружать заботой… Просыпаться от его ласк… Печь ему оладушки в конце концов.

Более того — я понимаю, что не с ним всё это невозможно. Никакому другому мужчине никогда не позволю прикоснуться ко мне. Лучше умру. А значит, такие простые радости как счастье материнства и семья мне не светят.

Когда я ухаживала за ним, избитым спецназовцами, Валерий ясно дал понять — никаких «нас» не существует.

У наших отношений нет будущего.

И думать иначе, на что-то надеяться — мучить любимого, который не сможет дать мне то, чего я так желаю.

Поэтому мечты надо давить в корне и жить одним днём, здесь и сейчас.

А завтра…

Завтра у нас не будет. А, может, не будет и нас самих. Не зря же Валерий сказал, что враги пока что только затаились. И что ударят обязательно, выбрав момент наибольшей слабости и уязвимости.

Тяжело вздыхаю.

Клавдия Свиридовна смотрит на меня с сочувствием.

— Эх, деточка, — произносит она, — я бы могла сказать, что рада за вас с Валеркой, потому что такая любовь, как у вас, — она ловко переворачивает румяный стейк, — редкость в нашей жизни. Вы же когда вместе — светитесь, как две лампочки. Только вот не радостно мне, детка, а тревожно. И за тебя, и за него. Не та атмосфера в этом доме, чтобы любви цвести. Скорее, она здесь чахнет…

Давлю слёзы. Нет, плакать не буду. Это тоже нечестно по отношению к Валере. Если увидит мои слёзы — почувствует себя виноватым. А вина разрушает и делает слабым. Больше никогда не позволю ему чувствовать вину. Мне хватит тех ужаса и отчаяния, которыми фонило от него тогда в библиотеке.

Решительно дожариваю оладушки и принимаюсь за салат.

К стейкам Клавдия Свиридовна меня не подпускает. К ним, говорит, нужен особый подход.

Зато по салатам — я непревзойдённый мастер.

Нарядно сервирую поднос и несу в кабинет, где трудится мой любимый зануда. Ставлю поднос на стол, и тут же оказываюсь в кольце сильных рук.

Меня усаживают на колени.

— Сокровище ты моё! — говорит Валерий, и я тону в его сияющем взгляде. Клавдия Свиридовна права — такая любовь, как та, в которой купают меня, в наши дни —  музейная редкость. —  А сама? —  интересуется он.

Мотаю головой:

—  Уже перекусила на кухне.

Получаю лёгкий удар по попе.

 — Ай! За что?! — возмущаюсь.

— В следующий раз давай кушать вместе.

Согласно киваю: неизвестно сколько осталось у нас этих «вместе»…

… Дальше мой день просто мчится со скоростью поезда.

Приезжает модельер с платьем. Платье великолепно. Я даже думать не хочу о ценнике. Раз мой мужчина решил подарить мне такой наряд — я его приму.

Модельер, одетый, как попугай, — на нём малиновая футболка со стразами, кислотно-зелёный спортивный костюм с подкатанными холошами, кроссовки на громадной «тракторной» подошве, тоже малиновые и со стразами, — оглядывает меня как-то слишком скептически.

— У вас нетипичная фигура, — выговаривает он, наконец, противно растягивая гласные. — «Скрипки», «песочные часы» сейчас не в моде.

О да, фыркаю про себя, у вас всегда в моде одна фигура — швабра.

Развожу руками, произношу с притворной грустью:

— Сама страдаю. Одежду шьют или сорокового или сорок второго размера. А у меня, скорее, сорок первый.

— Нет! — фыркает модельер. — Нет-нет и нет. Проблема не в этом. У вас грудь и задница, мадам.

Боги! Это существо не знает, что у женщин бывает грудь и задница? А, ну да, судя по его внешнему виду и манере поведения, он больше по мужчинам.

— Грудь-то всего второго размера, — говорю, густо краснея. Некстати вспоминается, как уютно моей груди в ладони Валерия.

— Это проблема! Под моё платье предусмотрен нулевой! Понимаете, мадам, ну-ле-вой!

— Ну можно же подогнать… — робко предлагаю я.

Он взрывается:

— Подогнать! Резать шедевр!

— Это всего лишь платье! Его у вас купили! Оно моё, и я вправе ждать, что товар подойдёт мне! — этот «радужный» гад начинает меня заводить.

— Вы когда картину покупаете, что же заказываете перерисовать её под себя?

— Не сравнивайте, — возмущаюсь я, — картина — это несколько иное, это — произведение искусства. У нас с вами вещь, хоть и пошитая по индивидуальной задумке, но всё-таки рассчитанная на несколько другое использование.

— Боже! — восклицает он. — С кем приходится работать?! Накачают себе сиськи. Сосут у бандитов. И мнят себя принцессами!

Вот же урод!

Его мерзкие слова всё-таки вышибают слезу: ведь ничего из перечисленного я не делала! Но каждому же не объяснишь…

Айгуль, которая до этой минуты молча сидела рядом, вскакивает и, выругавшись на своём языке, убегает из комнаты…

Модельер продолжает бесноваться и оскорблять меня… Ровно до той поры, пока в комнату не влетает разъярённый Валера. Мой мужчина находит весьма изящные аргументы, чтобы убедить этого тряпичных дел мастера всё-таки подогнать платье мне по фигуре.

Кутюрье вздыхает так, словно его заставили совершить святотатство. А потом мучит меня обмерами, подгонкой на живую иглу. Крутит меня, как куклу.

Если не считать того платья у Лютого — передёргивает от одного воспоминания — у меня в жизни не было столь красивых и дорогих нарядов. И где-то в глубине души скребёт тем, что меня покупают, как очень дорогую шлюху. Но я гоню прочь эти ассоциации. Я помню, с каким энтузиазмом Валерий выбирал мне платье. Речи о покупке не шло! Он просто хотел, чтобы его женщина блистала. Глупости! Нет ничего унизительного в подарках от любимого мужчины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Модельер уходит, унося с собой платье — ему надо будет за ночь сделать его сидящим по моей фигуре.

Измученная долгой примеркой, бреду на кухню — хочу попросить Клавдию Свиридовну приготовить нам лёгкий ужин, когда меня окликает Айгуль.

— Там Артём Евгеньевич… вас поговорить зовёт.

Меньше всего я сейчас готова к беседам с Артёмом, но кое-что между нами нужно прояснить раз и навсегда.

Толкаю дверь в его комнату и встречаю уже привычно злой взгляд бывшего не-мужа.

— Спишь с ним? — сипит он.

Усмехаюсь:

— А если и да, тебе какое дело? Я, по-моему, совершеннолетняя и тебе никто.

— Я ж о тебе забочусь, Инга. Валерка тебя сломает, попользуется и бросит.

Вскидываю руку вверх:

— Ой, всё! Хватило меня твоей заботы. До сих пор от неё в кошмарах просыпаюсь. А Валерия оскорблять не смей! Ты мизинца его не стоишь.

— Надо же как запела! Хорошо трахает, да?

— Прекрати! Если ты позвал меня, чтобы унижать — не трать моё время.

— Нет, Инга, я позвал предложить помощь.

Вскидываю бровь:

— Это даже интересно! Слушаю.

Складываю руки на груди, застываю напротив него.

— Давай поженимся. По-настоящему.