После смерти матери, меня очень быстро попёрли из отцовской фирмы. Точнее она была не только отцовской, их было несколько компаньонов. После смерти родителей мне достался пакет акций, а вот место видимо к нему не прилагалось. Я долго искал работу, куда-то брали, но я быстро вылетал. Знаний им моих видите ли не хватало. Что поделать, коль скоро я в принципе не готовился особо работать. Да и зачем? На счетах были деньги, был отец, было место в фирме…было…Деньги закончились стремительно быстро, за ними пришла очередь акций, потом пришлось сменять квартиру, потом ещё раз и ещё… Я всё урезал свои потребности, но финансы исчезали как вода, попавшая на песок. Очень скоро рядом не оказалось приятелей, а потом и друзей. За пять лет я из заместителя генерального директора опустился до охранника, сменил квартиру из высотки на Котельнической, на мелкую однушку на окраине Москвы. Не надо думать, что я ничего не делал, какое-то время трепыхался, пытался чего-то добиться, но только налетал на стену безразличия. Я налил ещё стакан, было жалко свою потерянную жизнь, я уже никогда из этого не выберусь. Жалею себя? Да жалею, ведь больше никто не жалеет. Когда была жива мать, она меня всегда жалела, и я не позволял себе сдаваться, а сейчас даже стакан никто не подаст буду от жажды подыхать. Да пошли они все! Я скрипнул зубами. На смену жалости к самому себе приходила злоба на весь мир.

А теперь эта соска, которая даже пальцем в своей жизни не пошевелила будет от меня что-то требовать? А не пошла бы она! Уволит, значит уволит. Заведёт дело, да и пусть. Мне уже стало всё равно, как далеко падать. Это моя личная пропасть без дна… Бездна…

Мария

Встреча с Игорем всколыхнула то, что я так долго старалась не вспоминать. Уже наступила ночь, а я сидела на подоконнике и смотрела в окно. С дерева, шаловливый ветер, срывал листы, крутил их, подкидывал вверх и бросал наземь, а я всё смотрела и смотрела на огни города, сквозь эту рваную, желтую занавеску осени. Перед глазами в быстрой перемотке бежали прожитые годы.

Моя семья никогда не была обеспеченной, а после того как мать заработала инвалидность, всё и вовсе покатилось по наклонной. Если до этого выпивал только отец, то теперь за воротник закладывать они начали вместе с матерью. Нехитрое пособие матери по инвалидности растворялось в бутылке с «горькой», мне перепадали жалкие крохи, то что оставалось от закуси. Об одежде мне оставалось лишь мечтать, я очень рано научилась перешивать старые вещи, надставляя свои или ушивая материны, оставшиеся от молодости. Обновки случались архи редко, когда мать случайно трезвела и смотрела в мои голодные глаза, её начинала мучать совесть и тогда мне перепадала какая-нибудь шмотка с китайского рынка или секонд хенда. Мои подростковые годы пришлись на девяностые, когда комиссия по делам несовершеннолетних, как гос. структура загибалась, а потому приструнить моих родителей было некому. По сей день я помнила своё отражение в зеркале: болезненно худая, с синяками под глазами, с кожей обсыпанной угревой сыпью из-за почти помоечного питания, в залатанных вещах с чужого плеча. Назвать тогда меня милой или симпатичной не повернулся бы язык.

Ещё в седьмом классе я поняла, что не хочу так жить. Именно тогда я стала не просто грызть гранит науки, я вгрызалась, готовая сломать зубы, забывая о голоде. Как только мозги варили? Помню таскала не ровные квадратики сахара в школьной столовой с учительского стола, где они лежали в простенькой сахарнице, а дома заваривала крепкий чай, закладывая туда по четыре — пять кусков и пила, чтобы голова фурычила. Как только достигла шестнадцати лет, пошла на почту, устроилась почтальоном, а по вечерам раздавала флаеры, большего мне в силу возраста не доверяли, тогда впервые я начала регулярно питаться. Не нормально, регулярно. Покупала лапшу быстрого приготовления и делила пачку на пополам — два раза поесть, уже хорошо, у меня всегда был хлеб, сахар и чай. На большее не хватало, к одиннадцатому классу приходилось самой покупать учебники. Школу я умудрилась закончить с серебряной медалью, мало того я умудрилась поступить не куда-нибудь, а в Плешку. На первом курсе у меня появилась цель — я сдохну, но у меня будет своё дело.

К восемнадцати годам умер отец, а мать заявив, что я обязана её обеспечивать, пригрозила что в противном случае выгонит меня из квартиры. Конечно я знала, что юридически это сделать было невозможно, но после смерти отца в доме начали появляться сомнительного вида мужики, которые за бутылку могли банально убить, поэтому я пошла мыть подъезды и устроилась посудомойкой в одно кафе. Теперь я могла давать матери денег, покупать необходимые пособия, чтобы учится и откладывать деньги.

На третьем курсе я пошла работать по специальности. Преподаватели чаще всего видели меня лишь на сессиях, но закрывали на это глаза, потому что ни за один ответ я не заслужила оценку ниже пятерки, даже у самых принципиальных.

Заполучив в зубы диплом, я раскинула финансами, изучила рынок и, помолясь, взяла первый кредит, под своё дело. Наверное, я не зря потратила годы на своё образование, потому что умудрилась не затонуть, не прогнуться под гнётом крыш. Я научилась договариваться, я вникала во все мелочи, изучала своё дело досконально.

Именно тогда пришлось заняться своей внешностью, потому что в противном случае меня бы поглотили, если бы я чего-то из себя не представляла, не бросалась в глаза, не запоминалась. Да, в это тоже пришлось вложить кругленькую сумму, но я ни о чём не жалела. К окончанию института я съехала от матери и начала новую жизнь. Жизнь исполнения мечт.

2

Игорь

Утро, как и всегда начиналось паршиво, «высидев» пол бутылки я кулем завалился спать, а вскочив в восемь, понёсся на работу. Так или иначе в полицию на меня заяву не подали, трудовую не вернули, а значит я всё ещё работаю и не думаю, что мой начальник будет сильно переживать, что не дал мне вчера отоспаться.

Выпив пару обезболивающих таблеток, чтобы шум метро не разорвал мою черепную коробку я выскочил из дома. Не раз, пока трясся в метро, я подумал какого черта, я туда тащусь. Эта кукла, намалёванная, дала мне четко понять, что ничего хорошего ждать не следует, но я всё равно ехал. Может конечно взыграла ответственность, ведь пока я не грею задом нары, за квартиру платить придётся, и жрать я буду хотеть, а значит хоть какая-то зарплата мне нужна. Я прекрасно понимал, что все деньги с меня не имеют права снимать и это неминуемо грело душу. Даже если эта пигалица наиграется и вышвырнет меня, до того, как я всё отработаю, это по любому месяц, а значит ещё месяц мне не надо думать где раздобыть денег. Никакого финансирования кроме зарплаты у меня уже давно не было.

В 9:10 не изменяя своему правилу, в стеклянные вращающееся двери офиса, ввалилась крыса-директриса. Глаза б мои её не видели. Процокала на своих каблучищах к ресепшен, за которым парился я и ещё пара сослуживцев.

— Игорь, по корпоративной этике, сотрудники компании должны быть чисто выбриты или носить ухоженную бороду, особенно охранники, вы и секретари — это лицо фирмы.

— Извините фрау директорша, у меня не имеется средств для похода к брадобрею, — язвительно ответил я и отвесил ей книксен.

— А бритвой и ручками, ручками не пробовали? — в тон мне ответила она.

— Я бы с радостью, да вот ручки, эти самые, трясутся после возлияний. Боюсь глотку себе перерезать. Вам же срокс-с дадут за доведение до самоубийства, вот сколько свидетелей, — парировал я. Всё это с елейными улыбочками, в душе прямо разлилось тепло, давно я ни с кем не пикировался.

— Всё же настоятельно рекомендую что-то придумать, а то как бы, не ровён час, мне самой не пришлось вас брить. Удовольствие, смею вас заверить будет ниже среднего.

— Сплю и вижу, — в удаляющуюся спину произнёс я, — КРАСАВИЦА, — я долго про себя повторял этот тон, надеясь, что он прозвучит уничижительно, как я бывало обращался ещё в школе к тем, кого считал ничтожнее пыли.

Она на мгновенье замерла, спина неестественно выпрямилась, будто я её бичом хлестнул, но тут же опомнилась и двинулась дальше. Всего секунда, но как было приятно ужалить в больное место.

Я смотрел на захлопнувшиеся двери руководительского крыла и размышлял о том, насколько же нужно быть продажной, чтобы заработать столько через постель. Когда у меня настали тяжелые времена я попытался альфонствовать, чего уж греха таить, но ничего у меня не вышло. Те молодухи, на которых западал я, сами искали спонсора, те же кто западали на меня были страшны как смертный грех, собственно, как и дамы постарше и вызывали стойкое отвращение, куда уж о потенции говорить. Промаявшись я вроде бы нашел отличный вариант. Она была молода, весьма симпатична и очень обеспечена. Отношения с ней даже доставляли удовольствие, но потом мне «посчастливилось» встретится с её родителем. Он, браток из девяностых, и пара его охранников, доходчиво объяснили мне, что они не являются сторонниками наших отношений. Объяснили так понятно, что я неделю носа на улицу не казал, залечивая все синяки и ссадины. На этом поиск дамы сердца почти закончился.

Я ещё сходил на пару свиданий с теми, кто планировал держать меня как комнатную собачку, вольготно, но без права голоса, но дело заканчивалось провалом. Ну не мог я желать, некрасивое обрюзгшее тело. Эти богачки думали, что если у них в руках хрустят купюры, то следить за собой не нужно.

Даже сейчас просто от воспоминаний меня передёрнуло.

Мария

День выдался тяжелый. Я, прижавшись лбом к стеклу, смотрела как за окном проносятся огни города, не чёткие, размытые печальным осенним дождём. Серёжа, водитель, уверенно лавировал в вечерних пробках, по радио играла тихая приятная джазовая мелодия, лучше времени поразмышлять о судьбах мира и придумать нельзя. Я так и не научилась водить машину. Сначала было без надобности, потом некогда, теперь не позволял статус. Надо было бы, наверное, но для своих нужд я обходилась небольшим автопарком фирмы: у нас было четыре машины и три водителя. Точнее пару недель назад водителей было четверо, но Антон нашел другое место работы. Откровенно говоря, я бы продолжала ездить на метро, но Саныч меня отговорил пару лет назад, я согласилась с ним, что это не солидно и пересела на мерседес представительского класса. Я понимала, что не имей я водителя и машины, у компаньонов будет ко мне совершенно другое, неправильное отношение, им было не понять, что кому-то не нужны десяти комнатные апартаменты в центре Москвы и майбах на парковке.