Из коридора слышался приглушенный мамин голос, полный нотационных ноток.

– Что ты к ним привязался? Нашел, где характер показать!..

– Софья, не смей мне перечить! – прорычал папа. – Где это видано, чтобы баба с другим мужиком хвост крутила, от законного мужа сбежав?! Вертихвостка!.. – прошипел, сплюнув с досады. – Разве так я ее воспитывал? Это все ты, твоя дурная мягкость!..

В голосе папы, не скрываясь, звенела ярость. Я вжала голову в плечи, стараясь слиться с плитой, на которой томился суп. Макс сидел за столом, пытаясь починить отвалившуюся при падении ручку ковшика. И только черноухому зверю было совершенно начхать на людские страсти, – он упорно щекотал коленки кончиком мягкого черного хвоста и выпрашивал очередной кусочек мяса.

– Не ори на меня! – оскорбилась мама.

Повисла хмурая, давящая тишина, в соседней комнате что-то с силой уронили.

– Максим, – послышался едва уловимый голос мамы вновь. – Ну неужели ты не хочешь счастья родной дочери? Любят ведь друг друга…

– Сегодня любят, завтра разбегутся. По Юрке вон тоже сохла, замуж рвалась против отцовской воли – где теперь тот Юрка? А с этим очередным мажором ребенка сделают, размолвятся – ты растить будешь?!

– Ой!.. – возмутилась мама. – Нашел о чём беспокоиться! Чай не дети малые, разберутся как-нибудь без тебя!..

– Коне-е-ечно… Зачем отец? Замуж выскочила и благословения родительского не спросила, теперь ведь не модно! Вот помяни мое слово – с Анькой то же самое будет. Где она шляется? Сказала, к ужину будет, а ее все нет! Небось у Кольки, этого подлеца, опять торчит!..

С возрастом папа становился все капризнее и требовательнее. Но это не умаляло моего испорченного настроения. Я приехала в надежде на то, что мы будем рады друг другу, и совсем не была готова слушать глупые обвинения и упреки. Разве так общаются родные люди? И Макс… Зря, наверное, приехал. Теперь неловко….

От неожиданных крепких объятий я вздрогнула, словно разрядившаяся сжатая пружина. И поцелуй в висок показался слишком неуместным, слишком стыдным… Как же – вертихвостка-разведенка в родительском доме с чужим мужиком обнимается!..

– Т-ш-ш… – стиснул, игнорируя мой протест. – Ты-то чего завелась?

– А ты не слышишь? – сглотнула комок, смиряясь с объятиями. – Думаешь, приятно?..

– Я не евро, чтобы каждому старику угождать.

– Не смей так говорить о моем отце! – вырвалась, оттолкнув. – Он моя семья, ты понятия не имеешь, каким он был раньше!.. И не тебе говорить о нем с таким пренебрежением, будто он какой-то бомж с помойки…

Все еще истерично крича, я наблюдала, как Макс меняется в лице, застывая на месте. Но остановиться не смогла…

Спустя несколько минут массивная дверь в кухню грохотнула и завибрировала от удара. А через считаные секунды взревел до дрожи знакомый звук «мицубиси». Не поверив в происходящее, я отодвинула дрожащими руками шторку и выглянула в окно. Машины Макса у калитки не было, я не ошиблась. Только мой бордовый джипик сиротливо жался к забору, словно напуганный стеной дождя.

В нерешительности я вытерла руки о полотенце и взяла телефон.

Что делать? Звонить сейчас?.. Он на взводе, вряд ли разговор будет адекватным. Да и меня голос плохо слушается… А если он в аварию попадет, психанув?! А если собьет кого-нибудь?.. И папа тоже хорош!..

Телефон выдал холодные протяжные гудки. Я звонила снова и снова, но трубку никто не брал. Мама распекала папу, тот огрызался, но уже намного спокойнее.

– Что, добился? Этого ты хотел?

– Скатертью дорога, раз такой нежный.

В сердцах я отбросила на стол телефон. Голова болела, ощутимо тошнило, но меня разобрала злость.

– Пап, чего ты от меня хочешь?! Чтобы я жила с человеком, который мне изменяет и не уважает меня? – в глазах стояли злые слезы. – Я развелась с Юркой, развелась, понимаешь? За свои ошибки я уже с лихвой отплатила, а ты все цепляешься за прошлое!.. – размазала слезы, просипев сквозь тошноту: – Не ошибаются только мертвые…

На несколько секунд он замер. Наверное, давно стоило рассказать о своем горе не только маме. Но папа всегда остро реагировал на ссоры в семье. Твердил, что у хорошей бабы мужик гулять не будет, и раз я пошла наперекор его мнению, выйдя замуж, то должна была стоически терпеть до самого конца жизни.

Пошарив по карманам, он чиркнул спичкой перед лицом, раскуривая замусоленную вонючую папиросу. И когда хлопнула входная дверь, мы втроем в надежде обернулись в сторону коридора, но…

– Привет! – послышался беззаботный девичий голос. – А я хлеба купила, меня Колька подвез… А чего все такие мрачные?

Оказавшись на пороге кухни, Анька еще раз оглядела нас настороженно. Мне она была рада, судя по улыбающимся хитрющим глазам. Даже несмотря на мрачную немую картину.

– Ой, Катька! – обняла, целуя. – И Дама привезла!.. У-ти мой черноух холосенький…

«Холосенький» с подозрением покосился на протянутые к нему ручки, брезгливо дернул хвостом, видимо памятуя тискания и бантики на хвосте, и решительно направился к миске с видом убежденного аристократа. Правда, с Анькой этот номер не прошел, и за двери кухни Дам удирал от нее уже кругами и совсем не по-царски!..

– Опять ругаетесь? – осторожно спросила Анька, быстро оценив обстановку.

Мама отмахнулась, начав вдруг перебирать посуду.

– Дождь-то какой, дочь!.. Не промокла?

– Не!.. – протянула сестрица беззаботно. – Там у Южки так дорогу размыло, что мы еле проехали на Колькином «козлике», еще и мужика одного пришлось вытаскивать из ямы… Симпатичный такой…

Анька выкладывала хлеб и сладкую выпечку на стол. Моя сестра всегда была сладкоежкой и никогда не отказывала себе в удовольствии купить лишний рогалик с маком или колечко с заварным кремом. И это давно сказалось на ее упитанных бочках и попе, но отказать себе в сладком для Аньки было сродни самоубийству.

– Борщ готов… – судорожно вздохнула я, успокаиваясь. – Есть будешь?

– Буду!

Обращалась я к сестре, но не особенно интересовалась ее ответом. Больше всего на свете я сейчас хотела, чтобы на мою очередную смс или звонок ответили. Но если сначала были просто длинные гудки, то спустя несколько минут и вовсе вежливый до тошноты голос сообщил «абонент временно не доступен…».

– Кать, сядь, поешь сама, – мама приобняла за плечи, разворачивая меня к столу.

Анька уже разливала борщ, а папа докуривал свои удушливые сигареты.

– Никуда он не денется, – мама вручила мне сметану и ложки.

Сестра с озорным любопытством взглянула на нас.

– А кто он-то?

– Да так… Человек один, – откликнулась эхом. – Не хочу есть. Поеду я, спасибо… – развернулась уже к двери…

– Максим-то твой кто вообще есть? – папа методично раздавливал окурок в пепельнице. – Кем работает, был женат, есть дети?

На моих губах сама собой сложилась горькая усмешка.

– Он хороший, пап… Зря вы так…

Беспричинный страх давно терзал мое сердце, и я больше не могла терять ни минуты. Макс, конечно, не прав, и такое пренебрежение к моему отцу было обидным… Дождь стеной словно отрезал меня от мира вне дома, но сейчас я очень четко понимала, что должна ехать. Иначе просто не успею, и будет поздно.

Машина завелась не сразу, да и из лужи я выезжала с пробуксовкой. Дворники с противным скрежетом тщетно разводили в стороны потоки шумящей воды. И когда это дорога из вполне ровной проселочной успела превратиться в набор слизких ухабин?! И мне-то на переднеприводном джипе с высоким дорожным просветом не слишком комфортно скакать по ним и периодически сбавлять обороты, когда заносило, а уж Максу на его чисто городском седане…

Стоп! Кого там Анькин дружок у «Южки» на «уазике» вытягивал?! Южка – речка хоть и мелкая, но в сезон дождей близко прилегающую проселочную дорогу размывает так, что нет-нет да и приходится вытаскивать из воды горе-водителей… Но что он забыл в той стороне поселка? Там ведь тупик, – пара магазинов да футбольное поле… Значит, не он?..

Я вывернула руль влево, сворачивая к реке. Даже если я ошиблась и Макс уже в городе, то моя совесть будет чиста.

Привычные сельские дома, мелькающие в дымке дождя, проплывали мимо слишком медленно. Но только так можно было удержаться на скользкой дороге. Темнело быстро.

…Торчащий из воды капот черной перевернутой машины – это не то, что я хотела увидеть. На берегу суетились люди, местные помогали вытащить машину… Максима среди них не было.

На негнущихся ногах я отправилась вниз. Любимый плащ очень быстро промок, в ботинках хлюпало, но это сейчас не имело никакого значения.

– Что случилось? – подбежала я к одной из женщин.

Их было две, и обе наблюдали за происходящим. Я знала их детей, мы вместе часто играли, когда были маленькими.

– Ой, Кать, ты что ли? Да что случилось, вон мужики спасают чью-то машину. На повороте занесло его, слетел юзом в реку, перевернулся.

– А что с водителем? Где он?!

– В больницу только что увезли, в травму. Тут же дороги эти чертовы, «скорая» еле добралась! И то, – тащить пришлось на носилках, а то бы и «скорую» вытаскивали…

Взбираться на скользкий пригорок в дождь – еще сложнее, чем спускаться с него! Два раза упала на руки, и о чистой обуви можно было забыть…

«В травму» – пульсировало в голове.

Нога? Рука? Ребра?!

При воспоминании о больнице совсем некстати заныло под грудью, в месте зажившего перелома. Ничего. Мне бы только добраться и убедиться… Да нет, Макс же живучий, даже не обязательно, что он что-то сломал!..

Уже совсем у машины сквозь шум дождя я услышала знакомый голос за кустарником, с другой стороны дороги:

– Тут недалеко, за поворотом. У магазина опять застрял и вытолкнуть некому, – одни женщины… Может, хоть позвонить дадите? У меня телефон сел…

– Ладно, – ответил ему старческий голос. – Сейчас заведу свой трактор, выдернем тебя.

До кустарника оказалось рукой подать, что мне теперь промокшие ботинки и волосы, прилипшие к лицу… Макс был грязный, мокрый и очень расстроенный. Струи воды стекали по мужскому лицу, словно обрисовывая его контуры. Сердце все еще колотилось от страха, но я облегченно выдохнула.