— Ага.

Пока Дима по стеночке гулял до санузла и обратно, я перестелил кровать и зажёг вместо люстры торшер, отчего в комнате сразу сделалось уютнее.

— Без проблем? — спросил я у вернувшегося Димы.

— Без.

— Тогда ложись, чай я тебе прямо сюда организую.

— Спасибо, — Дима смотрел с такой благодарностью, как будто вся эта дрянь приключилась с ним не из-за моей глупости.

— Абсолютно не за что. Отдыхай.

Я технично ретировался из комнаты, надеясь, что разборки на кухне уже подошли к логическому завершению, и обе стороны тоже не откажутся распить чашку мира.

Моя надежда сбылась лишь наполовину. В кухне обнаружились только злая на весь свет Лерка и сеструха, с подчёркнуто беспечным видом разливавшая чай.

— А где Сева? — полюбопытствовал я, доставая пластиковый поднос.

— Ушёл, — буркнула племяшка.

— Но вы всё обсудили?

— Всё, — почти выплюнула Лерка и взорвалась: — На… фига ты его сюда притащил, спрашивается?

— Потому что сегодняшним поступком он заслужил правду.

— Каким, блин, поступком? — племяшка взвилась со стула. — Какого вообще… фига Колесникову надо было звонить именно тебе?

— Так, Валерия, во-первых, на полтона ниже, — холодно приказал я. — А во-вторых, я не телепат, поэтому твой вопрос не по адресу. Однако хочу заметить, что Димино решение было совершенно правильным.

— Да уж конечно! — племяшка пулей вылетела из кухни, и почти сразу раздался громкий хлопок двери её комнаты. Мы с Веркой переглянулись, и сеструха грустно покачала головой: — А чего ты ждал? Оправдываться никто не любит.

— Скорее это из-за того, что она понимает свою неправоту, — заметил я, кладя на блюдце немного самодельного печенья из вазочки. — У нас вишня в собственном соку осталась?

— Да, посмотри в холодильнике, — Верка с интересом наблюдала за моими манипуляциями. — Знаешь, сегодня я сделала для себя важное открытие.

— Какое? — я достал из холодильной камеры розетку с вареньем и принялся нагружать поднос всем необходимым для чаепития.

— Оказывается, два влюблённых парня — это также красиво, как влюблённые парень с девушкой.

— Чего? — Я неловко задел одну из чашек, и чай плеснул через край. — Какие влюблённые парни, Вер, ты что такое опять несёшь?

— Что вижу, — сеструха подала мне тряпку. — Клим, даже если бы я ничего не знала о ваших отношениях, достаточно поглядеть, как заботливо ты за ним ухаживаешь и как мило он краснеет в ответ, чтобы сделать правильные выводы.

— Вер…

— Иди-иди, — она взяла поднос и практически впихнула его мне в руки. — Вы отлично друг другу подходите, так что заканчивай прятать голову в песок и объяснись, наконец.

Я бы поспорил с ней, однако чай остывал, а поить Диму еле тёплой водичкой мне не хотелось. Поэтому я ограничился фразой «Позже договорим» и ушёл в свою комнату, получив от Верки напутствие «Давление ему померь!».

* * *

— Не спишь ещё? Хуже не становится?

— «Нет» на оба вопроса, — Дима завозился, приподнимаясь на подушке, и я торопливо поставил поднос на стол, чтобы помочь ему сесть.

«Достаточно поглядеть, как заботливо ты за ним ухаживаешь».

Я мысленно отмахнулся от сказанной сеструхой глупости. Ну блин, человека избили, ему шевелиться больно, а я что, должен на это просто смотреть, только бы меня не обвинили в «чувствах»? Бред какой.

С этой мыслью я придвинул стул к кровати, переставил на него поднос и вручил Диме чашку. Потом сообразил, что больше стульев в комнате нет, сидеть на полу не комильфотно, а идти за табуретом лень, и аккуратно присел на край постели. Потянулся за своим чаем и случайно поймал влюблённый Димин взгляд. Конечно, Дима тут же опустил сияющие глаза, а я вдруг вспомнил, что такое однажды уже было. В девятом классе, когда к нам перевелась тихоня и отличница Вика Александрова. В тот год мне забот хватало — Верку с «волчьим билетом» уволили из школы, и мы еле-еле сводили концы с концами, — поэтому бросаемые на меня украдкой взгляды одноклассницы я заметил только к концу второй четверти. Сначала не придавал им значения, потом, когда они стали более долгими и откровенными, стал раздражаться. Не скажу, чем именно меня так бесило это безмолвное щенячье обожание, но если нам с Викой доводилось разговаривать — даже на уровне «Александрова, подвинься!» — то вёл я себя откровенно грубо. Кто его знает, чем бы всё закончилось, но после девятого я сделал школе ручкой. За поступлением в техникум и поисками работы безответная влюблённость одноклассницы благополучно забылась, чтобы вновь припомниться больше, чем через десять лет, и заставить меня осознать — в этот раз я никакого раздражения не чувствовал.

«Значит, в моём случае возраст пришёл не один*», — А если в этом выводе и прозвучала фальшивая нота, то я предпочёл не обращать на неё внимания.

— Дим, скажи, почему ты так рьяно от «скорой» отпихивался?

— Это из-за мамы, — пояснил Дима, не поднимая взгляд от чашки. — Вдруг меня решили бы в травматологию класть, а у неё сердце слабое.

Тут можно было справедливо заметить, что гибель сына от внутреннего кровотечения стала бы потрясением гораздо сильнее, но я отчего-то предпочёл повести разговор дальше.

— Ты ведь не местный, да? Раз в общаге живёшь.

— Да, я из… — Дима назвал небольшой райцентр в полутора сотнях километрах от нашего города.

— И как тебе здесь? По сравнению?

— Расстояния больше — пешком фиг куда дойдёшь, — он наконец пригубил чай. — Шумно, машин и людей много. Постоянный движ.

— Нравится? Или после универа вернёшься?

— Скорее нравится. А возвращаться, — тут Дима посмотрел на меня, — я теперь точно не буду.

«Потому что здесь ты», — прочёл я в его глазах так же ясно, как если бы это было сказано вслух, и торопливо притушил остывшим чаем разлившееся в груди тепло. Наверное, стоило сказать какую-нибудь взрослую житейскую банальность вроде «за пять лет ещё передумаешь», однако вместо этого я протянул Диме блюдце с выпечкой: — Вот, бери, не стесняясь. Домашнее, сестра только утром испекла.

— Спасибо, — Дима захрустел печеньем. — Очень вкусно.

— Завтра обязательно скажи ей об этом. Нас с Лерой она считает предвзятыми, а ты — свежий человек.

— Скажу, — кивнул Дима. — Только вот насчёт завтра… У меня пары с восьми.

— И что? — приподнял я бровь. — Ты про постельный режим слышал?

— Да, но…

— Дим, единственным твоим завтрашним перемещением будет возвращение в общагу, — твёрдо сообщил я. — И то при условии, что Вера разрешит.

— Но…

— И нет, ты нас не стеснишь и не объешь, даже голову этим не забивай, — я одним глотком допил чай. — Добавки? Или вообще организовать что-то посерьёзнее?

— Спасибо, не нужно, — Дима сжал пустую чашку в ладонях. — Клим, я слов не подберу, насколько я тебе… вам благодарен.

— Ну, и не подбирай, — я аккуратно забрал у него посуду. — Давай, лучше тебе давление померим.

Тонометр показал, что давление у Димы чуть выше нормы, однако пульс у него был пулемётным, а рука — обжигающе горячей.

— Слушай, ты себя точно хуже не чувствуешь? — нахмурился я и по привычке хотел потрогать его лоб, но Дима отшатнулся так резко, что едва не впечатался затылком в стену. — Эй, ты чего?

— Ничеговсёнормально, — скороговоркой выпалил он, и до меня дошло: — Погоди, это оттого, что я рядом?

Судя по Диминому виду, он бы сейчас с огромным удовольствием спрятался под одеяло.

— Прости, не сообразил, — я встал с кровати. — Тебе ещё что-то нужно?

Дима отрицательно мотнул головой.

— Тогда отдыхай, — Я взял поднос и, подумав, добавил: — Хотя градусник я всё-таки принесу. На всякий случай.

Я не прислушивался специально, но когда проходил мимо племяшкиной комнаты, то из-за закрытой двери до меня донёсся Веркин голос. Хорошо всё-таки, что она приехала — сам я сейчас не был способен ни на какие психотерапевтические разговоры. Более того, я бы вообще предпочёл временно отключить в своём мозгу способность мыслить — только бы не заниматься анализом творящегося в моей жизни. Вот почему прежде, чем вернуться к Диме с обещанным термометром, я непедагогично нарушил уговор с Леркой и перемыл все сложенные в раковину чашки-тарелки-ложки. Результатом этой своеобразной прокрастинации стало то, что Дима уснул, не дождавшись градусника, а я, чувствуя себя трусливым дураком, тихо забрал ноут с мышкой и убрёл обратно на кухню — работать.

______________

*Отсылка к высказыванию Михаила Жванецкого «Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один».

* * *

Димка

Даже после разборки с бывшим парнем Сотниковой он не был так счастлив. Да, у него болело всё тело, и для того, чтобы повернуться на другой бок, приходилось трижды подумать, стоит ли оно того, но за хлопоты Клима это была ничтожная цена. Димка изо всех сил старался запомнить каждую минуту, каждый жест, интонацию, случайное касание, потому что отлично понимал, насколько неповторимо его везение. И одновременно запрещал себе надеяться, крепко усвоив урок с поцелуем. Принимать то, что дают, и не ждать большего — сложная задача, когда тебе восемнадцать и ты по самую маковку влюблён первой любовью, однако Димка пока справлялся. А судьба, словно в насмешку, одаривала его всё щедрее и щедрее.

Из неглубокого сна Димку выдернул короткий металлический лязг. Он открыл глаза и в на фоне бледно светящегося незашторенного окна увидел чёткий силуэт Клима. Присмотрелся — что же это был за звук? А, раскладушка! И Клим как раз закончил её застилать. Димку вновь кольнуло иголкой вины — сколько неудобств из-за него, — но тут Клим начал расстёгивать рубашку, и из бедовой Димкиной головы испарились совершенно все мысли. Он смотрел, не мигая и почти не дыша, как ткань соскальзывает вниз, обнажая уверенный разворот плеч и узкую талию, как округляется в наклоне и распрямляется гибкая спина, как одежда перестаёт скрывать подтянутый живот и крепкие ягодицы. Раздевшись, Клим подошёл к окну, чтобы задёрнуть шторы, — даже не подозревая, в какой сладкий узел сейчас закручиваются Димкины внутренности. Но вот в комнате сделалось темно, как на экране монитора после закончившейся эротической короткометражки, и ему остался лишь слух, чтобы по скрежету раскладушки и шороху одеяла понять — Клим тоже лёг. Однако прошло ещё порядком времени, прежде чем Димка осмелился пошевелиться и, сменив положение тела, расстегнуть «молнию» на джинсах. Будь место и обстоятельства иными, одним этим дело бы не ограничилось, но увы — всё, что он сейчас мог, это таращиться в потолок и ждать, когда же схлынет накрывшая его сладкая и стыдная волна.