— Уходи, — сквозь зубы прорычал Злобин.

— Сам вали, псих! — грохот двери сотряс стены.

Влад сел на кровать и с силой надавил на виски. Голова раскалывалась — кажется, нормально Бабон ему заехал, настроение было препаршивое.

Из переноски раздавалось кряхтение: ребёнок проснулся, но не плакал, тихонько копался, воркуя что-то на своём младенческом.

Час ночи. Сейчас Влад встанет, нальёт в бутылочку кипячёной воды, добавит четыре ложки молочной смеси, покормит этого троглодита, который ещё ни одного кормления не проспал — вскакивал как по будильнику каждые три часа, минута в минуту. Затем он поменяет ему обделанный подгузник, а потом будет укачивать до посинения, пока маленький диктатор наконец не уснёт.

Неужели его жизнь теперь всегда будет такой? Никаких девочек, тусовок, никакого алкоголя? И ведь Марина, хоть и тупая как пробка, но она же права — кому он будет нужен в двадцать три года с ребёнком на руках? У него ничего нет! Спортивная сумка со шмотками и ноутбук — всё.

И где он будет жить? Судя по всему — не сегодня-завтра Бабон его попрёт, останется только вернуться в Бутово, делить несчастные сорок метров с чокнутой матерью и маленьким мальчиком, у которого даже имени до сих пор нет…

Разве это жизнь? Разве об этом он мечтал?

Он уже сотню раз проклял ту злополучную ночь, когда по своей беспросветной тупости притащил в койку незнакомую девку и даже не подумал о предохранении. Не слишком ли высокая цена у такого, казалось бы, маленького промаха?

Но самым странным, иррациональным и даже пугающим было то, что он начал привыкать к этому маленькому засранцу.

В голове творился полный бардак: разум кричал, что будет лучше, чтобы мальчишка оказался не его, тогда моментально исчезнут все проблемы, он снова станет свободен, но в то же время в душе ковырялось сомнение — а что будет с ребёнком дальше?

Его отдадут в детский дом, куда же ещё.

Это словосочетание пугало Злобина с пелёнок; порой мать, в моменты злости, грозилась сдать его за провинности в интернат, и Влад всегда считал, что это самое худшее место на земле, что туда попадают только очень плохие дети, и жизнь там совсем не сахар. Сейчас он вырос и понимал, что попадают туда вовсе не плохие дети, а просто никому не нужные. Вот и этот мальчик, копающийся сейчас в своей переноске, выходит, совсем никому не нужен…

Тяжело вздохнув, нашёл на полу скомканную майку и надел как есть — не выворачивая с изнанки. Рассечённая бровь пульсировала и пекла, кажется, к утру расползётся знатная гематома.

Вести себя тихо не имело смысла — малыш резвился вовсю, кажется, кто-то выспался и пребывал в отличном настроении, в отличие от новоиспечённого "папочки", который вообще уже забыл, что это такое — спать.

— Весело тебе, да? Ну-ну, веселись, — проворчал себе под нос и сгрёб со стола пачку сигарет.

Открыв створку окна, запустил в комнату московскую ночь. Несмотря на то, что был конец августа, в воздухе уже витал аромат грядущей осени.

Если он правильно посчитал, то день «икс» наступит послезавтра. Будут готовы результаты анализа, от которого зависит его судьба и судьба маленького мальчика, которому не повезло появиться у нерадивой мамаши и не менее безответственного отца, кто бы им в итоге ни был. Влад, не Влад — какая разница. Родители мальцу достались самые что ни на есть отстойные.

— И что мы будем с тобой делать, а? А если ты мой? — обратился в пустоту, ощущая острую потребность выговориться. — Ты сам подумай — я же раздолбай! У меня ничего нет, и бабка у тебя будет полоумная. Так что молись, дружок, чтобы отцом тебе оказался не я, — выдохнул в окно струйку дыма и повернулся, взглянув на переноску. Увиденное заставило подавиться остатками никотина.

Прокашлявшись, выбросил недокуренную сигарету на улицу и приземлился на корточки возле кресла: из-за салатовых бортиков на него смотрели весёлые голубые глаза, белобрысая макушка неуверенно покачивалась из стороны в сторону.

— Ты что, на живот перевернулся? Сам?! Да ладно! Эй, парень, да ты меня разыгрываешь!

Увиденное повергло Влада в шок. Первое достижение! Его охватила самая настоящая гордость, такое искреннее, ни с чем не сравнимое чувство. Как будто он сам только что достиг чего-то невозможного.

— Ну ты даёшь! Вот это да! А ну-ка, ещё разок, — Злобин поднялся и перевернул ребёнка обратно на спину. Мальчик покряхтел, потолкал крошечной ножкой о сбитую в кучу пелёнку и вуаля! — уже лежал снова на животе. — Ай, маладца! Дай пять! А давай ещё? — протянул руки, чтобы перевернуть обратно, но мальчик протестующе захныкал. — О'кей, понял, ты голодный и злой! Сейчас всё будет!

На радостях схватил со стола жестяную банку со смесью и уже почти вышел из комнаты, как у двери его вдруг осенило…

Спешно вернулся обратно и стянул с кровати одеяло. Сложив в два слоя, расстелил на полу и аккуратно положил на него ребёнка.

— Вот, так-то лучше, а то ещё свалишься, ты же теперь шустрый малый. И смотри не убеги никуда, пока меня не будет!

Тусовка за закрытой дверью зала была в самом разгаре — на смену року пришла какая-то дурацкая попса, но играла уже тихо, видимо, кто-то из соседей всё-таки успел пожаловаться. Слышался булькающий смех Марины и бессвязный лепет пьяного в дюпель Бабона.

Влад вошёл в кухню и едва не споткнулся о батарею пустых бутылок; на столе обглоданные колбасные шкурки, за стеной — отборный мат и взрывы хохота.

Ещё совсем недавно он не обращал на всё это никакого внимания, более того — он сам жил так, и сложись всё иначе, сейчас поглощал бы четвёртую или пятую банку пива, тиская поддатую Марину. Но с появлением ребёнка всё кардинально изменилось. Кардинально и, наверное, бесповоротно. Влад словно взглянул на всё другими, взрослыми глазами. Удивительно, но на него не могли повлиять ни проповеди матери, ни угрозы преподавателей, ни взывания очередной подружки взяться наконец за голову. Его мир перевернул крошечный ребёнок, который даже ещё не умел разговаривать.

Влад понял, что больше не завидует им — оболтусам за стенкой. Совсем. И ему не хочется к ним присоединиться, не хочется пить пиво и лапать свою уже, видимо, бывшую подружку.

Он искренне хотел скорее вернуться в комнату и посмотреть, как маленький мальчик делает первые в своей жизни успехи.

Где-то в недрах кармана джинсов глухо жужжал телефон.

Сон, такой сладкий, липкий, тягучий… Он обволакивал сознание, никак не желая пробуждать мозг.

Нет, нет, пожалуйста, нет. Ну зачем? Почему именно сейчас?

Щёку припекал горячий солнечный луч, заставляя смыкать веки ещё плотнее, рука, придавливаемая чем-то тяжёлым, ужасно затекла. Влад сквозь усилие приоткрыл глаза и посмотрел по правую сторону — удобно устроившись на его предплечье, сладко спал ребёнок, рядом валялась пустая бутылочка с засохшими молочными разводами на стенках.

Он не помнил, как его вырубило, просто щелчок — и вот он уже словно в другом измерении. Даже ребёнка не переложил, что вообще было за гранью. А если бы он его случайно во сне раздавил?

Телефон зажужжал снова. Стараясь двигаться как можно тише, Влад нашарил в кармане аппарат и взглянул на номер звонившего — на треснутом экране непонятный набор цифр. И кому это потребовалось будить его в такую рань?

Проклиная на чём свет стоит невидимого собеседника, Злобин нажал кнопку ответа:

— Слушаю, — рявкнул громким шепотом, бросив взгляд на мальчика. Спит.

— Владислав Дмитриевич? Это вас беспокоят из медицинского центра "МедЛайн", ваш анализ готов.

— Как готов? Уже? — забыв об аккуратности, вытащил ватное предплечье и резко сел на кровати. Руку словно опустили в стекловату. Сон как ветром сдуло. — Но вроде бы завтра только должен был быть…

— А готово сегодня. Вы можете посмотреть результат на нашем сайте, введя личный номер, либо подъехать к нам в любое удобное для вас время, ежедневно, с восьми до… — в трубке раздались короткие гудки. Влад сбросил вызов.

Сжав в ладонях телефон, уставился на потухший экран. Как бы он ни старался унять дрожь в пальцах, те всё равно тряслись, словно после хорошего перепоя.

Разумеется, он знал, что этот день настанет, что рано или поздно он узнает наверняка, но всё произошло так неожиданно. Он настраивался на завтра и тут словно снег на голову.

Анализ готов. Уже сегодня он узнает, чей это ребёнок. Уже сегодня решится его судьба. И не только его.

На предплечье остался красный отпечаток маленького ушка, Влад обернулся и посмотрел на младенца — тот развесил щёки и казался абсолютно довольным жизнью. Бледные реснички дрожали, сопротивляясь солнечному свету. Злобин бесшумно поднялся и занавесил ночную штору.

Стараясь не шуметь, вышел из комнаты и, закрывшись в ванной, открыл холодную воду, плеснул в лицо несколько пригоршней. Потом ещё и ещё, словно ледяная вода была способна отрезвить сознание и привести в чувства.

Уже сегодня.

Влад поймал себя на мысли, что ему страшно. Может, ну его, этот результат? И тут же влепил себе мысленную оплеуху. Соберись, тряпка! Рано или поздно всё равно придётся это сделать.

Игнорируя полотенце, взглянул в отражение заляпанного зеркала и узнал себя с большим трудом: лицо заросло недельной щетиной, под глазами тёмные круги, а под правым веком — фиолетовый фингал, плавно переходящий на скулу.

Рассечённая бровь покрылась коричневой корочкой засохшей крови и здорово опухла, сделав черты ассиметричными.

Как торчок или калдырь. Такому не то что ребёнка не отдадут, такому даже хомячка не доверят.

Хотя, может, это и не его ребёнок вообще…

Сначала мысль даже будто бы приободрила, и тут же захлестнула новая волна неуютного ощущения.

Отпечаток ушка постепенно исчезал, как и уверенность Влада в чём-либо.