– Уходи! – прорычал он. – Тебя это не касается!

Я видела, что Матильда пытается освободиться, но Чаз держал крепко, и у нее было не больше шансов, чем у мухи, запутавшейся в паутине.

Дядя Джо не только разводил хлопок, но и держал небольшое стадо коров, которые время от времени приносили телят, поэтому я в общем и целом догадывалась, что́ происходит. А еще я твердо знала, что правильно, а что неправильно – так уж меня воспитали, и была абсолютно уверена: никто не имеет права удерживать человека против его воли.

– Нет, – коротко ответила я, сглотнув скопившуюся во рту густую слюну. – Сам уходи. Так будет лучше для тебя и для всех.

Чаз попытался расхохотаться, но поперхнулся, и из его горла вырвалось только невнятное бульканье.

– А если не уйду? Что ты будешь делать?

Я сама не знала, что ему сказать, но стоило мне открыть рот, как нужные слова нашлись сами.

– Я? Я буду кричать изо всех сил и звать на помощь, а когда сюда прибегут люди, я скажу, что ты на меня напал.

Чаз задумчиво прищурился, он словно решал, говорю я всерьез или просто пытаюсь его напугать. Чтобы помочь ему принять правильное решение, я пошире открыла рот, словно собираясь завопить на всю рощу.

Чаз вполголоса выругался и слез с Матильды. Некоторое время он молчал, пытаясь застегнуть штаны и подтяжки, потом, пошатываясь, поднялся.

– Ладно уж, – проворчал он. – Все равно оно того не стоило. Я просто хотел сделать этой дурочке одолжение, но раз она не хочет… – И, повернувшись, он неверным шагом побрел в ту сторону, откуда мы прибежали. Отойдя от нас ярдов на десять, Чаз остановился у какого-то дерева, и его вырвало. Потом он двинулся дальше и вскоре пропал за деревьями.

Мы с Матильдой сидели, затаив дыхание, пока не стих хруст валежника под его ногами. Лишь убедившись, что Чаз ушел и не вернется, я на четвереньках подползла к Матильде. Ее платье было разорвано почти до пояса, и она судорожно прижимала его к груди. Я помогла ей сесть и заставила надеть пиджак Джона, который каким-то чудом не соскользнул с моих плеч во время безумного бега. Сначала Матильда пыталась возражать, но я сказала, что все в порядке и Джон не рассердится. Странно, но в эти минуты я чувствовала себя на удивление взрослой и мудрой женщиной, которая знает ответы на все вопросы и которой не нужно думать, что делать дальше.

Еще какое-то время спустя я помогла Матильде подняться. У меня в голове сам собой созрел план, как доставить девочку в ее каморку под лестницей, чтобы никто нас не увидел. Обняв Матильду за плечи, я повела ее к дому, но на краю рощи она внезапно остановилась и посмотрела на меня блестящими, темными глазами.

– Вы никому не говорить, мис Делаида. Никому-никому, слышите? Роберт никогда не должен узнать! – Тут она икнула и крепко зажмурилась. – Роберт его убьет, и тогда мы все дорого заплатить. Вы понимать, мис Делаида? Вы понимать, что я сказала?

Мне хотелось возразить, но я знала, что она права. И точно так же я понимала, что ни я, ни она не покинем рощи, пока я не соглашусь на все ее условия.

– Ну хорошо, – легко сдалась я. – Я никому не скажу, обещаю. – Мои дрожащие губы сложились в легкую улыбку. – Пусть это будет наш с тобой секрет.

Матильда не улыбнулась в ответ – только торжественно кивнула. Лишь после этого она позволила мне вывести ее из леса. Когда мы приблизились к задней веранде и я уже прикидывала, как провести Матильду через кухню, я заметила у стены дома одинокую мужскую фигуру. Вспыхнула спичка, мужчина слегка наклонил голову, чтобы раскурить сигару, и в этот момент я его узнала! Это был тот самый человек, которого я видела в лавке мистера Пикока – тот самый, насчет которого меня предупреждал Джон. Анджело Берлини. Пока я разглядывала его через освещенный луной задний двор, Анджело повернулся в нашу сторону, и я поняла, что он меня тоже узнал. Небрежно прикоснувшись двумя пальцами к полям шляпы, он кивнул мне, словно старой знакомой, и я поспешно отвернулась. Крепче прижав Матильду к себе, я быстрым шагом взошла на крыльцо задней веранды и толкнула кухонную дверь. И все это время я ощущала на себе его взгляд, от которого у меня по спине бежали мурашки.

Ощущение было не из приятных. В таких случаях обычно говорят – мол, кто-то прошел по моей могиле. Раньше я не понимала этого выражения, но теперь мне стало ясно, что именно имелось в виду.

Бр-р!..

Глава 22

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 2013


Я остановила машину перед старым ранчо, построенным еще в пятидесятые годы. В последний раз я была здесь десять лет назад, но за это время дом почти не изменился. На передней веранде стояли все те же тщательно отреставрированные кресла-качалки, а с ветки могучего дуба, укрывавшего фасад от жаркого летнего солнца, все так же свисали качели, сделанные из автомобильной покрышки. Сам дом, правда, был заново выкрашен белой краской, а лужайка перед ним – тщательно пострижена газонокосилкой и выровнена триммером, но ни на клумбах, ни в подвесных кашпо не пламенели герани и фуксии, а парадную дверь не украшал традиционный весенний венок из сезонных цветов и трав. В целом выглядело все это как картинка с журнальной обложки, но чего-то все же не хватало. Может быть, не хватало просто жизни?..

Трипп сам открыл мне дверь. Увидев меня, он улыбнулся, но, похоже, нисколько не удивился, словно мы по-прежнему учились в старшей школе, и я по обыкновению зашла к нему, чтобы он помог мне с домашним заданием по математике. На Триппе были старенькие джинсы, сидевшие на его узких бедрах довольно низко, и футболка с логотипом Университета Дьюка[30]. Я хорошо помнила день, когда он получил оттуда письмо, извещавшее о том, что его приняли на первый курс. Тогда я радовалась вместе с ним и даже позволила ему себя поцеловать. Правда, десять лет назад Трипп был худым, длинным, немного нескладным подростком, на котором одежда болталась как на вешалке. Сейчас джинсы и футболка сидели на его мускулистой фигуре как влитые. Я просто не могла этого не заметить, а когда Трипп перехватил мой взгляд – слегка покраснела.

– Я могу зайти позже, если ты занят, – сказала я, увидев, что в руке он сжимает кухонное полотенце, а из комнат доносится шум работающего телевизора. Кажется, передавали бейсбольный матч.

Вместо ответа Трипп шире распахнул передо мной дверь.

– Я только что поужинал, но если ты голодна, в холодильнике кое-что найдется.

Я шагнула через порог, на ходу качая головой.

– Спасибо, конечно, но есть я не буду. Кэрол-Линн и Кло как раз накрывают ужин в столовой, поэтому я… поэтому мне лучше там присутствовать.

– Понятно. – Он кивнул, а я окинула взглядом прихожую. Все та же мебель, все те же ландшафты на стенах, все те же салфеточки на спинках кресел в гостиной, тройная рамка с фотографиями над стареньким стереокомбайном, под полированной крышкой которого скрывались проигрыватель и кассетный магнитофон. Вся обстановка выглядела старой и носила следы долгого использования, но я почему-то не чувствовала в ней того тепла и уюта, которые неизменно встречали меня в этих же стенах десять лет назад. Я поняла, что что-то случилось, но прежде чем я открыла рот, чтобы задать вопрос, страх холодным комком прокатился по моему пищеводу и свинцовой тяжестью залег где-то под ложечкой.

– Как… как поживают твои родители? – спросила я, лихорадочно оглядываясь в поисках пары тапочек под креслом или забытого на подзеркальнике розового цилиндрика бигуди.

– Они умерли чуть больше двух лет назад. Пьяный водитель врезался в их машину на Шестьдесят первом шоссе, когда они возвращались с Большой ярмарки ремесел в Холлендейле. Мама вбила себе в голову, что ей непременно нужно научиться изготавливать кукольные домики… – Трипп поморщился. – Я получил вызов по радио о дорожно-транспортном происшествии с двумя трупами, приехал… и узнал их автомобиль. Такое не скоро забудешь.

Я припомнила неуклюжие шутки мистера Монтгомери, которые неизменно заставляли меня смеяться, вспомнила его жену, которая меняла увлечения так же часто, как шестнадцатилетняя школьница меняет наряды. После Бутси и дяди Эммета они были для меня, наверное, самыми близкими и дорогими людьми, да и они любили меня, как родную дочь. Мне и в страшном сне не могло присниться, что я больше никогда их не увижу.

– Мне очень жаль, Трипп, но… Но ведь я не знала!..

– Ты не спрашивала, – мягко поправил он, закрывая за мной дверь.

Его слова снова заставили меня вспыхнуть, на сей раз – от стыда. На протяжении десяти лет меня заботили исключительно мои собственные несчастья; я так на них сосредоточилась, что мне и в голову не приходило, что с кем-то может случиться настоящая беда.

– Они были добрыми людьми, – машинально повторила я слова Бутси.

– Да. Были.

– А твоя сестра Клер? Как она? – Я знала, что не должна задавать все эти вопросы, это было попросту неправильно. Я фактически росла в его доме, его сестра была моей лучшей подругой, и я должна была знать, что его родители погибли, должна была присутствовать на кладбище, когда их опускали в могилу. И точно так же я должна была бы знать, как дела у Клер, где она и что с ней, но все это прошло мимо меня… И вот с этим-то смириться было труднее всего.

От всех этих мыслей мое сердце стиснуло привычной тоской, бороться с которой я могла только с помощью таблеток.

– Клер вышла замуж за парня, с которым познакомилась в своем ветеринарном колледже. Теперь она живет в Мичигане. У них двое детей и своя практика в Лэнсинге.

Трипп смотрел на меня внимательно, но в его глазах я не видела осуждения, и от этого мне стало еще хуже. Мне хотелось, чтобы он накричал на меня, обвинил в эгоизме, в черствости, в том, что я была плохой подругой его сестре… Я готова была вынести все что угодно, лишь бы не чувствовать мук совести, которые жгли меня, словно огонь, но Трипп не сказал ни слова упрека. Вместо этого он отвел меня на кухню, которая выглядела все же несколько современнее, чем кухня в доме, который я так и не привыкла называть своим.