Я перевела дух, вспоминая, как я сама впервые услышала эти слова. Мне было тогда лет семь или восемь. Кэрол-Линн как раз собиралась в очередное «путешествие», и однажды ее чемоданы вновь появились перед входной дверью в прихожей. Едва увидев их, я устроила истерику: я хотела сказать что-то, что вынудило бы мать остаться, но не могла ничего придумать и только рыдала от бессилия. Томми заперся в своей комнате, Матильда и Бутси отступились и только угрюмо молчали. Именно тогда Кэрол-Линн опустилась передо мной на одно колено и сказала эти слова насчет того, что, мол, нельзя смотреть на жизнь чужими глазами и что человек, которого я вижу в зеркале, должен нравиться в первую очередь мне самой, а не кому-то еще.

Тогда я решила, что мать говорит о себе.

Поднявшись, я сказала Кло:

– Помоги-ка мне все это убрать, и давай ложиться. Уже поздно.

Кло без возражений соскользнула со стула и принялась собирать контейнеры. Я взяла два куска хлеба и положила в микроволновку, а потом помогла девочке убрать контейнеры в холодильник. Микроволновка коротко пискнула, я достала хлеб и, держа один кусок салфеткой, протянула Кло.

Та подозрительно уставилась на меня.

– Ты говорила, что проголодалась? Я тоже.

Кло неуверенно взяла хлеб, но есть не спешила, и я поскорее откусила кусок от своего ломтя, словно хотела показать ей, как это делается. Проглотив горячий хлеб, я сказала:

– Ты никогда не слышала, как поют по ночам кипарисы?.. Это очень красиво.

– Черта с два они поют!.. – Сказано это было вызывающим тоном, но в голосе Кло мне почудились и нотки любопытства.

– Пойдем послушаем. Сама убедишься, – сказала я, делая шаг к кухонной двери. Я нарочно не оборачивалась, но двигалась достаточно медленно, чтобы Кло успела принять решение. Правда, дверь я за собой придерживать не стала, однако еще прежде, чем она закрылась за мной, я почувствовала, как натяжение дверной пружины ослабло и Кло бесшумно вышла на крыльцо следом за мной.

– А здесь не водятся дикие свиньи?

Я остановилась и, не оборачиваясь, сказала:

– Нет. В моем саду им нечего есть, поэтому они сюда не заходят. А кроме того, что бы там ни говорил Трипп, дикие свиньи в наших краях – большая редкость.

С этими словами я не торопясь пошла к кургану. Кло двигалась следом, и я почувствовала волнение и радость.

По пути мы миновали притихший сад и поваленный кипарис, листья на котором уже пожухли и наполовину осыпались. С безоблачного неба, по которому, словно веснушки, были рассыпаны звезды, нам улыбался тонкий месяц, развернутый рогами вверх, как бывает только у нас на юге. Индейский курган темнел впереди, словно прилегший отдохнуть бизон. В молчании мы поднялись по склону, прислушиваясь к неумолчному звону ночных насекомых.

Доев хлеб, я наконец обернулась и увидела, что Кло комкает в руке пустую салфетку. Ободряюще кивнув, я села прямо на траву, которая оказалась довольно прохладной и вдобавок сырой от росы (я сразу почувствовала это сквозь тонкую пижаму), а потом легла, вытянувшись во весь рост, не обращая внимания на то, что отдельные жесткие травинки колют меня в спину и незащищенную шею. Кло, не говоря ни слова, сделала то же самое.

Несколько минут мы лежали рядом, глядя на звезды, потом я сказала:

– Закрой глаза. Так ты скорее услышишь песню деревьев.

Я не стала проверять, последовала ли она моему совету. Кло предпочитала сама решать, что делать, а что – нет. По крайней мере, это я успела узнать о ней, пока пыталась заменить ей мать. Буквально секунду спустя, словно повинуясь взмаху палочки невидимого дирижера, в моих ушах зазвучал стройный квартет: низкие басы виолончели служили превосходным фоном для мелодичного дуэта чембало и двух скрипок. Я закрыла глаза, и музыка захватила, заполнила меня изнутри, утоляя боль и унося прочь тревоги. Далекая симфония деревьев смогла прогнать прочь даже мои ночные кошмары, и я почувствовала, что начинаю понемногу проваливаться в сон.

– Круто! – сказала у меня над ухом Кло.

Вздрогнув, я открыла глаза, стараясь не показать своего недовольства. Я отлично понимала, что в ее устах «Круто!» означает высшую степень похвалы.

– Я тоже так думаю, – ответила я спокойно. – А что еще тебе нравится в нашей глуши?

Кло долго молчала, и я уже начала бояться, что ей ничего не нравится, но тут она сказала:

– Еще дом… Он клевый. Почти как в книжках Доктора Сьюза.

Я улыбнулась, чувствуя, как травинки щекочут мне щеку. «Как у нее, однако, работает воображение!» – подумала я про себя, а вслух сказала:

– Знаешь, мистер Монтгомери всегда говорил то же самое.

Кло тут же притворилась, будто ее сейчас вырвет.

– Только не говори, будто мы с ним думаем одинаково! Иначе меня просто стошнит.

Я негромко рассмеялась, прислушиваясь к волне звуков, которая пронеслась над болотами из одного конца в другой. Казалось, будто чья-то гигантская рука чуть касается верхушек кипарисов и деревья отвечают легким трепетом листвы.

– Разве это плохо – думать так же, как мистер Монтгомери? Ты только ему не говори, но он бывает довольно мил… особенно когда узнаешь его получше.

– Значит, ты считаешь – он клевый? В смысле – сексуальный?

Я едва не поперхнулась.

– Знаешь, я… я никогда не думала о нем в… в этом смысле.

– Мистер Монтгомери, конечно, очень старый и все такое, но он здорово похож на Райана Рейнольдса, а все мои подруги считают этого актера ужасно сексуальным!

Я знала, что выражение «все мои подруги» означало Хейли и, возможно, еще одну-двух девочек из класса Кло, поэтому подобное заключение вряд ли могло считаться общепризнанным и официальным, однако по большому счету она была не так уже не права.

– Мне не нужны «отношения», если ты об этом, – сказала я наконец. – Я просто пытаюсь кое в чем разобраться и что-то для себя решить.

Еще некоторое время мы смотрели на звезды, потом Кло проговорила мечтательно:

– Какая красота! И почему мы никогда не делали ничего подобного, пока жили в Лос-Анджелесе?

– Потому что над большим городом небо не бывает темным даже ночью, а значит, любоваться звездами по-настоящему можно только здесь, в Свиной Заднице, штат Миссисипи.

Кло фыркнула.

– И все равно – это, наверное, самое скучное место на свете!

Я не стала напоминать, что она сама сюда приехала и сама захотела здесь остаться. Вместо этого я сказала как можно доброжелательнее:

– Ты прожила в Индиэн Маунд всего несколько недель и еще многого не знаешь. Томми сказал, что на следующей неделе ты сможешь поехать с ним в поле – если, конечно, захочешь и если погода продержится. Кроме того, у нас можно купаться, ловить рыбу, гулять по дамбам. В городе и окрестностях есть музеи, старинные плантации и усадьбы, в парках выступают известные блюз-музыканты… я уже не говорю о знаменитой южной кухне! Еда у нас такая – пальчики оближешь. Лучшая в мире, точно! Не знаю, как ты, но когда я была маленькая, я здесь не скучала.

– Но ты все равно уехала.

«…И тем не менее мое место здесь». Но эти слова прозвучали только у меня в голове. Спорить с Кло, что-то доказывать, отстаивать свою точку зрения мне не хотелось, поэтому я промолчала в надежде, что музыка ночи очарует девочку и она сама не захочет продолжать разговор. Но я просчиталась.

– Так почему же ты все-таки уехала? – спросила она. Похоже, Кло не подозревала, насколько это непростой вопрос; во всяком случае, ее голос прозвучал вполне обыденно, словно она спрашивала из праздного любопытства.

Потому, могла бы ответить я, что еще до своего рождения я была отравлена тем же ядом, который тек в жилах Кэрол-Линн и который она унаследовала от своей матери, а та – от своей, и так далее, и так далее… Потому, могла бы я сказать, что с раннего детства я твердо верила: постоянные отъезды моей матери означают, что в других местах жизнь ярче, интереснее и счастливее, чем в нашем городке. Я могла бы еще много чего сказать и даже раскрыла рот, но слова, которые я готова была произнести, неожиданно показались мне чужими, неубедительными и фальшивыми. С тем же успехом я могла бы что-то объяснять Кло на иностранном языке, которого не знали ни я, ни она. Некоторое время я беспомощно разевала рот, как выброшенная на берег рыба, и наконец сказала:

– Наверное, потому, что, когда моя мать вернулась домой, я уже слишком привыкла жить без нее. Ну и конечно, мне хотелось посмотреть большой мир – мир, который лежал за границами Миссисипской дельты. Калифорния показалась мне самым подходящим местом, с которого можно начать.

Я почувствовала на себе взгляд Кло.

– Глупо, – сказала она.

Я повернулась к ней, но она снова смотрела в усыпанное звездами небо.

– Да, глупо. Жаль только, что ты не сказала мне это девять лет назад, когда мне было восемнадцать. Ты уберегла бы меня от многих неприятностей.

Кло долго молчала.

– В Калифорнии нет поющих деревьев, – проговорила она наконец. – Я думаю – если бы они были, я бы, наверное, скучала по дому.

– Зато в Калифорнии есть многое другое. Например, шум океанского прибоя… – В небе появился самолет – одинокий желтый огонек, движущаяся точка среди неподвижных звезд, и я вспомнила, как мы с Бутси когда-то искали в небе самолеты, придумывали разные истории о людях на борту, гадали, возвращаются ли они домой или, напротив, летят куда-то в дальние края.

Подняв руки над головой, я сложила большие и указательные пальцы треугольником, чтобы видеть самолет в нормальной перспективе. Самодельное кольцо – подарок Кло – тускло блеснуло в свете звезд.