За десять дней до этого перед Брюсом расстилали красную ковровую дорожку. Теперь его выпроваживали через служебный вход. Мне следовало бы возмутиться. Но, к счастью, у меня не было на это времени. Я мужественно повернулась и отправилась в свой офис. Прежде всего, чтобы объявить Брюсу, что он улетает сегодня вечером. Чудесный сюрприз: Брюс не спорил. Поскольку он летел на американском самолете и в первом классе, все его устраивало. Вот уже два дня он просто бродил по авеню Монтень; пора было возвращаться и заниматься шопингом на Мэдисон-авеню. Осторожно я спросила его, сопровождает ли его Аньес. Ответ: нет, она еще не получила визы. Прекрасно, лимузин подъедет за ним к «Бристолю». Пусть не забудет при отъезде оставить здесь свой мобильный телефон. Как только узнаю больше об условиях его концерта в июне, сразу позвоню ему в Нью-Йорк. И все. Когда я повесила трубку, я чувствовала себя восстановившейся. Все шло слишком гладко. И это было только начало. Колесо фортуны еще продолжало крутиться. Потому что дальше меня ждал настоящий подарок. Его имя Эдмон, персональный шофер Брюса во время его пребывания в Париже. Он сразу же ответил по мобильнику и через полчаса был уже у меня в кабинете.

Не знаю, как устраиваются эти парни, которые зарабатывают сущие гроши, но вид у них всегда более элегантный, чем у патронов, которых они возят. Серый костюм, серая рубашка и черные ботинки, начищенные до блеска, — у Эдмона был вид парня с рекламной картинки «Гермес». Как правило, едва эти шоферы-охранники открывают рот, под одеждой топ-менеджера обнаруживается гризли, как чемодан без ручки. Но бывают исключения. Эдмон был вьетнамец, приехавший в Париж три года назад, и его ум совсем не был горсткой риса, далеко нет. В своем роде он был действительно хитрецом. Он только что провел первую половину дня с сыном кувейтского принца.

— Парень 16 лет, — доложил Эдмон. — Его мать поручила мне отвезти его за покупками. Мы поехали в фирму «Ягуар». Он купил себе открытую машину. Потом мы поехали в «Вирджин». Он приобрел там сотню дисков с видео. Мне даже не предложил выбрать себе один-два. У этих арабов нет никакой элегантности. Все им должны. В один прекрасный день они потребуют, чтобы ресторан «Максим» стал рестораном шиш-кебаб…

Ай, ай, ай… Наши вьетнамцы не любят наших арабов. Однако нечего было мне вступать в дебаты по этому поводу. При этом у меня появилась уверенность, что я что-то узнаю от него. И я не ошиблась — Эдмон рассказал мне, что мать принца спит с консьержем отеля «Ланкастер», в котором они остановились:

— Именно поэтому каждое утро в 10 часов мальчик должен куда-нибудь отправляться. В прошлом году у нее был роман с парикмахером. А ее сестра пристает ко всем горничным. Как только они выходят из дома, они надевают чадру, чтобы показать свою скромность, но в отеле они быстро юбки задирают.

Он был как настоящая сплетница. Это было удачей для меня. Как я и мечтала, Эдмон знал о своих клиентах все подробности, вплоть до цвета их пижам. И тут мне так повезло, как будто я подкову нашла. Эдмон прекрасно помнил три первых дня связи между Аньес и Брюсом. Только в этом случае он повел себя более осторожно. Прежде чем злословить о них, он выждал, какой будет моя реакция. Доверьтесь мне: я была вся внимание. Со звездами я навидалась всякого. Никакие его откровения не смогут меня шокировать. Чтобы Эдмон меньше смущался, я рассказала ему о пребывании в Париже во время международных соревнований по теннису одного английского певца-наркомана, сидящего на кокаине, который стал бы нюхать всю белую линию разметки корта, если бы я оставила его одного на трибуне. После чего мы перешли к небольшой проблеме Брюса с алкоголем. Затем к его посещению замка Фонтенбло. И тут сенсация! По возвращении, на заднем сиденье «мерседеса», на глазах у шофера Аньес занималась с Брюсом оральным сексом. В первый же день, как раз перед вечером в «Кристал Рум»! Эдмон был точным. Бесполезно говорить, что я вкушала его слова, как нектар. Эта девица была настоящей шлюхой. Но это еще не все, готова поспорить, вы не угадаете, что было потом. После ужина Эдмон высадил Брюса, мертвецки пьяного, у «Бристоля», а затем отвез Аньес домой. И прежде чем выйти, она предложила шоферу подняться к ней домой, и там они переспали. А потом договорились о свидании назавтра. Я была на седьмом небе. Ах, еще и в театральной ложе? Я просила Эдмона рассказать как можно подробнее. Почему? Ну что вы, какие могут быть извращенные наклонности. Совсем нет. Просто мой разговор с Эдмоном записывался на пленку.

Эта Аньес, я с ней справлюсь в два счета.

Глава 13

Брюс Фэйрфилд.


Вот сука-лягушатница! Мы же были в Париже, черт побери, не на планете Марс. И весь этот спектакль был разыгран, потому что я ушел из-за стола до десерта. Аньес — француженка, которая все время изображает настоящую француженку и спрашивает себя, что она делает рядом с деревенщиной. Но тут я нашел ее просто комичной. Когда она треснулась о дверь в ванной, я чуть не расхохотался. Хотел расхохотаться. Только, отступая, я опрокинул торшер, и потребовалась постараться, чтобы удержать подставку со столиком и поправить абажур, сохраняя при этом равновесие. Невозможно одновременно с этим еще держаться за бока от смеха. Это точно: я здорово набрался. Я совсем забыл, какие оскорбления Аньес бросала мне в лицо. Хорошее воспитание в монастыре Уазо, ее любимой школе, куда-то испарилось, но в моем состоянии все в одно ухо влетало, а из другого вылетало, как ветер в клетке. Думаю, она орала по-французски. Во всяком случае, повторяю, я не впал в панику. Она, конечно, могла с пафосом осыпать меня проклятиями, но мы лучше поговорим обо всем завтра. Литр «Шато-Латур» — старой перечнице, МП3-плеер — пацану, прогулка в Багателль с Аньес, и все пойдет, как прежде. А сейчас мне надо было только поспать. Проблеваться и поспать. И поверьте, я уснул.

А потом я ждал. Без беспокойства. Аньес была женщиной с характером, а когда характер есть, он обычно плохой. О'кей. Но кризис продлится недолго. Все три дня, которые я еще был в Париже, я ни на минуту не расставался со своим мобильником. Ночью я клал его рядом с кроватью, а днем — в карман своей рубашки, я даже брал телефон с собой в ванную. Я был убежден и уверен, что она мне позвонит, найдет какую-нибудь саркастическую формулировку, и все придет в норму. Согласен, разлитую воду не соберешь, но здесь, откровенно говоря, речь шла только о брызгах. В течение пятнадцати дней мы наслаждались каждой минутой, проведенной вместе. Мы же не разбежимся каждый в свою сторону только из-за этой небольшой вспышки гнева. Я пошел в Лувр. Коко организовала мне поездку на целый день в Евродисней. Я пообедал с Моби. Сделал покупки на авеню Монтень, а у Диора купил колье и браслет от дизайнера Виктуар Кастеллане для Аньес. То есть я рассчитывал на то, что все должно было вновь пойти так, как будто ничего и не было. Одно только меня беспокоило: я не хотел звонить первым. Это она ушла, а я не принадлежу к тем людям, которые любят кризисы. Когда напряжение нарастает, поверьте, я пропускаю свою очередь. Особенно с женщинами. Я, в конце концов, решаюсь встретиться со своим продюсером или с каким-нибудь музыкантом, но объясняться с моей подружкой — это выше моих сил. Ничего не могу тут поделать: это обычная история. Мне не приходят в голову никакие фразы по случаю. Я любил Аньес всем сердцем, я желал только ее возвращения, но внутренний голос говорил мне, что идеальным было бы продолжать все так, как будто ничего не произошло. Главным образом не возвращаться к бесконечным обсуждениям того, что я сделал, что она поняла… Знаю я женщин: они всегда хотят расстелить целые слои слов на то, что их ранило. Если меня загоняют в угол, я молчу. В таких обстоятельствах моя мысль и мои слова — как вода и камень, соединить их невозможно. Результат: ты видишь, как девушка напротив тебя из сил выбивается, чтобы взломать замок двери, на протяжении безумно долгого времени — в конце концов, только для того, чтобы увидеть, что за дверью глухая стена. И тебя сразу же начинают считать хамом. Единственная вещь, которую следует делать, это дать время пройти времени. И в этом я лучший. Кстати, зачем подвергать себя стрессам, если так легко проявить немного терпения? Гнев Аньес пройдет, она приедет ко мне в Соединенные Штаты. Прежде чем уехать из «Бристоля», я просто попросил Коко передать Аньес мои номера телефонов в Нью-Йорке, чтобы она могла в любой момент соединиться со мной. Поскольку я не смог сам их ей сообщить, я также попросил послать ей подарок, купленный для нее у Диора. Повторяю вам, это была просто небольшая семейная сцена, ничего большего. И потом, я по-прежнему любил Аньес.

Забудьте Нью-Йорк во время уик-эндов. Весь Квинс выходит на прогулку. А чокнутые с Уолл-стрит после стрессов и употребления кокаина вызывают у себя галлюцинации и пьют белое вино и водку с апельсиновым соком. Если я где-нибудь показываюсь, незнакомые люди хлопают меня по плечу, просят автограф и предлагают с ними выпить по стаканчику. И ты или соглашаешься, или тебя принимают за диву, которая уже и в двери не входит, как все люди. В любом случае ты проклинаешь себя за то, что вышел из дома. В аэропорту Кеннеди, когда Скотт, мой козел отпущения, предложил мне поехать прямо на Лонг-Айленд, я тут же ухватился за это предложение. Во время нашего брака София купила там деревенский дом на пляже Амангасетт. Скотт открыл его, а служанка-пуэрториканка зажгла огонь в камине. То, что это предложение исходило от Скотта, должно было бы удивить меня. Как только он удаляется от выхлопных газов Манхэттена, ему чего-то недостает. Даже если он проезжает на машине мимо цветочного магазина, этого достаточно, чтобы у него появилась одышка. Однако моя система тревожного оповещения не сработала. Как только я ступил ногой на родную землю, мои проблемы с координацией снова вернулись. Тремя днями раньше, с Аньес, захотев пить, я мог сам найти дверцу мини-бара. Или, если надо было позвонить, самостоятельно набрать номер, как большой. И даже вынуть свою карточку «Америкэн экспресс» и протянуть ее. Я больше не узнавал самого себя. Пять минут со Скоттом — и я вновь стал, как обычно, взрослым, но ни на что неспособным, вроде инвалида. Он нашел носильщика, он получил мои десять чемоданов, он купил газеты, он подогнал «кадиллак» к входу в терминал, и мы уехали, при этом я и пальцем не пошевельнул. Потом уже я понял, что Коко, нарушив инструкции этого подонка Оливье, ввела его в курс дела. Нужно было удалить меня из пейзажа на то время, пока «Континенталь Париж» не достигнет с «Континентал Нью-Йорк» соглашения по поводу моей участи. На этой стадии дела я ничего не узнал, мы поехали на берег океана и находились там в течение недели. Мне это было очень кстати. После двух песен, написанных в «Пелликано», я нашел аккорды, на которых будет основана третья песня. Я проводил дни, гуляя по пляжу, а ночи — за пианино рядом со своей бутылкой. Это был рай в моем измерении. Я мог бродить, пить, мечтать и заниматься музыкой — это все, что я люблю. А вот читать, играть в карты, в гольф или в теннис я ненавижу, если быть точным, я не люблю игры вообще. Не говорите мне также о кошках и собаках. Подумать только, миллиарды долларов тратятся ежегодно на эти клубки шерсти! — я этим просто потрясен. Было бы лучше раздать эти деньги в гетто Нью-Йорка, не говоря уже об Африке. В тот вечер, когда я сказал это на шоу у Дэвида Леттермана, телефонный коммутатор буквально взорвался. Миллион старых слабоумных католиков, для которых милосердие состоит в том, чтобы ласкать свой мешок с блохами, заклеймил меня позором. На следующий день на вебсайт «Континентал» пришли тысячи писем — но на этот раз мнения разделились: одни толпы меня оскорбляли, другие поздравляли. Через две недели мой портрет появился в журнале «Тайм», вместе с целым расследованием о бизнесе на домашних животных. Настоящая непристойность. В общем, я бросил это. Во-первых, этот сюжет был мне до смерти скучен. Во-вторых, Скотт и «Континентал» не желали больше слышать об этой полемике. У них так заведено: как только появляется негативная реакция, они все бросают. Это меня устраивало. Мы перешли к другим вещам.