Соболев сжал мою руку так сильно, что я поморщилась. Но ничего не сказала.

Я сама часто завидовала современным подросткам. Сейчас можно найти «своих» в любой точке мира и не расставаться с ними никогда.

А в моем детстве как? Родители переехали в другой район — и все.

Я так лишилась Ксени, моей дошкольной соратницы по безумным набегам на колючие кусты крыжовника под окнами дома.

Поэтому я не удивлялась упорству Ильи. Только завидовала. Хотела бы и я точно знать, что мне нужно и идти к этому, не сворачивая.

— Я не отступал. Мне всегда говорили, что настоящие мужчины добиваются женщины, которую любят. Но все было тщетно. На выпускном я осознал, что могу больше никогда ее не увидеть. Я поступал в физтех, собирался жить в общаге в Долгопрудном, она планировала поработать годик медсестрой в ветеринарной клинике и подумать, хочет ли быть врачом. Где нам встретиться?

— И что ты сделал?

Перед глазами стояла Варя на выпускном — в зеленом платье с одинокой розой в руках. Очень грустная Варя. Я так тогда ей завидовала, что даже не думала, что он чувствует на самом деле.

Представить только, что кто-нибудь, кто мне совершенно не нравился — тот же Протасов, например, к одиннадцатому классу из ангелочка превратившийся в быдловатого качка с бандитскими манерами, вдруг воспылал бы ко мне нежной любовью. И стал бы заваливать цветами, караулить на выходе из школы, дарить игрушки и шоколадки и названивать, чтобы поговорить о музыке. И все это после одного вежливого разговора о Земфире, например.

Бррр.

Очень терпеливая девушка.

— Я ее обманул.

Илья вдруг заметил, что слишком сильно сжал мою руку, выпустил и с виноватым видом стал массировать побелевшие пальцы. Я тихонько ойкнула.

— Я пообещал больше не настаивать ни на чем и попробовать быть просто друзьями. И честно держался почти два года. Переписывался в аське, приглашал на концерты не чаще раза в месяц, пару раз мы даже съездили на рок-фестиваль, где я оставлял ее на ночь одну в палатке, а сам бродил по полям до утра, чтобы не поддаться искушению.

— А потом?

— А потом я вылетел со второго курса, потому что надо ходить на лекции, а не играть в игры, бухать и мечтать о несбыточном. И загремел в армию.

— Ой.

— Ага, ой… — он грустно усмехнулся. — Тогда еще два года служили. Перед отправкой я попросил Варю о встрече. Был очень убедительным. Напирал на то, что она меня, может быть, вообще больше никогда не увидит. Она согласилась, плакала все свидание, жалела меня… Генетическая память, что ли, проснулась, бабок-прабабок, провожавших мужей на войну. Вот так я выпросил, буквально наныл у нее секс. Народная мудрость была права — упорным все удается…

Я аккуратно попыталась убрать пальцы из-под его руки, но он цепко поймал их. И мой взгляд тоже.

— Больше мы не встречались.

* * *

После развода я много думала о том, как жить дальше, где искать нового мужчину, зачем его искать и как оно будет — встречаться с кем-то, кто тоже разведен. Особенно, если в первом браке у него остались дети. А чаще всего так и бывает. Навсегда в мою жизнь войдет не только любимый мужчина, но и женщина, которую он когда-то называл единственной и самой лучшей.

Смогу ли я когда-нибудь поверить тем же словам? Не буду ли постоянно помнить, что после меня может обнаружиться единственная номер три? Четыре? Что я вообще в очереди из любовей на всю жизнь и мой номер шестнадцатый?

И дети. Это было хуже всего. Я вся сжималась внутри, отказывалась представлять, что ни с кем не буду близка по-настоящему, никогда не стану ближе бывшей жены, потому что дети делают людей родственниками навсегда.

Мне все говорили — брось, не заморачивайся. Пытались убедить, что первый брак — всегда немного дурость, а второй — сознательный выбор. И даже намекали, что большинство мужчин после развода своих детей тоже считают бывшими, и это не будет проблемой.

Тут мне становилось противно, и я действительно переставала об этом думать, чтобы не расстраиваиться заранее.

Правильно делала.

Теперь мне предстоит соревноваться не просто с бывшей, а с мертвой бывшей. С Варей, навсегда оставшейся для Соболева девятнадцатилетней. Юной, яркой, свежей. И чем дальше она будет уходить в легенды и мифы, тем безупречнее будет ее образ.

— Почему? — тихо спросила я. — Почему вы больше не виделись?

Она не дождалась его из армии?

Мне повезло с мужем. Он был признан не годным по состоянию здоровья, и меня совершенно не коснулась проблема долгого ожидания возлюбленного. Друзья поступили в институты и тоже как-то миновали эту проблему. Я даже не могла вспомнить, были ли среди моих знакомых мужчин служившие. Кто бы мог подумать, что именно Соболев, такой классический неформал, загремит в армию?

Как он там выжил?

— Мне не очень повезло, — он криво ухмыльнулся. В глазах мелькнуло что-то жесткое, мышцы лица на миг закаменели. — Это была маленькая часть в Карелии, где были… свои порядки.

Теперь была моя очередь успокаивающе накрывать его руки своими. И гладить большим пальцем тыльную сторону кисти и пересекающий ее длинный шрам, уходящий дальше, на предплечье.

Спрашивать не стала.

— Мы с ней продолжали переписываться и даже созваниваться. Как друзья. Как будто ничего не было… Но я вдруг понял, что не жду писем и звонков. И даже стараюсь избегать их. Тут надо понимать, насколько у нас все было нерадостно, чтобы оценить, почему вместо получаса спокойной жизни в секретариате, где стоял телефон, я предпочитал лишние полчаса в казарме. Никогда не думал, что окажусь человеком, который, добившись желаемого, утрачивает к нему интерес.

— Ты жесток к себе, — я не выдержала. — И тебе было, сколько, двадцать?

— Люди не меняются, я же тебе уже говорил. Меняется наш взгляд на них. Я наконец понял про Варю то, что мешали увидеть розовые очки. В армии оказалось очень неудобно в розовых очках. Разбились, а новые взять неоткуда. Зато у меня было очень много времени для размышлений во время тупой однообразной работы. Или в карцере. Или в больничке… книг у нас там было небогато, сама понимаешь. Я увидел ее настоящую. Понял, что кроме книг и фильмов у нас нет ничего общего. Очень разные взгляды на жизнь и людей. Что на самом деле я влюбился в нее только потому, что она была первой девушкой, с которой мне удалось поговорить по душам. Первой, кто хотя бы ненадолго обратил на меня внимание. Я мог запасть на любую — и превозносил бы пухлые губки и голубые глаза вместо любви к Ле Гуин.

Он сплел свои пальцы с моими, поднес мою руку к губам и поцеловал по очереди костяшки моих пальцев:

— Прости, я понимаю, что тебе это не очень интересно и даже неприятно.

— Мне интересно! — запротестовала я. — Продолжай!

Потому что он только что вернул мне надежду.

И заставил задуматься — а в какой момент я сама влюбилась в него?

Когда выделила из всех остальных, обратила внимание?

Ведь в младшей школе мне нравился ангелочек-Протасов, и я отнюдь не демонстрировала склонности к непонятым романтическим героям.

Почему же в старшей я выбрала Илью? Что такое я вдохнула однажды и не смогла больше дышать, когда видела его острый взгляд из-под светлой челки?

Я не помню. И это меня почему-то немного тревожит.

— Ну хорошо… Потому что для меня сейчас самая сложная часть.

Илья кинул очередной невидящий взгляд в окно, но тут же посмотрел мне в глаза.

— Там и тогда я узнал, что такое — по-настоящему убегать в свой внутренний мир, когда снаружи невыносимо. Все фантастические миры — полная фигня. Они для скучающих бездельников. Я тоже был таким. Но когда мне по-настоящему понадобилось укрыться, я не смог найти защиту ни у Толкиена, ни у Херберта. Мне помогли воспоминания о настоящих, живых людях. О девушках, конечно. И знаешь, что я понял? Я понял, что мне вообще никогда не нравились такие, как Варя.

— Яркие и умные? — удивилась я.

— Те, кто придумывает себе другую, яркую жизнь, стараясь прикрыть то, что на самом деле ничего из себя не представляют.

Это было как удар тарана. Тупого тяжелого бревна прямо в середину груди. Его слова вышибли весь воздух из легких, кровь бросилась в лицо и мгновенно одеревенел язык.

Так безжалостно точно попасть в меня — надо быть экстраординарным человеком.

Захотелось встать и уйти.

****

Видимо, официантка своим профессиональным чутьем уловила этот мой порыв. Весь разговор мы никого не видели вокруг и нас никто не тревожил, а сейчас она вдруг появилась у столика.

Она выглядела замученной. Видимо, в такой прекрасный майский день не только мы выбрались позавтракать в городе. Наверняка к середине дня девушка успела замумукаться до такой степени, что ее уже не умиляло, как мы держимся за ручки и шепчем друг другу нежности.

— Еще заказывать будете? Кофе повторить? Счет принести?

— Счет, пожалуйста! — попросила я.

Надо просто куда-то отсюда уйти.

Мне казалось, что светло-бежевые стены кофейни давят на меня, потихоньку сдвигаются, пока я не смотрю, и воздуха становится все меньше.

— Ты торопишься? — удивился Илья.

Но достал карточку и протянул официантке. Та равнодушно, не вникая в наши драмы, рассчитала нас, забрала чаевые и ушла.

Я подхватила сумку и вылетела на воздух.

Дышать.

Неподалеку, через дорогу, мы небольшой сквер. Мне показалось что там, среди деревьев, воздуха должно быть больше. Я так туда стремилась, что забыла посмотреть по сторонам и только визг тормозов машины, которой я бросилась наперерез, меня немного отрезвил.

Илья в два шага догнал меня, взял за руку и осторожно, как маленькую, перевел на ту сторону и остановился только внутри сквера, под липами.