Кроме Вари.

Варя тоже была не такой как все, так что я его могла понять. В ней смешалось столько разных кровей, что глядя на темноглазую бойкую красотку с ворохом каштановых кудряшек, сложно было понять, где помотало ее предков. Сама она рассказывала про бабушку цыганку, деда итальянца, прадеда монгола и прапрадеда австралийского аборигена, но запросто могла и врать. Она вообще легко и беззаботно врала, и так же легко сочиняла забавные и страшные истории. Была похожа на налитую соком тугую смешливую черешенку и тоже читала книги и смотрела фильмы, о которых остальные даже не слышали.

Неудивительно, что Илья влюбился в нее, как только впервые увидел на линейке в школьном дворе в десятом классе. Она переехала к нам с родителями, двумя сестрами и пятнадцатью кошками из Владивостока, где ее отец служил на подводной лодке — или она придумала это, чтобы казаться интереснее, как и все остальные свои истории.

Он таскал ей шоколадки, писал разноцветные записочки с признаниями в любви и длинные письма о своей жизни. На всех переменах он всегда ошивался неподалеку и не спускал с нее влюбленных глаз. Каждый день провожал ее до дома: иногда с ее разрешения шел рядом, а если она не позволяла — на несколько метров позади. Вызывался дежурить вместо нее в классе, а на субботниках делал и ее часть работы, и свою.

Он посвящал ей стихи и даже классные сочинения, если речь шла о любви.

До момента ее появления я считала, что он бесплотный, как эльф, и бесконечно далек от пубертатного сумасшествия, которое началось в седьмом классе. Все эти разговоры о том, кто с кем гуляет, кто на кого запал, перебрасывание записочками, пошлые рисунки на листочках в клеточку, передающиеся под партами по рядам, первые поцелуи и пересказанная страшным шепотом книга «1001 вопрос про это».

Но я ошибалась — ему тоже были не чужды все эти глупости.

Варя всегда могла быть уверена, что он первый подойдет пригласить ее на танец на дискотеке и 14 февраля первой валентинкой на ее парте будет его сердечко.

Его любовь была безответна, безнадежна, но от этого становилась только сильнее.

Мне оставалось только тайком писать о нем в свой розовый дневничок с замочком, отчанно шифруя его имя, чтобы никто не догадался, даже если прочитают.

Я гадала на него с зеркалами и пеплом, я шептала выдуманные заклинания на рождающуюся луну и носила в ухе сережку со стилизованной буквой «И», Илья. Она была настолько вычурной, что казалась похожей на «М» — Маргарита. Никто не догадывался.

Я не могла вымолвить рядом с ним ни слова и опускала глаза, когда он смотрел на меня. Однажды мы с Варей возвращались вместе из музея после экскурсии, она жила недалеко от меня. Илья напросился ее проводить, и всю дорогу домой я молчала и смотрела в пол, умирая от счастья его близости.

А потом школа закончилась и нам было негде больше встретиться. Он снился мне еще несколько месяцев в счастливых, наполненных солнцем снах. И еще однажды я шла по улице, и мне показалось, что я увидела его, идущего мне навстречу в толпе. Не смогла разглядеть — испуганно уткнулась взглядом в асфальт, чувствуя как бешено бьется сердце и заливает жаром лицо. Тут же свернула в ближайшую парикмахерскую и там потребовала покрасить меня в рыжий и сделать сумасшедшую стрижку. Просто так, на всякий случай. Вдруг он сейчас пойдет по улице обратно, заметит меня и…

И с тех пор мы больше не виделись.

Через год я встретила своего будущего мужа, и образ нездешнего мальчика потускнел в моей памяти. Я думала, что за пятнадцать прошедших лет мои чувства давно истлели и рассыпались в прах.

Я ошибалась. Как я ошибалась!

*****

Мне понадобилось всего три секунды, чтобы взять себя в руки и вспомнить, что я давно не школьница. Я взрослая женщина тридцати с лишним лет, которая умеет держать лицо, когда ее увольняют с работы, когда ей говорят, что у нее никогда не будет детей и когда любимый муж заявляет, что уходит к другой. На фоне всего, что случалось со мной в жизни, то, что Илья Соболев меня не узнал — такая ерунда! Не стоит даже потускневшей улыбки.

Возвращаемся к изначальному плану. Я тут не за тем, чтобы сохнуть и тосковать по школьной любви. Моя задача — утереть нос бывшим одноклассникам, стать звездой на этот вечер и потом черпать силы в этом воспоминании для того, чтобы выкарабкаться из той ямы, в которую я попала.

Собственно, для этого я сюда и отправилась вопреки всем разумным доводам. Пока только сама себя уговариваешь, что твоя жизнь не так уж и плоха, легко усомниться. Но когда эту веру поддерживает вера самых пристрастных в мире судий — вот тут можно многое! Даже лютые враги, заполученные во взрослом возрасте, никогда не будут настолько уверены в твоей никчемности, как школьные друзья.

Самый уверенный в себе плейбой скукоживается, когда на него смотрит девочка, отказавшая в танце на школьной дискотеке. И неважно, что у его ног рыдали самые красивые актрисы мира, пока он с жестокой улыбкой говорил: «Ты знала, что это будет всего одна ночь». Если домохозяйка из Бутово пятьдесят четвертого размера помнит, как стыдилась того, что ты посмел с ней заговорить, в твоей душе навсегда останется та часть, которая верит, что она была права.

Так что задача сотворить невозможное и переломить воспоминания одноклассников обо мне стоит усилий. Но для этого надо их шокировать. Просто зарплаты в пять тыщ евро и встречи Нового года на вилле Робби Уильямса недостаточно. Они тоже Пугачеву вживую видали! Нет, надо потрясти самые основы их представлений обо мне, как о бедной скромнице и тихоне. Золушке, которой не досталось крестной феи, поэтому за балом она наблюдает из-за забора.

Поэтому спину прямо! Грудь, губы, томный взгляд! И не оглядываться как селянка на ярмарке, а задумчиво встать посреди холла с видом обнаженной Мэрилин Монро, доставшей сигарету неизвестно откуда. Сейчас мир выйдет из ступора и со всех сторон поднесут зажигалки.

Сработало.

— Вы какого года выпуска? — тут же прилетел мне вопрос, оглянуться не успела.

А вот теперь успела. Красивый мальчик в белой рубашке и очках, одиннадцатиклассник, видимо. Вопрос задал, правда, не мне, а моей груди. Но это ничего, в таком возрасте стоит даже на линолеум, ожидать, что он оценит мой изысканный стиль было бы преждевременно.

В руках у него был планшет, в который он быкал, не глядя, пока я медленно меряла его взглядом. Наклонилась к его уху и с придыханием спросила:

— Года выпуска? Как «жигули»?

— В смысле… — он мгновенно растерялся и покраснел. — В каком году…

Он совсем смутился и опустил глаза. А там у меня — ноги!

Вот эти, которые стройные и от ушей. Моя гордость, одноклассниками еще не виденная, даже круче груди.

Совсем засмущала парня. Молодец, монстра первого уровня победила, перехожу на следующий уровень.

На котором уже без попыток флирта быстренько назвала свой год выпуска, и мальчик охнул.

Я удивленно подняла бровь. Одну. И руки на груди скрестила. Взгляд его тут же метнулся от ног обратно, до моих глаз так и не добравшись.

— Я думал, вы лет пять назад выпустились… — забормотало несчастное создание, отмечая меня в списках.

Что еще нужно девушке для счастья? Такого комплимента мне хватит надолго!

Сколько лет прошло, а лифты в школе так и не сделали. Престарелой женщине тридцати с лишним лет и на каблуках пришлось карабкаться по выщербленным бетонным ступенькам аж на третий этаж, помахивая бейджиком с именем и буклетом о школе.

Наш 33-й кабинет находился в углу рекреации, и по пути с любопытством рассматривала изменившуюся школу. На дверях других кабинетов были наклеены бумажки с надписями: «Выпуск 2003-го года», «Выпуск 2011 года», «Выпуски 1975-85 года». У последних, видать, совсем мало бойцов осталось.

Некоторые двери были распахнуты, и я с заглядывала туда, где веселые люди разных возрастов пили и пели, сидели за столами, расслабив галстуки и скинув туфли, нагло курили прямо в распахнутое окно и рассматривали наваленные ворохом фотографии.

Другие были закрыты — и оттуда доносилась музыка самых разных поколений. Можно было без табличек угадать десятилетие выпуска.

Мимо двери, где звенела гитара, я проскочила побыстрее. Голос нашего физика, любителя походов и авторской песни, я узнаю даже в старческом маразме.

А мимо следующей прошла на цыпочках — рефлекторно. За полтора десятка лет ремонт наверняка делали не раз, но дверь учительской осталось такой же жуткой, обитой черной кожей и с острыми металлическими заклепками.

В родной 33-й кабинет я заходила уверенной в себе звездой — но едва переступив через порог, мгновенно провалилась в прошлое.

Вроде там было все новое: интерактивная доска, пластиковые окна, кулер, портрет президента над учительским столом, а запах и атмосфера остались все те же. Будто и не было тех пятнадцати лет. Будто бы мне приснился и выпускной в роскошном платье, и студенческие пьянки, и свадьба в районном загсе, и работа, на которой меня, как взрослую, называли Маргаритой Борисовной…

Как бы я ни ненавидела школу, а десять лет моей жизни она была мне вторым домом. И сейчас я почуствовала именно это — что я вернулась домой. Пусть меня тут не особенно любили и ценили, все равно — дом.

И сегодня в нем праздник.

На сдвинутых столах стоят бутылки «Советского шампанского», дешевые соки в картонных упаковках, горками навалены бутерброды с колбасой, в пластиковые стаканчили разлита водка.

Не выходя из образа, я с кривой улыбкой осмотрела угощение и наконец перевела взгляд на собравшихся.

Как говорится, попала в ад, а тут все свои!

******

На секунду мне показалось, что я не туда попала.

Кто эти чужие тетки и мужики с раскрасневшимися лицами? Разве на двери был написан не наш год выпуска?