Он предложил научить меня актерскому мастерству. Вот прямо под этой лестницей.

Что ж, целовался он и вправду отлично.

Но для роли этого было маловато, а мое бедное сердечко было слишком плотно занято Ильей. Хотя, конечно, мне льстило внимание такого взрослого мужчины.

Мы еще немного походили на свидания — невинные, с мороженым и дельфинарием! — а потом, когда Игорь стал намекать на большее, я трусливо слилась, отмазавшись подготовкой к экзаменам.

Ну как — слилась… Просто перестала подходить к телефону, когда на определителе высвечивался его номер. Он был упорный, в день бывало по сорок звонков. Родители уже начинали закипать, но постепенно все сошло на нет. Я очень боялась, что он придет на выпускной, но обошлось. Видимо, нашел кого-то посговорчивее.

— Тоже вспоминаешь былые победы? — усмехнулся Игорь. — Я в лучшие времена оставлял тут по сердечку в месяц. А теперь стал старенький и девушки меня больше не любят.

Видно было, что он кокетничает и ждет, что я скажу, что в сорок с хвостом для мужчины все только начинается. Но я даже не знала, что меня взбесило больше: это самодовольное высказывание про лучшие времена или то, что при этом он меня все же запомнил!

Даже странно при такой-то плотности графика.

— Радуюсь, что некоторые славные традиции канули в Лету, — честно призналась я.

То нацарапанное им сердце жгло мне душу страхом еще долго. Мне казалось, что если Илья узнает об этом, то больше никогда на меня не посмотрит.

Не узнал. Но и не посмотрел.

— Мне кажется, у нас зря ничего тогда не вышло, — вздохнул Игорь. Подошел и устало, как-то грузно, сел на сломанную парту. — Как думаешь? Попробуем еще разок? Кольца у тебя нет, ничего не мешает.

— Ты уже всем из «лучших времен» это предложил? — фыркнула я.

— Колючая. Жестокая, — как-то даже нежно сказал он. — Всегда такой была, поэтому и нравилась.

— Иди нафиг, — честно сказала я и направилась к лестнице.

Реально у них всех бес в ребро, что ли?

— Давай хоть в «Фейсбуке» зафрендимся! — крикнул он мне вслед.

Я только еще раз фыркнула, быстро стуча каблуками по ступеням.

И вспомнила, что вообще-то собиралась домой, когда уже взялась за ручку двери нашего класса.

— На той тусовке даже Ритка была! — услышала я в ту секунду, когда уже была готова отпустить дверь и все-таки сбежать.

Так-так-так… Сплетничают обо мне?

— Это потому что Корниенко ее заставила!

— Да ладно? Это как?

Я натянула улыбку и вошла.

— Это так, что у меня не было выбора, — я оглядела класс и заметила, что Наташка уже сидит рядом с Ильей. Флаг им в руки и бронепоезд навстречу. Отошла в противоположную сторону и подхватила последний свободный стаканчик. — Я уронила ее плеер, и у него раскололась задняя крышка. Она сказала, что либо я оплачиваю замену, либо прихожу на ту вечеринку.

Забавно, они все считали, что я просто стеснялась тусовок. На самом деле меня никогда не приглашали. Но я настолько выпадала из поля их внимания, что оказывалась в нем только тогда, когда меня хотели как-то поддеть.

— Но это была МЕГА-вечеринка! — зажмурилась Наташка, толкнула Соболева плечом, да так и осталась сидеть, прижавшись к нему. — Ты помнишь? Как Денисов нажрался и блевал из окна на клумбу? Как мы разбили дизайнерский плафон и пытались его склеить из самых мелких осколков? Как Дашка прятала от нас варенье из фейхоа на шкаф, чтобы не сожрали?

— И как мы пытались выговорить название этого варенья — тоже, — подхватил кто-то из наших. — Фейх… фейховайное? Фейховое?

Я из той вечеринки помнила, как мы пробовали по глоточку разноцветные ликеры из родительского бара и как почему-то все решили, что у меня начались месячные и подходили, чтобы поиздеваться по этому поводу под видом заботы. Не надо ли тебе, Риточка, таблетку? Грелку? Шоколадку? Запасную прокладку? Вроде бы совершенно невинно, даже по-доброму, но не когда это делает двадцать человек подряд с паузой в пару минут.

— Илюш, не нальешь мне еще шампанского? — проворковала Наташка прямо Соболеву на ухо. И прижалась еще теснее. Ничего особенного, но буквально за три минуты она добралась с ним до стадии, до которой мы не дошли и за пару предыдущих часов.

Никогда я такому не научусь, просто никогда!

— Конечно! — легко откликнулся он.

Забрал у Наташки стаканчик, открыл новую бутылку, положил на тарелку несколько ягод клубники и винограда, хотя она не просила.

Поставил перед ней…

И отошел. Ко мне.

Сел рядом на свободное место, чокнулся своим шампанским с моим и спросил:

— Тебе тоже понравилась та тусовка?

— А ты разве на ней был? — изумилась я.

В огромном загородном доме, роскошном даже по нынешним временам, можно было бы спрятать половину нашей школы, но уж Илью-то я бы заметила!

— Все были. Меня Варька пригласила, чтобы точно не отказался. Хотели огромную вечеринку, как в американских фильмах. Но я быстро ушел.

— Как это ушел?.. — я растерялась. — Там даже автобусы не ходили, нас в «Газели» привезли-отвезли.

— Ну так… — в серых глазах заискрился смех. — В шестнадцать лет бешеному лосю двадцать пять километров не расстояние.

— Ты псих… — пробормотала я.

— Просто не люблю дешевых манипуляций.

Мне показалось или при этом он посмотрел на Наташку, через весь класс прожигающую нас взглядом?

— Кстати! — совершенно некстати вылез Денисов. — А помните, мы на выпускной делали такую огромную стенгазету с фотками и там все писали, кем хотят стать, а остальные приписывали, как им кажется, сбудется или нет? Вот бы сейчас это перечитать!

— Я помню, что хотела стать певицей, — рассмеялась Синаева. — Такая глупенькая была.

— А вот Наташка стала, — подколол Першин. — Думаешь, она глупенькая?

— Наташ, а ты кем хотела?

Наташка закинула ногу за ногу. Я ревниво заметила, что у нее это получается куда сексуальнее, чем у меня. На меня только Соболев слюни пускал, а она притянула все взгляды, даже девчонок. Кроме собственно Соболева.

— Не помню… Жаль, мы эту газету не сфоткали тогда хотя бы. Ее, наверное, выкинули.

— Да нет же, — удивилась я. — Она у меня дома лежит на антресолях. Ты же мне и помогала ее тащить, она ж метров пять в длину, я бы не справилась.

— Серьезно?!

— Кондратьева, а ты далеко живешь?

— Тут, в пяти минутах, — я кивнула на свой дом, который было видно в окно класса. — Принести?

— Конечно!

— Давай помогу? — предложил Илья, вставая вслед за мной.

****

Ну вот и меня наконец мальчик провожает из школы домой.

Пять минут быстрым шагом. Десять — нога за ногу и отвлекаясь на кошек.

Пятнадцать — если вам есть, о чем поговорить.

Я была на каблуках, но Илья легко подстроился под мой шаг.

Да, пять минут — это оптимистичный расчет для двенадцатилетки с избытком энергии. В моем солидном возрасте так не получится.

И не надо.

Этот майский день слишком славный, чтобы куда-то торопиться.

Можно идти рядом, с трудом удерживаясь, чтобы не взять Илью за руку, и представлять, как это могло бы быть тогда. В те времена, когда за такую прогулку я отдала бы половину своей крови и десять лет жизни.

Можно подставлять лицо солнцу и чувствовать, что тебе снова пятнадцать, все впереди — только хорошее! — и мир пахнет клейкими тополиными почками и счастьем.

— Ты так близко живешь? — удивился Илья, когда я кивнула на свой дом. — Повезло…

— Можно было еще ближе Из той пятиэтажки до школы идти быстрее, я проверяла, — рассмеялась я.

— И всю школу так жила? Пять минут от дверей до дверей?

— Представь себе…

— А мы не высыпались! Тащились по утрам от остановки, проклиная весь мир! — возмутился он. — Я кофе начал пить лет в четырнадцать, чтобы хоть как-то по утрам глаза открывать. Жил на той стороне, у леса — пешком минут сорок отсюда.

Чуть было не ляпнула: «Я знаю». Вот было бы палево.

Наша школа считалась хорошей. Немного с прибабахом со всеми этими традициями и гимнами, но зато учителям было на нас не пофиг и увидеть ее сгоревшей мы не мечтали. Поэтому в нее с радостью приезжали и с другого конца города, и даже совсем издалека, как та же Дашка, которую личный шофер возил каждое утро из загородного дома.

Таких как я, живущих близко, было меньшинство.

— А сейчас ты как? Родители с тобой живут? — полюбопытствовал Илья.

Все-таки одноклассникам мы позволяем больше. Спроси это кто-нибудь другой, я бы как минимум поморщилась от бесцеремонности.

— Нет, они переехали в деревню, когда я стала самостоятельной. Там огород, речка, лес, собак можно завести хоть стаю, мама всегда мечтала.

— Значит с мужем и детьми? — хмыкнул Илья, но тут же спохватился: — Ах да, ты же не замужем. И детей не любишь.

— Ну что значит — не люблю! — запротестовала я. — То, что я решила их не заводить, вовсе не значит, что прямо не люблю. Я с удовольствием вожусь с детьми подруг.

— Интересный вариант. С удовольствием, но своих не хочешь.

— Думаешь, все должны хотеть детей? — я помрачнела. — А вдруг не получится их полюбить, например?

Удерживаться на грани между правдой и бравадой становилось все сложнее.

— Дети — это же твое продолжение. Как их можно не полюбить?

— Надо для начала любить себя, чтобы полюбить свое продолжение, — вздохнула я.

— А ты себя не любишь? — Илья остановился.

Нам оставалось только свернуть на тропинку, ведущую через поляну, заросшую радостными желтыми одуванчиками. Ощущение сияющего счастья от того, что вокруг весна, светит солнце, теплый ветер ласкает мои плечи и ворошит пшеничные волосы Ильи не мог перебить даже этот грустный разговор.