После гибели семьи Воровский ни разу не ездил в Сочи. Он вообще никуда не ездил, только если того требовали дела. Но последние два месяца мать, как будто сошла с ума. Допекала его просьбой приехать в гости днем и ночью, и взяла клятву, что он появится в Адлере на новогодние каникулы.

«Мы будем гулять, пить вино и веселиться, — убеждала Воровского она. — Надо жить дальше, понимаешь, Миша? Если ты живой, значит, для чего-то Богу это нужно».

Он же совсем не понимал, о чем лопочет ее муж на грузинском языке, и поездка казалась ему тяжелой нагрузкой. Но мысль о том, что он останется дома, один на один со своими страшными монстрами – воспоминаниями, тяготила еще сильнее.

Воровский взглянул на пистолет. Лучше в Сочи. Болтовня грузинских родственников маминого мужа будет раздражать, но так спокойнее. Да и дом надо подготовить к продаже. Нечего его оставлять. Только больнее становится.

Он планировал улететь сегодня ночью. Скорее всего, мать звонила, чтобы напомнить – она его ждет.

Снова звонок. Нет, мать определенно решила добиться от него ответа.

Воровский нехотя взял трубку.

— Миша! Ну, вот скажи, почему ты не отвечаешь на звонки?

— Прости, мам. Вчера корпоратив был, я отсыпался.

— Отсыпался он… Опять до синих чертей напился со своими партнерами, наверное! Когда тебя ждать?

— Еще не знаю. Возможно, сегодня, если Аня купит билет на самолет.

— Когда твоя секретарша купит билет, позвони мне.

— Хорошо.

Он поморщился. Мама всегда говорила в трубку слишком громко, так, что звенело в ушах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я люблю тебя, Миша.

— Да, я тоже люблю тебя, мамочка.

— Я жду тебя.

— Я знаю…

Он выключил телефон. Убрал пистолет и захлопнул дверцу сейфа покрепче. Покосился на повизгивающего у ног пса и поплелся в ванную. Может, контрастный душ даст ему сил найти смысл в дальнейшем существовании.

Струи воды. Горячие, холодные. В голове медленно проясняется. Надо заварить крепкий кофе и приготовить завтрак.

После завтрака он стоял на пороге дома в длинном махровом халате в полоску, перебирал почту и наблюдал за резвящимся на сырой от тумана и дождя лужайке Тайсоном. Нет, все же, новый год в тумане наведет депрессию, на кого угодно.

Снова завибрировал сотовый телефон. На этот раз сообщением от Анны. Преданная ему Анна знала намного лучше мамы, что звонить по утрам в выходной день боссу опасно. Если требовали обстоятельства, она писала сообщения. Но это тоже случалось очень редко. Если Анна пишет сообщение, значит, случился очередной форс-мажор.

«Михаил Викторович! Доброе утро! Секретарь господина Азуле звонил мне пять минут назад. Жан-Пьер приказал выслать Лизу в Москву сегодняшним рейсом, в девятнадцать тридцать. Для нее уже приобретен билет на самолет и забронирован номер в гостинице».

Воровскому показалось, будто его ударили по голове чем-то тяжелым.

«Ах, ты, старый мерзавец… Лизу себе выписать на выходные в Москву решил…»

Сжались кулаки. Злость захлестнула темной волной. Ему ли не знать, для чего Азуле Лиза в Москве? Номер в гостинице он ей забронировал! На субботу и воскресенье!

Втянув мощной грудью воздух, Воровский написал ответ.

«Аня, срочно найдите еще один билет на этот же рейс. Забронируйте номер в той же гостинице, где Азуле предполагает поселить Лизу. Ее нельзя отпускать одну».

«Постараюсь, Михаил Викторович».

Отшвырнув промокшие письма обратно в ящик, Воровский позвал собаку и вернулся в дом.

Вот так – встречаешь совершенно незнакомую женщину, а спустя несколько дней не представляешь, как жить дальше, если ее не будет рядом. Кажется, маме придется немного подождать.

Глава 28. Лиза

Медленно открываю глаза. В голове шумит.  Снова закрываю. Лучше их совсем не открывать. К горлу подкатывается тошнота. Откатывается, потому что в нем сухо так, будто его скребли наждачкой.

Я со стоном переворачиваюсь на живот. Медленно вспоминаю ночной клуб «Приват», водку, Воровского… Потом мы куда-то едем в такси… потом темнота… Точно, я собиралась вызвать такси, чтобы поехать к маме. Стыдно-то как. Притащилась посреди ночи к родителям пьяная и ничего не помню. Наверное, Воровскому пришлось меня заносить. Или таксисту. Вряд ли Воровский поехал бы ночью со мной на такси в другой город…Нет, он был. Я точно помню, что он сидел в машине…

— Мам! — зову в пустоту. Никакого ответа.

— Мама! — снова зову.

Ну, как же так? Дочь умирает с похмелья, а маме трудно отозваться. Хоть бы стакан воды принесла, что ли.

«Может, она ушла на базар? Купить гуся к новогоднему столу?»

— Пап!

И его тоже нет. Ну, да, они вместе и отправились на базар, оставив меня отсыпаться после жуткой пьянки.

Открываю глаза. Медленно поднимаю голову с подушки. О, я все еще в своем миланском платье. Только оно безбожно измято. Как мне вообще пришла в голову идея ехать к родителям без вещей? У меня же ничего нет! Ни белья, ни колготок… Придется все покупать, чтобы продержаться новогоднюю ночь. А как же без нарядного платья? Все мамины и папины друзья притащатся в дом, праздновать. Будут на меня смотреть. А я приехала с одной сумочкой, в которой кроме телефона и кредитки ничего нет.

Сажусь в постели. Голова кружится жутко.

— Лиза! — дверь открывается. На пороге мама. — Бог мой, Лиза, зачем ты вчера так напилась? Как маленькая, честное слово…

— Прости… мы встретили Олега… Я перенервничала…

— Ты же сопьешься, Лиза! Где это видано - после каждой встречи с бывшим мужем напиваться!

Ну, началось. Как будто мне шестнадцать, а не двадцать пять.

Сползаю с кровати. Морщусь от головной боли и медленно иду к двери.

— Дай халат и полотенце… Мне нужен душ.

— И зубная щетка! — летит мне вдогонку. — От тебя водкой разит! Какой позор…

Каждое ее слово кажется громким и отдается болью в голове. И что мама развыступалась? Подумаешь, водки и шампанского перебрала? Корпоративы не каждый день случаются.

Забираюсь под душ и долго-долго стою. Перед Воровским неудобно. Напилась и вырубилась. Как он еще оказался галантным кавалером и отвез меня к родителям. И адрес где-то узнал… прямо душка, а не тиран.

В голове понемногу светлеет, и я начинаю ощущать странную тоску. Мне хочется, чтобы он оказался рядом. Здесь, под горячими струями. Он бы мог притянуть меня к себе спиной, покрыть поцелуями мою шею, плечи… ласкать и целовать… а потом…

Я закрыла глаза и застонала. То, что было бы потом, предстало перед глазами в самых ярких красках. Низ живота опалило жаром. Да что же это такое?

«А вдруг он передумает и решит пригласить меня на ужин? Сегодня, или завтра?.. Нет, не пригласит. Я же напилась. И про мужа много лишнего сболтнула. Кому нужна женщина с таким жутким прошлым? Воровскому точно не нужна…И Олег…будь он проклят…»

Я ничего не чувствовала к Олегу. Только слепую ненависть. Он так долго пользовался моей беззащитностью, что кроме ненависти и отвращения никаких других чувств не осталось.

— Лиза! — мама долбила в дверь ванной со всей свойственной ей бесцеремонностью. — Надя сегодня свободна! Тебя записывать? С двенадцати можно будет прийти!

Я со стоном подкатываю глаза. Что ж так долбить в дверь? Какая Надя? У меня перед глазами все плавает до сих пор… смотрю на свои ногти. Вот черт, я вчера где-то обломала мизинец. Наверное, когда стреляла из пистолета. Придется идти к местной гуру маникюра и педикюра Наде. Иначе новый год со сломанным ногтем как-то нехорошо встречать.

— А завтра нельзя? — спрашиваю громко.

— Нет, битком все. Только сегодня в полдень! Клиентка отказалась, у Нади есть окно!

— Ладно, скажи, я пойду!

До половины двенадцатого я медленно пью чай и пытаюсь жевать приготовленный недовольно поглядывающей на меня мамой завтрак. Надо собраться и идти к Наде. Пусть снимет покрытие и починит ноготь.

—Лиза! Это что за колготки у тебя? — трясет чулками перед моим лицом мама. — В таких только на панель разве что, прости Господи… Зачем ты их купила? Да еще и с поясом…

Ага, мама решила благородно постирать мои вещи.

— Это дресс-код такой, мам.

Тянусь за кефиром. Где-то я слышала, что кефир помогает облегчить похмелье. Или рассол? Ох…

— Что еще за дресс-код?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Французские миллионеры принимают на работу помощниц в чулках.

— Что за извращенцы?! Немедленно уволься!

— Через две недели уволюсь, обещаю.

Мама подчеркнуто открывает мусорное ведро и швыряет туда дорогущие чулки с поясом.

— Нет! Они же дорого стоят! — подскакиваю я.

— Не смей это надевать! А то я отцу скажу, когда он с рынка вернется!

Мне под нос суется упаковка черных колготок «омса», сорок ден.

— Вот! Это наденешь и бегом к Наде!

Мама удаляется, возмущенно передергивая плечами, а я бегу не к Наде, а к ведру. Нет, ну где это видано, чтобы выбрасывали шелковые чулки с поясом? Да еще за такую цену? Десять «омса» можно купить!

К полудню я добираюсь до салона «Ангельские пальчики».

— Лиза! — машет мне мамина подруга Надя. — Ну, давай скорее. Ручки и ножки?

— Давайте, — обреченно машу рукой я. — Гулять, так гулять.

Работы часа на три, как минимум. Может, к тому времени похмелье отпустит.

Надя убирает с ногтей благородный беж и наносит матовый бордо. Клеит украшение - сверкающие стразы на один ноготь. Выглядит маникюр по-королевски. Как россыпь бриллиантов на бордовом фоне. Жаль, все это великолепие погрязнет в тарелках с маминым оливье.