Юлия Бузакина - Офисный тиран

Его пальцы скользят по нежной коже живота и дерзко врываются внутрь. Подушечки пальцев массируют нежную, набухшую от желания горошинку, а взгляд неотрывно следит за моей реакцией. Я всхлипываю. Снова подаюсь навстречу таким желанным ласкам, и по низу спины прокатывается сладкая волна желания.    

Он с вожделением продолжает массировать меня внутри.

— Мне нравится, когда ты так сладко течешь, — хрипло шепчет мой тиран и тут же припадает губами к тугим соскам, по очереди, играя с ними языком и заставляя меня ерзать от нестерпимой жажды, поднимающейся темными волнами внизу живота.

Желание становится нестерпимым. Ахнув, я откидываюсь на подушки.    Отбросив в сторону смущение, обвиваю ногами его талию крепче.

В моих глазах – сплошное вожделение. Просьба, мольба – только об одном – поскорее заполнить меня без остатка.

Не в силах сдерживать себя, он обрушивается на меня новой чередой горячих поцелуев. Не давая увернуться, нащупывает презерватив и дергает шелестящую обертку. Прижимает к себе крепче, и я чувствую, как он уверенно заполняет меня собой.

Вскрикиваю.   Между ног все сжимается сладким спазмом, и я подаюсь ему навстречу. Он двигается все быстрее. Пронизывает меня толчками, заставляя комкать простынь и кусать губы.

Дыхание сбивается. Кажется, мне не хватит воздуха, чтобы принять все те ощущения, которые он мне дает.

Его руки сминают мою грудь. Он вдавливает меня в постель все сильнее, и я, возбужденная до предела, откликаюсь на каждое прикосновение. Вскрики, стоны, смятые простыни – есть только мы и наша страсть. Здесь, в полумраке спальни нет места чему-то другому.

Между ног опаляет горячая волна, и я ощущаю, как сжимаю его твердую плоть сладким кольцом, и взрываюсь. Чувствую внутри его финальные толчки – сильные, жесткие, и он буквально вбивает меня в простыни. Громко вскрикнув, я впиваюсь пальцами в его крепкие плечи. Он глухо стонет от наслаждения и замирает во мне.

Обмякнув под ним, я ощущаю, как тело наполняет расслабленное блаженство. Нет ничего слаще, чем лежать вот так, под тяжестью этого мужчины, вдыхать его запах и растворяться в наслаждении. Глаза закрываются сами собой. Не давая насладиться нашим уединением, меня затягивает коварный сон.

— Как здесь красиво!

Лиза с восторгом смотрит на берег. Спохватывается, подает ему обе руки, позволяя помочь ей спуститься вниз. Воровский улыбается и подхватывает ее за талию. Она вздрагивает, а следом ловит его взгляд и заливается хрустальным смехом. Он чувствует – ей нравится, когда он без предупреждения врывается в ее пространство и берет на руки.

На самом деле этим утром на сочинском пляже нет ничего особенного. Пустота, сырость и ленивое шуршание волн. Но если Лиза считает, что сырость и волны – красиво, значит, так и есть.

Воровский крепко держит ее за руку, пока они идут по гальке к самой воде. С той самой минуты, как он увидел ее в окне кухни в халате и с чашкой чая в руке, что-то изменилось. Она так вписалась в сценарий его жизни, что ее уже оттуда не вытравить. Не убрать. Брошенный несколько лет назад дом, который он решил продать, и вот – в нем у окна Лиза. А значит, дом ожил. И Воровский ожил. Потому что есть Лиза. Теплая, живая, нежная. Та, ради которой хочется совершать подвиги. Которую хочется любить. Хочется целовать ее, ласкать, до тех пор, пока не сотрутся страшные воспоминания из ее прошлого.

Она останавливается у самой воды.

— Ноги промочишь, — предупреждает он.

— Не промочу. Волны едва шумят, — лукаво улыбаясь, Лиза присаживается у воды и тянется рукой к ленивым волнам.

— Вода холодная, но не ледяная, — оборачиваясь к Воровскому, сообщает она.

Засунув руки в карманы куртки, он задумчиво соглашается.  Сырость и туман почти скрыли от глаз линию горизонта, но от того, что нет ветра - уже хорошо. И тепло. Где это видано, чтобы тридцатого декабря температура воздуха была плюс семнадцать? Хорошо, что удалось уговорить Лизу купить пальто. Нежное, пастельного оттенка, приталенное, оно оттеняло ее светлую кожу и очень шло ей.

Ей вообще все шло. И простой гостевой халат, и изящное белье… Но больше всего она нравилась ему без одежды. Ее нежная кожа, мягкие волосы, запах… как будто ее создали специально для того, чтобы радовать глаз.

«Зачем муж так жестоко с ней обращался? — недоумевал Воровский. — Ведь она не создана для жестокости. Она создана для любви. Как хрупкий и красивый цветок. Если ее любить, она будет расцветать. А если ломать, угаснет». 

Будто, чувствуя его мысли, Лиза поднялась и подошла к нему. Взяла под руку, и они молча побрели вдоль туманного берега, размышляя каждый о своем.

— Есть хочешь? — посмотрел на нее Воровский. — Кажется, ресторанчики уже открылись. Можно заказать лазанью, по бокалу вина, и любоваться морем из окна.

— Еще немного, — Лиза улыбнулась. — Я не надышалась. Здесь такой воздух… у нас такого нет, а я сто лет не была на море. 

Он усмехнулся и засунул ее руку в карман своей куртки. Они пошли вперед, вдоль береговой линии. Периодически им попадались редкие прохожие. Кто-то лениво брел вдоль набережной. Кто-то выгуливал собаку. Пожилая пара тоже спустилась к воде и зашуршала камнями под ногами рядом с ними. В десять часов утра гости и жители города не торопились к морю, и от этого было хорошо. Море любило одиночество.

— Сварим вечером глинтвейн? — повернулась к Воровскому Лиза.

— Обязательно. Позавтракаем в ресторанчике у моря, а потом отправимся на рынок. Нам нужна елка и игрушки. Ты же хочешь праздник?

— Очень хочу. И купим что-нибудь вкусное.

— Купим.

Лиза смотрит на него и улыбается.

— В камине попробуем огонь развести?

— Чтобы спалить спальню?

— Почему сразу спалить?

— Я разводил огонь в камине только один раз, и то в юности. Предпочитаю искусственные.

— Значит, вместо огня у нас будет пустой камин.

— Попробуем, но огонь не обещаю… о, смотри. Ресторанчик открылся. Идем завтракать.

— Идем, — оживилась Лиза.

Взявшись за руки, они бодро зашагали наверх, к ресторанчику. Воровский открыл дверь, и под звон музыки ветра на входе пропустил Лизу внутрь.

Они нашли столик у самого окна и быстро сделали заказ.

Скоро им принесли горячую лазанью и вино.

Вино расслабляло, праздничная атмосфера настраивала на отдых.

— Знаешь, — глядя вдаль, задумчиво произнесла Лиза. — Я впервые за долгое время чувствую себя счастливой.

Воровский коснулся ее руки и улыбнулся.

— Знаешь, я тоже, — признался он.

— А ты… никогда не был женат?

— Был.

— А почему развелся?

— Я не разводился. Моя семья погибла.

— Прости, я не знала…

Лиза испуганно сжала его крепкие пальцы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да все нормально, — грустно вздохнул он. — Сына забыть не могу только. Пять лет уже прошло с того дня, как было совершено покушение. А мой Тима так и стоит перед глазами. И его крик в ушах звенит. Последний крик перед смертью.

— На твою семью было совершено покушение?

— Да. Самое страшное, что заказали меня, и что-то пошло не так. Снайпер струхнул и начал палить без разбора. Жена и сын погибли, а я провалялся в коме почти месяц. Лучше бы меня завалили, честное слово…

— Мне очень жаль…

Воровский вздохнул и тоже уставился на море. Больно. Как же больно в груди. Никуда не денешься от этой боли. Все бы отдал, чтобы сын выжил. Жизнь бы свою отдал, деньги, все, до копейки… Если бы был хотя бы один шанс, поменялся бы с шестилетним Тимой местами с легкостью. Даже сейчас, спустя пять лет. Гнил бы там, под землей, а сын пусть бы жил.

Лиза взяла его руку и приложила к своей щеке. Он взглянул на нее и притянул к себе.

— Я рад, что ты сегодня здесь со мной. С тобой я оживаю.

— И я…

         В глазах блеснули слезы. Она с нежностью прильнула к нему. Он поглаживал ее спину, плечи, и ощущал, как становится легче. Тупая безысходность понемногу отступала. Сердце заполняло тепло. Есть Лиза. Как же хорошо, что она есть. Что они есть. Здесь, у моря, в этот утренний час. Есть лазанья и терпкое вино. И их общее настоящее, окутанное страстью ускользнувшей ночи.

Если хочешь поднять себе настроение, посети новогодний рынок в курортном городке. Чего здесь только не было! Фрукты, овощи, специи, соленья, нарезка, украшения для елки… Глаза разбегались. А главное – настроение. У всех оно было приподнятым, и ощущение праздника передавалось интуитивно.

— Миш, ну куда столько еды? — удивлялась Лиза, когда они забили до отказа третий пакет.

— Праздник же, — подмигивал ей он.

—Мишенька! Ну, вот где бы мы еще встретились! — раздался возглас матери откуда-то слева, из толпы покупателей, напирающих на ряды с фруктами, и Воровский замолчал.

У матери он был в день приезда, и ни словом не обмолвился о Лизе. Он еще не знал, как ее представить. И вот, на тебе. Встреча под крышей центрального рынка поздним утром.

— Стой, Иракли! Мишу не видишь, что ли?

Мать была с мужем. Милая, с аккуратно уложенными в ракушку светлыми волосами, на фоне грузного грузина-мужа она смотрелась миниатюрно. Они тоже закупались к новому году. Круглый и веселый, грузинский муж как раз выбирал ароматную вырезку, и тоже завис, так и не взяв нужный кусок мяса.

Две пары глаз с удивлением и интересом впились в Лизу. Лиза растерялась и отступила за широкую спину своего спутника.

В следующий миг растерялась и мать.

— Миша, что же ты не сказал, что приехал не один? — осуждающе поинтересовалась она.