– Я только начинаю узнавать тебя, – наконец сказал он. – Знаю, ты не хочешь переезжать, и понимаю почему – у тебя весомые причины. Я хочу быть частью твоей жизни и если ради этого мне нужно сменить работу...

На грудь будто камень свалился, и я вынужден был сесть. Понятия не имею, как мне следовало реагировать на эти новости. Он собирался переехать из Чикаго лишь ради того, чтобы быть поближе ко мне? Зачем ему это делать?

– Я не понимаю, – наконец изрек я.

– Я просто... Я... – он замолчал и начал нарезать круги по комнате вновь вцепившись в свои волосы. В конце концов он сделал глубокий вдох и выдал:

– Ты не желаешь меня видеть.

Я вновь почувствовал тяжесть в груди.

– Я не это имел в виду, – пояснил я. – Я просто не понимаю, зачем тебе все бросать.

Он снова перевел на меня взгляд и из-под сведенные бровей на меня смотрели теплые глаза.

– Я итак уже много чего пропустил в твоей жизни, – тихо произнес он. – Мне не хочется больше ничего пропустить.

Я по-прежнему понятия не имел, как на это реагировать. В голове промелькнули мысли о моем папе – Лу Мэлоуне – стоило мне задуматься в попытке вспомнить когда-либо сделанное им, что было бы хоть отчасти близко к этому. Хотя он постоянно толдычил, что многим пожертвовал ради меня, ничего из того, даже не сравниться с этим.

– Ты не обязан это делать, – наконец произнес я.

– Знаю, что не обязан, – ответил он, встал и прошел к другому концу кровати, где сидел я и опустился рядом, прежде чем вновь заговорить. – Но я хочу это сделать, Томас. Мне хочется быть поближе к тебе. При таком раскладе тебе не придется опять мучаться с самолетом – тем более я знаю, как ты это ненавидишь – а у меня в свою очередь появится возможность чаще тебя видеть. Хочу получше тебя узнать. И Николь.

Я посмотрел в его глаза и был уверен в его искренности. Его губы изогнулись в знакомую, кривую улыбку.

– К слову о Николь... ты ее уже спросил?

– Пока нет, – признался я и почувствовал, как запылало лицо. – Не знаю, как начать.

– Сомневаюсь, что могу быть особо полезен в таком деле, – сказал Гарднер. – Может, просто спросишь?

– Мне пока не представилась ни одна свободная минута наедине с ней.

– Судя по тому как вы относитесь друг к другу, не представляю, чтобы она отказалась.

– Но все же может, – тихо сказал я и бросил беглый взгляд в сторону кухни, однако ее не увидел. Был слышен звук раскладываемых тарелок и подноса. – Сомневаюсь, как перенесу это. Она говорила, что ее мама часто повторяет, что не следует заключать брак до тридцати.

– Николь – не ее мать.

– Это уж точно.

С минуту мы молчали, а я просто пялился на свою руку, накрывавшую карман с маленькой, черной бархатной коробочкой.

– Так ты не против, чтобы я перебрался поближе? – спросил Гарднер.

– Нет, – ответил ему. – Это было бы здорово.

– Ты подумаешь о том, чтобы пойти туда учиться искусству?

– Я подумаю об этом.

– Хорошо. – Он прикоснулся к моей руке, и я поднял глаза как раз в момент, когда он обхватил меня за плечи и обнял, прижав к себе. Я обнял его в ответ, стараясь параллельно разобраться во всех тех эмоциях, что роились у меня в голове.

Голос Гарднера стал мягким.

– Я люблю тебя, сынок.

– Я... я тоже тебя люблю, Гарднер.

Эти слова тронули меня сильнее, чем я мог бы себе представить. Думаю, теперь искусство станет для меня профилирующим.


***

– Ты выйдешь за меня замуж?

Очарование четырнадцатого раза, верно?

– Нет.

Я вздохнул и прижал Румпель сильнее к своей груди. Похоже, предложения, сказанные после секса, тоже не срабатывают. Впервые, когда я спросил, она решила, что я шучу. Я в свою очередь тоже обыграл этот момент, не желая, чтобы она поняла насколько на самом деле серьезен я был и как мне кольнул в сердце ее отказ.

Я понимал, насколько мы были еще молоды, но тем не менее хотел... даже не знаю, застолбить что ли? Мы уже жили вместе вне кампуса, так какая проблема была в куске бумаги?

Она провела рукой по моему прессу, отчего я испытал легкий трепет, а мой член чуть дернулся. Похоже, маленькому ублюдку ее вечно было мало. Хотя она тоже не возражала. Если уж на то пошло, она была готова пойти на второй круг быстрее, чем я. Однако не сегодня, так как должны были приехать Грег с Гарднером, чтобы отвезти нас на совместный ужин и празднование.

Николь искренне считала это странным, но мне хотелось отметить сегодня годовщину со дня ее спасения. Она считала это днем, когда я пострадал, но для меня самым главным было, что она не пострадала. Кроме того, я уже снова ходил, хотя все еще приходилось использовать трость для поддержания равновесия.

Я так ненавидел ходунки, что чуть не навредил себе усердствуя на физиотерапии и в итоге на выходные попал в больницу. Даниэль притащила мне другие и после произошедшего посадила на очень строгий режим. Больше никаких упражнений через силу, если мое тело к этому не готово.

Николь контролировала, чтобы я делал лишь то, что мне разрешалось.

– Почему ты продолжаешь спрашивать?

Впервые она заговорила об этом после того, как я спросил. Обычно она просто велела мне прекратить или заткнуться, или еще что-то в этом роде.

– Я хочу жениться на тебе, – пожал я плечами. – Знаю, что никто никогда не сравнится с тобой и не вижу причины ждать.

– А как же учеба?

– А что с ней? – уточнил я. – Мы оба в колледже и оба выпустимся. У меня на это уйдет чуть больше времени из-за того, что я отстал, но думаю пойти, например, на летние курсы, чтобы нагнать. Если удастся, то выпущусь одновременно с тобой.

– Но... быть в колледже и вместе с тем женатыми? Как удастся такое совместить?

– А чем это будет отличаться от того, как мы живем сейчас?

– Люди посчитают это... странным, – настаивала Николь. – Пожениться в девятнадцать? – фыркнула она.

– Значит, немного подождем, – ответил я. – Я просто...

Я замолк. Спустя минуту Николь подняла голову и посмотрела на меня.

– Что? – спросила она.

Я провел рукой по своим волосам и чуть стиснул. Наблюдая за тем, как Гарднер постоянно так делает, я стал осознавать за собой этот непроизвольный жест.

– Парни все время на тебя смотрят, – наконец признался я. – Когда ты тренируешься или что бы ни делала – они пялятся, а я не могу выбить из них дерьмо так, как мне того хочется.

– Томас! Не будь смешон.

– Вовсе нет. – Я покачал головой. – Каждый раз находясь там, я слышу, как другие парни, другие футболисты, говорят о том, как ты хороша, и мне просто хочется...

Я снова замолк, отведя взгляд с нее на стену у нашей кровати. Но тут же почувствовал ее руку на своей щеке, медленно поворачивающий мою голову назад к ней.

– Я твоя, – нежно произнесла она. – Мне плевать на тех парней и их слова.

– Они могут... они могут делать все то, что я не в состоянии...

– Томас Мэлоун! – взревела Николь, и я стиснул пальцами подушку. – Не смей так говорить о себе! За последние несколько месяцев ты так сильно продвинулся, и я не желаю слышать, как ты себя принижаешь!

– Но это правда! – настаивал я. – Они могут бегать по полю и гонять с тобой мяч. Могут носить твои гребаные книги между уроками, а не ковылять лишь благодаря чертовой трости.

– Прекрати! – сказала она. – Не вынуждай звонить Джастину! Ты же знаешь, он сказал, чтобы я звонила, если ты снова начнешь жалеть себя!

Я сделал глубокий вдох и выдохнул через нос. Большую часть времени такого рода дерьмо меня особо не беспокоило, но увидев, как те парни смотрят на нее и говорят о ней, а у меня больше нет того, что есть у них, меня это просто убило.

– Прости, – наконец сказал я. – Меня не сильно это задевает, лишь... иногда.

– Знаю, – ответила Николь, сев в постели и заправив мне волосы за ухо. – Мне не нравится, когда ты говоришь о себе подобное. Прости, что накричала.

– Все в порядке, – ответил я и она поцеловала меня в щеку, при этом не выпуская ладонь из моих волос, продолжая накручивать очередную прядь на палец, прежде чем заправить ее мне за ухо.

– Это правда так для тебя важно? – в итоге спросила она.

– Женитьба? – уточнил я, и она кивнула.

– Если бы мы были хотя бы помолвлены... ну, без назначения конкретной даты, например. Если бы у тебя просто было мое кольцо на пальце...

Мой голос осекся.

– Давай, покажи его, – Хмыкнула Николь.

– Что показать?

– Кольцо, о существовании которого ты полагаешь я не в курсе.

Черт, от нее и правда мало что удавалось скрыть.

– Нет, – нахмурился я. – Ты его не желаешь.

– Не вынуждай взять самой, Томас.

Она отстранилась и широким жестом указала на мой письменный стол, в другом конце комнаты. Мое сердце забилось чаще, а я перекинул ноги на свою сторону кровати и осторожно встал. Мне по-прежнему было сложно сохранять равновесие, особенно когда только встаю. Тем не менее я сделал четыре шага по комнате без трости. В правой ноге, той что была раздавлена, пострадали нервные окончания, и я ее чуть подволакивал.

Я выдвинул верхний ящик и достала из глубин припрятанную там черную бархатную коробочку. После чего чуть покачиваясь, но хотя бы не упав, вернулся с ней к кровати. Вообще-то я уже неделю не падал. Я поместил коробочку на коленке Николь.

Она смотрела на нее так, словно оттуда выпрыгнет судья и покажет ей красную карточку.