Он знал, что это правда. Он видел вину и досаду отца, и это было единственным объяснением той снисходительности, которую он проявлял до сих пор. Король не видел Астрид, но снова и снова думал о ней, об их пленнице — и если бы он действительно верил словам епископа, то Астрид была бы убита, в Черных Стенах или на плахе, давным-давно.

Отец Франциск тоже знал, что это правда. Когда он снова посмотрел на Леофрика, его глаза были холодны и темны, но, повернувшись к королю, он смягчил взгляд.

— Я говорю правду во имя Господа, сир, и творю дело Господне. Я отдал бы свою жизнь во имя этой цели. И я говорю вам, что дикарь всегда останется только дикарем.

— Но, ваше преосвященство, — нахмурившись, ответил Эдрик. До сих пор он молча наблюдал. — Она ведь человек, не так ли? И одна из нас? Разве апостол Павел не завещал нам нести свет темным людям? Неужели Господь откажет ей в спасении?

Леофрик увидел свет, ведущий из этой внезапной темноты. Его брат нашел в словах Франциска трещину, нашел ошибку в его священной логике. Король должен был ее понять.

И действительно, король понял.

— Отец, вам нужно позаботиться о своей голове.

Осознав свое поражение, епископ занервничал:

— Я в порядке, сир, клянусь. Она дикая, но не настолько сильная, чтобы причинить вред слуге божьему.

— Оставьте нас. — Король отошел к своему столу и больше не обращал на епископа ни малейшего внимания.

В его молчаливом отрицании было больше, чем уже сказали слова, и отец Франциск понял это. Он побледнел и приоткрыл рот, его взгляд перебегал с короля на принца Эдрика, на Леофрика. Наконец он собрал все свое достоинство и поклонился.

— Ваше величество.

Он попятился и вышел из комнаты, и королевское семейство осталось в одиночестве. Отец Леофрика повернулся к нему.

— Правда в том, что ты не можешь заполучить эту женщину. Она не может быть для тебя ничем, и что бы я ни решил для нее, я хочу, чтобы ты в ее судьбу не вмешивался.

Вот о чем они спорили, когда Франциск вошел в комнату. Король с присущей ему проницательностью увидел то, что Леофрик в себе только подозревал: он любил Астрид. Но король не видел того, что видел Леофрик: возможности для брака.

— Она не доверяет никому, кроме меня, отец. Ты сам это видел. Только я могу помочь ей стать частью нашего мира. Может быть, она примет крещение.

Отец вздохнул.

— Ну а дальше? Ты не можешь жениться на дикарке. Что хорошего в этом союзе для королевства?

Леофрик пошел на страшный риск.

— Возможно, она уже носит моего ребенка.

Он не знал, правда ли это; он излился в Астрид только один раз, в ту первую ночь, и она отстранилась, прежде чем он закончил. Но она могла быть беременна. Он надеялся, что она беременна.

В комнате, казалось, стало нечем дышать. Отец и брат уставились на него, широко раскрыв глаза и рты. Они явно не разделяли его надежд.

Наконец король вздохнул.

— Твои распутства должны прекратиться, Леофрик. Ты уже не мальчик. У тебя есть обязанности, ты должен думать не только о себе. И почему ты решил, что я решу помиловать ее из-за ее беременности? Лучше покончить с ней сейчас, пока об этом ребенке не стало известно.

— Отец! — вмешался Эдрик, его голос был полон шока. — Она может нести в себе семя этого дома. Нам нужен наследник.

— И ты обеспечишь его — и не одного. Ты — наследный принц. Мы найдем тебе принцессу, и ты дашь королевству наследников.

Эдрик покачал головой.

— После того, как я похоронил трех невест, даже дикарка Леофрика будет для меня отличной партией. Ни один отец не заключит союз, который обернется смертью его дочери. А так считают все. Я слышал достаточно, чтобы сказать, что это так. Так почему бы нам не заключить союз с дикаркой и не показать этим, что она покорена и приручена? Разве это не было бы еще одним доказательством победы над варварами? Разве это не даст нам преимущество над ними, если они вернутся?

Астрид разъярилась бы от таких слов, если бы могла услышать и понять их. Но для ушей и разума Леофрика это означало надежду. Это было то, чего он хотел. Была ли это победа его отца или нет, он хотел, чтобы Астрид была рядом с ним, в его руках, в его постели, в его стране. Это была его и ее победа над всеми остальными.

Отец часто ругал Леофрика за «распутство», и он полагал, что такое порицание вполне заслуженно. Но с тех пор, как он вытащил Астрид из Черных Стен, он не знал ни одной другой женщины. Он пытался, в те дни, когда она была достаточно сильна, чтобы ненавидеть его, но не смог. С того момента, как она прижалась к нему в той ванне, ища утешения, он не хотел никакой другой женщины.

Если в чем и заключалось сейчас его распутство, то только в любви к этой женщине, не похожей ни на одну другую, которую он когда-либо знал.

— Отец… — начал он, не зная, как продолжить.

Но в этом не было необходимости; доводы Эдрика были убедительны. Король повернулся к Леофрику, его глаза блестели другим блеском.

— Но можно ли наставить ее на праведный путь? Можно ли доверять ей, можно ли быть уверенным, что она не станет больше нападать на Франциска или кого-то еще? На меня? Отречется ли она от языческих богов и примет ли Единого Истинного Бога как своего Господа и Спасителя?

— Да, — подтвердил Леофрик со всей уверенностью, на какую был способен. — Я клянусь тебе, отец.

Король вздохнул.

— Если ты ошибаешься, то вы оба понесете наказание.

Отец никогда раньше не угрожал ему так, но это его не поколебало.

— Я понимаю.

— Очень хорошо. А теперь иди к своей женщине и успокой ее. И мы посмотрим, можно ли сделать из нее подходящую партию.


— oOo~


У двери стояли два стражника, те самые, что оттащили Астрид от епископа. Леофрику пришлось сказать, что это приказ короля — только тогда стражники отошли от двери и удалились.

Посвященная во многие важные дела, стража замка давала клятву абсолютной секретности, но сплетни, особенно самые непристойные, редко оставались тайной. Леофрик знал, что весь замок, а вскоре и все королевство будет знать, что женщина-дикарка, которую он сопровождал под руку по замку и лесу, пыталась убить епископа. Не только отца он должен был убедить в том, что Астрид изменилась. Ему нужно было убедить весь мир.

Включая саму Астрид. Она не хотела этого, но разве у нее был выбор? Она могла жить как одна из них — как член королевской семьи — или умереть как пленница. Вариантов не было.

Стражники ушли, и Леофрик открыл дверь. Астрид сидела у огня и сразу встала, ее поза была напряженной. Она все еще была одета в одежду, которую он приказал сшить для нее, и была прекрасна, как королева воинов, в этом кожаном корсете и бриджах, выглядывающих из-под синей юбки. Она или кто-то другой смыл кровь с ее лица и обработал рану.

Леофрик приблизился и потрогал синяк вокруг пореза. Она слегка вздрогнула, когда его пальцы коснулись опухшей кожи, в глазах застыло понимание.

— Теперь я умру, — сказала она, как будто это просто было ее судьбой. В этих словах не было страха, только уверенность.

— Нет, любовь моя. Ты в безопасности.

Она нахмурилась.

— В безопасности?

Леофрик наклонился, чтобы поцеловать ее, но Астрид дернула головой.

— Не понимаю.

Он закрыл глаза и попытался придумать, как все объяснить ей теми немногими словами, которыми она знала. Когда он снова взглянул на нее, Астрид все еще пристально смотрела на него, будто пыталась проникнуть в его мысли.

— Будь со мной, Астрид. Больше не надо… — Леофрик попытался вспомнить слово, которое она произнесла днем. Ее слово. Он только догадывался о значении, но Астрид произнесла его, сжав кулак. Это означало что-то жестокое. Возмездие, подумал он. — Больше не надо hämnd. Живи. Будь со мной.

Она покачала головой и начала говорить, но почти тут же раздраженно фыркнула, обрывая себя, и сказала:

— Взял меня. Сделал мне больно. Сделал меня… — Астрид снова замолчала, и он увидел, как работает ее разум, подбирая слова. Очевидно, их на нашлось, поэтому она просто свела руки вместе, а потом разжала кулаки, будто что-то отпустив или выбросив.

Леофрик понял. Она говорила ему, что они сделали ее никем.

— Нет, любовь моя. Не никем. Всем. Я люблю тебя и буду беречь. Если ты разрешишь мне.

— В моем месте, — она резко постучала себя в грудь, — сама заботится о своей безопасности.

Она сама заботилась о своей безопасности в своем мире.

— Я знаю. Прости меня. Пожалуйста, Астрид.

После долгого мгновения тишины она спросила:

— Любовь?

— Да. Любовь. — Он положил ее руку себе на грудь и накрыл обеими своими. — Любовь.

Она кивнула.

— Любовь.

Впервые он подумал о том, что Астрид тоже может любить его. Леофрик подхватил ее на руки. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она была готова и ждала.


— oOo~


В ту ночь Леофрик проснулся задолго до рассвета, продрогший до костей и дрожащий. Сильный холодный ветер обдувал кровать, и он, забравшись под меха, протянул руку в поисках Астрид. Она всегда отодвигалась от него в какой-то момент ночи, обычно сворачиваясь калачиком спиной к нему, но, если он просыпался и притягивал ее к себе, она не сопротивлялась объятиям.

Но в постели ее не было вовсе; она даже уже успела остыть. Леофрик сел, и легкий ветерок ударил ему в лицо. В эту ночь зима постучала в окна и объявила о своем приходе.

Он схватил мех и набросил его на голые плечи.

Комната была залита ярким, прозрачным светом полной луны. Астрид стояла у одного из окон; она распахнула его настежь и стояла перед ним, обнаженная. Ее светлые волосы были распущены и при каждом порыве ветра откидывались назад. Глаза ее были закрыты, лицо обращено к ветру и луне, руки вытянуты вдоль тела, ладони подняты вверх, пальцы растопырены.