Она сняла халат и аккуратно положила его на край монструозной кровати, застеленной чёрным покрывалом. Вытянулась по стойке смирно под взглядом госпожи.

Стоять голой перед женщиной было... странно. Это не возбуждало, не будило фантазии или чувственность, не оскорбляло, просто было немного неловко — как у врача. Мадам Марго медленно её осмотрела и сказала:

— Подойди к столу и выбери инструмент, который тебе понравится. А потом стань передо мной на колени и попроси о том, чего ты хочешь.

— Да, Мадам, — ответила Юля.

Что ж, сессия началась по всем правилам. Так, как Юля когда-то мечтала. Красная комната, колышущееся пламя свечей, таинственные тени в углах, скрывающие страшные приспособления для пыток, и самое главное — доминант, готовый играть в жестокую игру. Пусть он и женского пола, но боль-то будет настоящей.

Но радости почему-то не было. То ли её фантазии были ярче реальности, то ли она ожидала чего-то другого, то ли в ней самой что-то изменилось за последние три дня.

Юля подошла к столу, разглядывая инструменты для порки: плети, шлёпалки, кнуты и трости. На лежащие рядом вибраторы в виде разноцветных членов она старалась не смотреть: они пугали её своими размерами и заставляли бёдра непроизвольно сжиматься. Она выбрала плеть-многохвостку — наименее грозное орудие из арсенала доминанта. Ни о каком кнуте ей и думать сейчас не хотелось, не то что ощутить его воздействие на собственной шкуре. То, что в фантазиях будоражило и вдохновляло, в реальности не казалось хорошей идеей.

Она подошла к Мадам Марго, опустилась на колени и протянула ей плеть:

— Пожалуйста, выпорите меня этой плетью.

Мадам не спешила забирать выбранное орудие. Юля терпеливо стояла на коленях, глядя в пол и ощущая, как наливаются тяжестью вытянутые вперёд руки. Одна свеча зашипела и вспыхнула ярче, на секунду осветив тёмный угол. Там стояло красное бархатное кресло, а в нём кто-то сидел. Лица этого человека видно не было, но Юля узнала босые ступни своего московского директора, своего Егора Константиновича, своего Мистера Президента.

Он здесь! Он пришёл. Он хочет посмотреть на её реакцию.

Она опустила голову ещё ниже, чтобы никто не заметил предательского румянца, загоревшегося на щеках.

— Прошу вас, Мадам Марго. Умоляю вас, — прошептала Юля, ощущая, как всё её тело охватывает лихорадка предвкушения.

45. Спасибо, Мадам!


— Встань, — приказала Мадам Марго. — Подойди к кресту.

Юля сделала, что ей приказали. Стала лицом к стене и раскинула руки. Мадам Марго ловко привязала их ремнями к перекладине, затем похлопала по ногам, чтобы Юля их раздвинула. Через минуту обе щиколотки тоже были приторочены к Андреевскому кресту. Стоять было удобно, только немного страшно: впервые в жизни кто-то ограничивал её свободу. Она доверяла Мадам Марго, но какая-то первобытная, животная потребность ощущать себя свободной и готовой в любое время сорваться с места и убежать, вызывала психологический дискомфорт.

Юля пообещала себе, что больше не будет играть в игры со связыванием. И почаще будет спускать Грея с цепи, чтобы он побегал по двору и порадовался кратким мгновениям свободы. Собака — тоже живое существо, ему тяжело жить на привязи.

Мадам Марго подошла так близко, что упёрлась пышной грудью Юле в спину. Наклонилась и спросила в ухо:

— Сколько ударов плетью ты хочешь?

— Двадцать? — предположила Юля.

— Будешь считать и после каждого удара говорить: «Спасибо, Мадам».

— Да, Мадам.

Юля постаралась расслабиться и угадать, куда ляжет первый удар. Но тело напряглось помимо её воли: лопатки окаменели, ягодицы сжались. Егор Константинович наверняка заметил эту непроизвольную реакцию, потому что знал её тело (попу в частности) лучше её самой. Ему дважды доводилось её шлёпать.

Она не угадала. Первый удар пришёлся на середину спины. Кожу обожгло ремешками, кончики которых перехлестнулись через тело и чувствительно ударили в бок. Юля не сдержалась и вскрикнула. Мадам Марго остановилась. Юля вспомнила:

— Один. Спасибо, Мадам.

Второй удар практически повторил первый, и даже кончики стукнули в то же место.

— Ай! Два. Спасибо, Мадам.

Третий раз показался братом-близнецом первых двух. Мадам Марго била сильно и методично. Сил у неё было как у хорошего мужика. Юля подавила новый вскрик и продолжила счёт.

Она уже поняла, что боль не приносит ей удовольствия. Что-то пошло не так. Когда она лежала на коленях Мистера Президента, подставляя под чувствительные удары свою чувственную пятую точку, она испытывала абсолютно другие эмоции. Каким-то мистическим образом он оказался прав: её не боль интересовала, а любовь, секс и... Егор Константинович собственной персоной? Нет! Только не это!

— Сколько? — строго спросила Мадам Марго.

— М-м-м. пять. Спасибо, Мадам.

Она размахнулась и с силой ударила по лопаткам. Юля дёрнулась на ремнях, из горла вырвался стон. На седьмом ударе из глаз брызнули слёзы. На восьмом она начала поскуливать, а на девятом заревела. Десятый удар так и не лёг на её многострадальную спину. Егор Константинович подорвался с кресла, как голодная невиннопысская рысь, и перехватил Мадам Марго за запястье. Ремешки плети, только что весело летавшие и жалившие беззащитную кожу, грустно повисли.

— Хватит! Ты разве не видишь, что ей больно?! — воскликнул Егор Константинович.

Юля вывернула шею, чтобы посмотреть на двух своих доминантов и не пропустить ни слова из их беседы.

— Но в этом и смысл, — возразила Мадам. — Ей должно быть больно!

Она плачет!

— Она сама этого хотела!

— Она не этого хотела!

— Тогда пусть скажет стоп-слово!

— Может, у неё есть причины, чтобы молчать?

— А-а-а, — торжествующе завопила Мадам Марго, — а я тебе говорила! Да только ты меня не слушал! Теперь ты понимаешь, почему я отказывалась с ней работать?

Разговор сворачивал куда-то не туда. Юля не хотела, чтобы эти двое обсуждали её мотивы и желания. Нет-нет-нет! Она не хотела слышать того, что могла сказать Мадам Марго. Юля шестым чувством ощущала, что это будет нечто страшное, болезненное и неприятное. Что-то, что может перевернуть её жизнь (и без того довольно неустойчивую).

— Пожалуйста, — жалобно попросила она, — продолжайте сессию. Я больше не буду плакать, я всё выдержу.

Они уставились на неё, словно впервые обратив внимание, что она тоже здесь. Юля поёжилась в своих путах:

— Со мной всё в порядке, — сказала она как можно более оптимистично и прибавила: — «Зелёный». Я говорю: «зелёный». Мазохисты часто плачут во время порки, это нормально. Мне приятно, когда меня шлёпают или бьют плетью. Я кайфую от этого — да-да, я получаю огромное наслаждение! Ударьте меня! Сделайте мне больно! Хотите, я стану на колени? — она попыталась сползти ниже, но лишь повисла на ремнях. — Что вы так на меня смотрите?!

Вероятно, она говорила что-то не то, потому что лица у доминантов вытягивались всё больше и больше.

— Нет, с тобой не всё в порядке, — сказала Мадам Марго, аккуратно кладя плеть на столик и поправляя её так, чтобы она лежала параллельно другим пыточным орудиям. — И ты не мазохистка. Ты вообще не нижняя — боль не приносит тебе удовольствия, а подчинение не дарит радости служения.

— А кто же я? — спросила Юля и тут же прикусила язык.

Не надо было спрашивать! Не надо!

— Ты несчастный ребёнок из семьи маргиналов, которым на тебя плевать.

— Нет, умоляю! — закричала Юля во всё горло. — Мадам Марго! Мистер Президент! Выпорите меня! Мы же договаривались! Мне нужна боль!

— Ты одинокая девочка, которую никто не ласкал и которая безумно нуждается в любви. Не в порке — а в любви.

— Прошу вас, замолчите!

— Ты юная женщина, впервые ощутившая влечение к мужчине, но не способная ни признаться в этом, ни реализовать своё желание.

— Нет! Нет! Нет! — Юля в панике задёргалась на кресте, пытаясь разорвать ремни или перевернуть это сооружение. — Развяжите меня! Я больше ничего не хочу знать!

— Ты должна выползти из своего фальшивого БДСМ-ного мирка и посмотреть правде в глаза. Ты должна осознать свои страхи и начать с ними бороться. Юля, другого пути нет! Ты же не хочешь всю жизнь прятаться от реальности и притворяться той, кем ты не являешься?

— А-а-а, — завыла Юля на высокой ноте, чтобы не слышать слова Мадам Марго.

— Так! Замолчите обе! — распорядился Егор Константинович. — Марго, уйди отсюда, ты перешла все границы. Юля, прекрати выть, я сейчас тебя развяжу.

Мадам Марго хмыкнула и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Егор Константинович опустился на колени у подножия креста и быстро распустил ремни. Затем расстегнул верхние крепления. Юля покачнулась и упала ему в объятия. Он бережно подхватил её, закутал в халат и уложил на кровать — на необъятную доминантскую кровать под чёрным тюлевым балдахином.

— Она ошибается, я мазохистка, — всхлипнула Юля, цепляясь за рубашку Егора Константиновича. — Я просто не нравлюсь Мадам Марго или она ревнует вас ко мне. Из-за этого я не смогла расслабиться и получить удовольствие. Я не притворщица! Вы мне верите?

Она и сама уже в это не верила, но цеплялась за старые представления о себе, как за последнюю соломинку. Отпустишь её — и утонешь в жуткой реальности.

— Верю, — сказал он, ложась рядом и набрасывая на них обоих шёлковое покрывало.

— Успокойся, всё хорошо.

— Побудьте со мной.

— Побуду.

Юля ткнулась носом ему в шею и почувствовала, как слёзы высыхают, а внутри разливается спокойствие. Немного саднила спина, но близость Егора Константиновича чудесным образом исцеляла любую боль — и телесную, и душевную. Соскальзывая в сонное забытьё, Юля обняла своего начальника и доминанта обеими руками. Притянула к себе: