Серов зашёл вслед за ним в сени и огляделся. Кажется, никого не было дома, только в одной из комнат топал Гоша.

— Идите сюда! Их телефоны здесь!

Он прошёл в комнату — очевидно, детскую спальню. У окна стоял письменный стол, у стены — незаправленная кровать с весёленьким постельным бельём (котята гонялись за клубком ниток), на стенах повсюду висели постеры группы «Квин». На спинке стула горой была навалена одежда — мужская и женская вперемешку. Серов узнал блузку Юли. Потом заметил тряпочные балетки, видневшиеся из-под свисавшего до пола одеяла. Бросил взгляд на кровать — так и есть: две примятые подушки, очертания двух тел на скомканном белье.

Нестерпимо резанула мысль, что после порки и секса Юля побежала к лживому мальчишке. Жаловалась, наверное. Может быть, плакала, а он её утешал. А потом они спали в одной кровати. И не исключено, что не только спали. Ревность вгрызлась Серову прямо в сердце (и так неспокойное после досадных открытий последних дней).

— Что тут произошло?

— Ну так нашёл я их здесь! — сказал Гоша. — Утром заглянул к соседям, а они тут — тёпленькие, в одинаковых пижамах, дрыхнут нос к носу. Прямо как пять лет назад, когда пришлось Юльку осматривать. Я их выковырял из постели и потащил на допрос к отцу.

— И они пошли с тобой? Не сопротивлялись?

— Так у меня же обрез был, — пояснил Гоша. — А когда я уже собирался будить отца, чтобы проверить Юлькину девственность, Андрей признался, что он гей. Сказал, что не мог Юльку трахнуть. Чисто физически!

— И ты ему поверил?

Этот вопрос и правда его интересовал. Мог или не мог Андрюша Курякин трахнуть свою подружку Юлю Смирнову? Лучше, чтобы не мог, иначе...

— А он мне доказал.

— Да? И как же?

И тут, к большому удивлению Серова, разбитая морда малолетнего хулигана начала наливаться краснотой. Те небольшие участки, которые остались неповреждёнными, загорелись ярким румянцем.

— А-а, так вот из-за чего началась перестрелка, — догадался Серов. — Пока Андрюша доказывал своё гейство древним способом рот в рот, проснулся пьяный папаша?

— Ну да! Мне пришлось выстрелить, чтобы он нас всех не порешил. Андрей с Юлей убежали, а меня наказали и поставили в угол.

— Всё ясно.

Серов осматривал комнату, надеясь заметить что-то важное. Что-то, что поможет найти беглецов.

— Теперь вы про меня плохо думаете? — убитым голосом спросил Гоша. — Ну, из-за того, что я.

— Ой, да мне плевать, — ответил Серов. — И, кстати, я бы на твоём месте не доверял подобным — чисто физическим — доказательствам.

— Почему?

Серов глянул на него. Чёрт, этому пацану и семнадцати не было! Как ему объяснить, что не все геи одинаково безвредны для женщин?

— Вырастешь — узнаешь.

Гоша обиженно засопел. Серов подошёл к столу. Два стакана с остатками молока, тарелка с крошками печенья, книжка с закладкой и. покромсанная маникюрными ножницами газета «Вечерний Невиннопыск». Что-то знакомое промелькнуло в мозгу. Газета, вырезанные кусочки. Он вытащил из кармана конверт и вытряхнул содержимое на стол. Гоша ахнул и потянул руки к разлетевшимся цветным банкнотам. Серов шлёпнул по загребущим ручонкам и расправил анонимное послание. Сравнил шрифт и качество бумаги — да, буквы и слова были вырезаны из этой газеты!

«Возвращаю всё, что наворовал. Забирай свои деньги и уезжай из Невиннопыска. Мы в расчёте».

Выходило, что письмо с деньгами подбросил в гостиницу Андрюша! И тут же в голове прозвучал голос Серафимы: «Всего выдано: Андрюше — пятьдесят семь тысяч триста двадцать рублей». Сумма совпадала до копейки! Он вернул деньги ещё до того, как над бандой нависла угроза разоблачения! До того, как Пандит решил очистить карму покаянием. До того, как Серов выместил обиду, злость и разочарование на Юле. Возможно даже, конверт лежал в «Золотой Пысе» не один день, пока Серов проводил ночи у Марго.

— Ладно, — сказал Серов, собирая деньги и засовывая их обратно в карман, — я думаю, что Андрею можно верить. Если он сказал, что у него нет влечения к Юле, — скорее всего, не врал. Кажется, он не такой подлец, как я о нём думал.

***

— А теперь куда? — спросил Г оша, когда они вышли на улицу.

Похоже, Серову удалось заслужить уважение бывшего воспитанника спецшколы. Он смотрел ему в рот и серьёзно воспринимал каждое слово. Возможно, сказалась московская толерантность Серова или статус олигарха (по местным меркам). Или на Гошу произвёл неизгладимое впечатление его молниеносный хук справа.

— Мама Наташа уже в ларьке? — спросил Серов.

— С семи утра.

— Мне кажется, пришла пора с ней познакомиться.

66. Откровения


Ларёк притулился у «Пятёрочки», как бедный родственник на велосипеде у роскошного «Роллс-Ройса» богатого дяди. Новенький универсам сверкал чистыми окнами и яркими вывесками: «Пятое авокадо — в подарок!», а засиженное мухами окошко ларька едва позволяло увидеть, кто там прячется.

Серов наклонился и заглянул в прорезь, отпихивая Гошу, который тоже пытался пролезть к окошку. Там сидела женщина лет сорока и читала книгу. Увидев покупателя, она подняла голову, и Серов внутренне ахнул. Те же мечтательные зелёные глаза за толстыми линзами очков, та же бледность щёк, та же русая коса, лежащая на плече. А ещё — седина на висках, морщинки и тёмные круги под глазами. И невыносимое ощущение одиночества и меланхолии, исходившее от этой женщины, как аромат от увядшего цветка. Такой будет Юля через двадцать лет, если он оставит её здесь.

— Доброе утро, — сказал он и неожиданно спросил: — Что вы читаете?

Она подняла книгу и показала обложку: «Грозовой перевал», Эмили Бронте. Серов не читал эту книгу, но судя по парочке на обложке, это была любовная драма.

— Я ищу вашу дочь Юлю.

— А вы кто?

— Директор «Норда».

— Антон Цуканов — директор «Норда».

— Больше нет, — сказал Серов. — Вместо него я назначил руководителем Сан Саныча. А я — генеральный директор из Москвы. Юля вам про меня не рассказывала?

Наташа закрыла книгу.

— Она дичок у меня, ничем не делится. А вчера ночевать не пришла...

Серову многое хотелось сказать о том, как нужно воспитывать дочерей, чтобы они делились с матерями переживаниями и приходили ночевать домой. Дичок! Какое удобное прозвище для заброшенного и запуганного ребёнка!

— Она ночевала у Курякиных, а потом пропала вместе с Андреем. Вы не знаете, куда они могли пойти? У вас есть какие-нибудь предположения?

— Так на работу, — сказала Наташа. — Они всегда ходят на работу вдвоём.

— Мать, ну как ты не понимаешь! — вклинился Гоша, протиснувшись под рукой Серова к окошку. — Если директор сам пришёл за Юлей — значит, она не появилась в офисе!

— Может, в город поехали? В кино?

— В пижамах?! — воскликнул Гоша.

— В каких пижамах?

— Неважно, — сказал Серов. — Наташа, подумайте, пожалуйста. Нам нужно найти ребят, пока не случилось чего-то плохого.

Вдобавок к тому, что уже случилось. Наташе лучше не вникать в подробности.

— Знаете, — задумчиво сказала она, — Юля иногда кормит лебедей где-то на берегу Пы-сы. Она говорила, что у них недавно цыплята вылупились, и они подплывают к ней за хлебом.

— Мать, ну ты даёшь! Ты думаешь, Юлька прогуляла работу, чтобы пойти кормить лебедей?

Наташа пожала плечами.

— Постойте, она что-то говорила об этом, — вспомнил Серов. — У неё есть секретное место около родника. Ниже по течению, если считать от дачи Цуканова. Гоша, ты знаешь,

где это?

— Знаю, — ответил он. — Пешком через лес — минут тридцать.

Он покосился на грозовые тучи, уже посверкивавшие короткими белыми всполохами. Но грома ещё не было.

— А если на машине? — Серов занёс палец над экраном телефона, собираясь вызвать Ваню.

— А на машине не получится, туда дороги нет.

— Тогда пошли, не будем терять время.

— Стойте! — крикнула Наташа, когда они отошли от ларька. — Яблок хоть возьмите!

Серов вернулся к ней, взял яблоки. Не удержался и задал вопрос, который давно его волновал:

— Зачем вы с ним живёте? С этим своим... Смирновым. Он же плохой муж, плохой отец, а как человек — совсем дерьмо. Что вас держит рядом с ним?

— Благодарность, — просто ответила Наташа. — Он помог мне, когда все от меня отвернулись.

В лесу шумело так страшно, что, казалось, деревья начнут ломаться. А через минуту полыхнула молния, над головой прогрохотал гром и с неба полился густой тяжёлый дождь. Он пробивал кроны деревьев и хлестал по плечам. На песчаной тропинке запузырились лужи. Серов поднял воротник пиджака и попрощался с итальянскими ботинками. Гоша втянул голову в плечи и изредка проводил пятернёй по лицу, сгоняя воду.

— Долго ещё? — спросил Серов.

— За линией Маннергейма свернём направо и через километр выйдем к реке.

Серов напрягся:

— Послушай, Г оша, я не знаю, чему вас учили в спецшколе, но линия Маннергейма проходила по Карельскому перешейку. Это за тысячу километров отсюда. Около Санкт-Петербурга.

Гоша остановился и с обидой посмотрел на Серова:

— Я не тупой, я знаю, где проходила линия Маннергейма. Я про учебный танковый полигон — тут недалеко военная база, они перекопали половину леса и понастроили всяких блиндажей.

— Понятно, местный сленг, — Серов смутился. Снова грянул гром. Серов повысил голос, чтобы перекричать шум ливня: — Я не считаю тебя тупым. Раньше считал — теперь нет. И это... извини, что резко тормознулся, когда мы ездили к цыганам. Никакого зайчика не было, я просто хотел сломать тебе нос.

— Да расслабьтесь, многие хотят сломать мне нос, я привык. И вы тоже меня простите.