Юля аккуратно перевернула картошку. Отчим любил тонкую и хрустящую золотистую корочку, а за коричневую мог долго ругаться и размахивать руками. Бить он её не бил, но знал много других способов довести её до слёз и паники.

Осмотр.

— Ты уже дала своему Андрюше? — спросил Гоша, попытавшись лизнуть мочку уха.

Юля отшатнулась от брата:

— Нет, мы просто дружим.

— Точно? А, может, вы шпили-вилитесь за огородами, пока никто не видит?

— Нет, конечно! Мы со школы дружим, между нами никогда ничего не было, как тебе такое в голову пришло?

— А если проверить? — промурлыкал Гоша. — Девственность — самое главное достоинство порядочной девушки. Это сокровище, которое нуждается в бережном и тщательном сохранении, а также в регулярном осмотре...

Он говорил как его отец! Сердце застучало в два раза быстрее. Если бы она сегодня не побывала у Мадам Марго, то давно бы уже обливалась слезами, тряслась от страха и просила брата прекратить её мучить. Но сейчас, когда болезненное напряжение — и физическое, и душевное — ненадолго растаяло под руками прекрасного доминанта Мистера Президента, Юля ощущала чудесное спокойствие. Приступ паники ей не грозил. Потом, когда эффект от порки пройдёт, она снова станет нервной, плаксивой и депрессивной, но это будет позже. Позже.

— Пусти меня, — сказала Юля, — мне нужно взять сосиски.

Гоша, видимо, почувствовал её уравновешенность и понял, что в этот раз довести сестру до слёз не удастся. Он хмыкнул, нахмурился и отступил с дороги:

— Андрюшеньку твоего тоже не мешало бы проверить, — задумчиво сказал он. — А то пахнет как девчонка и губы чем-то мажет, фу...

Разложив еду по тарелкам, Юля отнесла их в комнату и поставила на обеденный стол.

— Ужин подан, — сказала она. — Приятного аппетита.

Когда отец с сыном набросились на картошку, она незаметно прихватила из кухни сосиску и выскользнула во двор. Грей, названный так в честь любимого героя, увидел хозяйку и пулей вылетел из будки. Начал ластиться к её ногам, тихо поскуливая от переполнявших его чувств и путаясь в собственных лапах, как неуклюжий щенок. Юля присела, потрепала его по лобастой голове:

— Ну что, соскучился, Грей? Какой ты у меня ласковый, какой добрый... И совсем не похож на доминанта.

Грей взгавкнул, подтверждая свой статус самца-омеги и в чём-то даже сабмиссива. Он прибился к их дому позапозапрошлой зимой — маленький, дрожащий от холода комок свалявшейся шерсти. Юля с огромным трудом уговорила родителей, чтобы они позволили ей оставить найдёныша. Обещала, что он будет охранять двор и ходить на охоту с отчимом. А через несколько дней выяснилось, что щенок поджимает заднюю лапу и непригоден для несения службы. Его хотели выкинуть, но Юля поклялась, что сама будет содержать щенка, и с пятнадцати лет начала подрабатывать в ларьке у Тиграна. В том же ларьке работала её мать. Они продавали овощи и фрукты, но на самом деле большая часть выручки поступала от продажи палёной водки.

Юля достала сосиску и протянула Грею. Тот аккуратно взял её зубами и потянул на себя. Он был не только доброй, но и вежливой собакой: никогда не выдирал угощение из рук, не приставал с поцелуями, не пытался напрыгивать на Юлю грязными лапами. За три года он здорово вырос и стал походить на лохматую помесь лабрадора с дворнягой, но характер у него так и остался щенячьим. Никакого намёка на властного и доминантного мистера Грея. Может быть, он стеснялся своей хромоногости и пытался завоевать любовь не красотой, а добротой и покладистым нравом?

Грей проглотил сосиску за пару секунд и облизнулся.

Юля встала, погладив его на прощанье:

— Спокойной ночи, Грей. Если что-нибудь будет нужно, гавкай громче. Я приду и спасу тебя.

13. Он пахнет силой


Ночью Юля ворочалась на своей раскладушке, поставленной на кухне у окна. Она всегда плохо засыпала: то отчим ходил за водой, мучаясь от ночного сушняка, то брат бегал во двор облегчиться, то мать возвращалась с работы в час ночи, когда Тигран решал, что на сегодня осчастливил всех пьяниц и закрывал ларёк с водкой. Мать старалась не шуметь, но Юля всё равно просыпалась и сквозь ресницы смотрела, как она раздевается и тихо проходит в спальню.

Но сегодня Юлю беспокоили не домашние — в этот раз её накрыл приступ стихотворчества. Она давно ничего не писала, поэтическое вдохновение надолго покинуло её, и от этого она чувствовала себя ещё более одинокой и несчастной чем обычно. Но этой ночью в её голове зазвучал голос: «Он пахнет силой и чем-то нежным...». Юля знала, кто этот «он». Человек, которому удалось дотронуться до её тела и не убить (не ранить, не унизить, не испугать!) своим прикосновением.

Он и правда пах потрясающе. В Невиннопыске никто и никогда так не пах, даже директор закупочной конторы, где она работала бухгалтером-кассиром.

Утром Юля покормила Грея, выпустила во двор курей и быстро собралась на работу. Директор Антон Львович несколько раз в пятницу предупредил, чтобы в понедельник никто не опаздывал. Ожидалось какое-то важное собрание. За опоздание — штраф и увольнение!

Несмотря на прогноз погоды, обещавший жаркий безоблачный денёк, она надела плотную

юбку в складочку и водолазку с длинными рукавами. Она носила закрытую одежду не из скромности, а из страха, что кто-то случайно прикоснётся к её коже. Касания через одежду она ещё худо-бедно терпела, хотя предпочитала обходиться без них, но прикосновения к обнажённой коже могли довести её до истерики. Лучше не рисковать.

У калитки её встретил Андрюша. Чистенький, сияющий, с белокурой чёлкой, уложенной по-модному набок, и в коротких брючках, оголявших щиколотки. Тщедушное тело обтягивала беленькая рубашка, застёгнутая под горло. Юля поправила на носу очки и с восхищением уставилась на его наряд. Андрюша не просто ей нравился, она воспринимала его как глоток свежего воздуха в удушливой атмосфере посёлка. Он был как лучик света, как стаканчик мороженого в знойный полдень. О нём хотелось писать писать стихи, катрен за катреном — целую оду! Но почему-то про Андрюшу не писалось. Он не обижался. Он знал, что у Юли нет никого ближе него, и очень дорожил их дружбой.

Андрюша чмокнул Юлю в обе щеки, ловко удержав губы в миллиметре от её кожи. Он спокойно принимал все её бзики, а также знал в лицо и уважал всех её тараканов. Юля отвечала ему взаимностью: например, она с удовольствием слушала его «концерты». Андрюша надевал узкие джинсы, белую майку и, делая непристойные движения бёдрами, пел «Богемскую рапсодию»: «Мама! Я не хочу умирать!». Ещё он пытался выдвигать вперёд зубы, но этот трюк у него получался плохо: красивые, идеально ровные жемчужины его зубов никак не хотели походить на знаменитый неправильный прикус. Но Юля всё равно хлопала в ладоши и уверяла, что он очень похож на Фредди Меркьюри. В последний год, когда они повзрослели, закончили школу и начали работать, времени для «концертов» оставалось мало, но каждую свободную минутку их тянуло друг к другу.

Юля шагала рядом с Андрюшей в сторону реки, где в одном из ангаров давно закрывшегося судоремонтного завода, располагался их офис. Она работала кассиром, а Андрюша — весовщиком на складе. Но в трудовой он числился заведующим. Директор Антон Львович когда-то ухаживал за его матерью и, благодаря её ходатайству, взял их обоих на самые низшие должности. Но они и этому были рады.

Обычно Юля внимательно слушала, о чём по пути на работу болтает Андрюша, но сегодня была погружена в свои мысли. Из задумчивости её вывел вопрос:

— А ты чем занималась на выходных?

Она остановилась, посмотрела в голубые ясные глаза Андрюши:

— А я... А я кончила вчера.

Его белобрысые брови взметнулись под самую чёлку:

— Ну наконец-то! Поздравляю! А то я уже начал волноваться за тебя, — заулыбался Андрюша. — Расскажи, как это случилось! Ты всё-таки решилась потрогать себя там? И как ты поняла, что это оргазм? На что это было похоже?

— Нет, я себя не трогала, — призналась Юля, — это он меня трогал. И это он мне сказал, что я кончила. А я вся дрожала от страха, но почему-то не сопротивлялась и позволила ему. Я чуть не потеряла сознание, когда он пальцем.

Юля покраснела и замолчала.

— Стой-стой, а кто он-то? — спросил Андрюша.

— Мистер Президент, друг Мадам Марго. После сессии он захотел секса, но ты же знаешь, для меня это неприемлемо. Я заплатила ему три тысячи рублей и ушла. А теперь жалею.

— Денег жалеешь?

— Что ты! Нет, конечно!

— А-а-а! — догадался Андрюша. — Жалеешь, что не дала?

— Да нет же! Меня отчим с матерью убьют, если я потеряю девственность до брака. Да и вряд ли я выдержу физический контакт, — Юля вздохнула. — Я жалею, что не попросила его выпороть меня ремнём. Мадам Марго меня щадит, даже щёткой шлёпает не больно, а Мистер Президент такой сильный, такой доминантный, ему совсем меня не жалко. Он бы так меня выпорол, что на полгода хватило бы эффекта!

— Понимаю, — сказал Андрюша. — А нельзя ли встретиться с этим шикарным мистером ещё разок? Он тебя выпорет, а ты снова кончишь, если повезёт.

— Нет, — грустно ответила Юля, — наши пути разошлись. Я больше никогда его не увижу.

14. Садист по вызову


Серов

Пробуждение было резким и неприятным: громко и настойчиво звонил телефон. Серов дотянулся и нажал на зелёный значок. Тут же послышался обеспокоенный голос Вани:

— Егор Константинович, вы просили отвезти вас в офис в восемь утра, а уже пять минут девятого, а вы ещё не вышли. Я тут стою около подъезда. Правда, не знаю, правильно я нашёл нужный адрес или нет.

Серов от злости разлепил глаза. Ваня вот уже два года возил его по Москве и всегда находил не только нужный адрес, но и самый кратчайший путь к месту назначения, а тут он, видите ли, заплутал в трёх соснах.