Откуда в нем взялись эти дурацкие мысли и идеи, Миша и сам не сказал бы. Но, вот поди ж ты, вылезло. Ревность, подозрительность, недоверчивость - все эти чувства ему ранее были незнакомы. Единственное, чего боялся - оказаться недостойным своей жены, дать ей меньше, чем она заслуживает. И никогда ему в голову не приходило еще, что Арину можно и нужно ревновать, до такой степени был уверен в чистоте и прочности их отношений.


А оказалось, что достаточно всего лишь нескольких гадких фраз, и вся эта уверенность улетела в никуда. И Михаил теперь вообще не понимал, что нужно дальше делать.


Лежал и думал. Впервые, кажется, понял, каково это: быть раздираемым внутренними демонами. Кажется, в комнату заглядывала Арина. Он затих, ожидая, как она поступит… Готовый падать на колени, каяться и просить прощения, если она сделает первый шаг. Но жена вышла из комнаты, почти невесомо шагая, так же тихо, как и зашла.


Видимо, спала она на кухонном диване. И это тоже терзало душу мужчины - понимание, что ей там плохо, неудобно, грустно и обидно. И скорее всего, ей тоже не спится. Во всяком случае, Миша до утра так и не сомкнул глаз.


Только за полчаса до будильника его сморило: провалился в какой-то мутный, тяжелый, выматывающий сон, от которого больше устал, чем выспался.


А потом встал и пошел на звуки шагов, раздававшихся в квартире. Сделал вид, что ничего не произошло. Надеялся, что вчерашнее происшествие забудется? Наверное, да. Но, скорее, просто не придумал ничего другого. Казалось, что момент для раскаяния и мольбы о прощении уже упущен. Оставалось только ждать, когда оно само рассосется…


Не рассосалось. Каждый день доказывал, что становится все только хуже. Лицо Арины, такое родное, любимое, желанное, становилось все отчужденнее и холоднее. Сколько раз он протягивал руки, чтобы привычно обнять жену, согреть ее, прижать к себе, усталую, погладить по голове… Но взгляд натыкался на каменную спину, всегда неестественно прямую, когда они оказывались в одной комнате, на скорбно поджатые губы, на глаза, всегда устремленные куда-то в сторону, только не на него, - и руки опускались. Чувствовал себя дураком, понимая, что не сумел преодолеть первый серьезный в их жизни кризис. Даже когда ребенка потеряли, Мише не было так сложно. Он тогда точно знал, что делать: спасать Арину от горя, помогать, отвлекать, утешать… Да он готов был победить любого врага, угрожавшего его любимой. Только вот, оказалось, что теперь главный враг - он сам. А как себя побеждать, Михаил не знал и даже не догадывался.


Может быть, раньше собрался бы с силами и мыслями, да только проект, который теперь стал в разы важнее и дороже для него, забирал все время, высасывал все соки. Он приходил домой и падал, почти так же, как и Арина раньше. А потом лежал, не смыкая глаз, и мог думать только о том, как же он сильно облажался…


Не выдержал, в конце концов, и позвонил матери, чтобы задать все тот же простой вопрос, ответа на который когда-то не дождался.


Мать охнула в трубку: она, очевидно, готова была к любому разговору, но только не к такому, когда в лоб, нахрапом:


- Мама, почему отец от нас ушел?


- Миш, ну, какая уже разница, в конце концов-то?


- Большая. - В этот раз он был морально готов к тому, что придется настаивать и удерживать маму, чтобы не сбила его с толку.


- Ну, столько лет прошло, ты никогда не спрашивал… А теперь, зачем ворошить прошлое?


- Раньше не важно было. А сейчас - важно. - Понял, что перегибает палку, может обидеть Светлану Петровну своим чересчур уж жестким тоном. - Мне очень нужно понять.


- У вас что-то с Ариной случилось, да? Я же права, Миш? Не молчи! Материнское сердце не обманешь!


- Господи! Мам! Ну, сколько можно? Ответь на мой вопрос, пожалуйста. А потом уже задавай свои.


- Миш, ты, главное, только не начинай меня обвинять…


- Мама… - он, всегда спокойный и непробиваемый, казалось, сейчас взорвется.


- Я его выгнала, Миш. Ты только не думай, ведь я только о тебе заботилась, хотела, как лучше… - Понятно, почему так долго от ответа уходила: боялась, что обвинит в том, что сын без отца вырос. Да только Михаила сейчас другое больше волновало. С претензиями к предкам потом уже разберется, времени хватит.


- Почему выгнала? Что он сделал такого?


- Того и сделал, что ушел.


- Не понимаю. Объясни…


- А что тут непонятного? Я, в сердцах, наорала на него однажды, довел до истерики, и сказала, чтобы вещи собирал и выматывался.


- И что?


- И то. - Мать всхлипнула, кажется, старательно маскируя это кашлем. - Он собрал штаны и рубашки и ушел. И не возвращался.


- То есть, это ты виновата?


- Вот еще! Он, конечно же!


- Мама… Ты специально меня путаешь?


- Сынок. Если женщина что-то кричит на эмоциях, ни один нормальный мужчина не должен ее слушаться. Мы кричим не для того, чтобы вы выполняли наши требования, а просто, чтобы поняли, как мы недовольны…


У Михаила, кажется, готов был взорваться мозг. Вроде бы, и нормальным русским языком разговаривают, и слова сложены в обычные предложения… Да вот, только смысл от него ускользал.


- Мамуль, - прозвучало осторожно и почти жалобно, - ты надо мной издеваешься, да?

- Нет, сынок. Вы с отцом, видимо, одной породы. В генах отложилось то, чего не было в воспитании.

- Это в каком таком смысле? - Он, действительно,  отца почти не помнил и мало что о нем знал. Так, несколько старых детских фотографий.

- В том, что вы все понимаете буквально. Коля должен был не уходить от нас с тобой, а сгрести меня в охапку, пожалеть и дать проплакаться. В конце концов, кулаком по столу постучать, чтобы не смела больше говорить всякие пакости… Я их много тогда наговорила…

- А он поверил и послушался, так, что ли?

- Да. - Кажется, на том конце провода уже вовсю использовали носовые платочки, причем активно и не очень успешно. Хорошо хоть, не слышно было рыданий, тогда бы разговор пришлось точно окончить.

- А ты не пыталась как-то исправить? Ну, обратно его позвать, например? Намекнуть, объяснить, что вы оба неправы?

- А я дура была. Молодая и гордая. Решила, что раз ушел - значит, плохо хотел остаться. А потом уже поздно стало. Пропал Коля. Уехал куда-то из города, и никаких контактов не оставил.

Михаил уже и не рад был, что поднял эту тему. И мать было жалко, и отца, и себя, чего уж тут притворяться. Он надолго замолчал, пытаясь хоть как-то уложить в голове полученную информацию. А она вообще никак не хотела укладываться.

- Мишенька. Я вот, все-таки, сердцем чую, что у вас с Ариной разлад. Ты, в последнее время, сам не свой ходишь.

- Мам, не переживай.

- А я не переживаю. Я хочу, чтобы ты дров не наломал, как мы с отцом когда-то. - Теперь в голосе Светланы Петровны прорезались привычные - властные и безапелляционные - нотки. - Кто бы из вас ни был виноват,  начинай мириться первым. И даже не думай, никакой гордости нет места в отношениях! Она только мешает, когда дело касается жены и мужа. Ты мужчина, ты старше, ты должен быть умнее!

- Да с чего ты взяла, мам…

- С того, что я вас обоих знаю, как облупленных. И то, что ты без Ринки зачахнешь, тоже в курсе. А мне нужен сын - живой, здоровый, вменяемый! Так что, беги за цветами и вином и начинай мириться. И пока не добьешься своего - даже не вздумай отступать. Иначе, будет еще двое несчастных на этом свете…

- Спасибо, мама.

- Не благодари. Я очень хочу еще внуков успеть понянчить.

Кто бы мог подумать, насколько права окажется женщина, которая когда-то, по своей вине, осталась без мужа. Всего- то и нужно было, что сделать пару шагов навстречу, признаться любимой о том, как плохо без нее, попросить прощения… А потом любить, жалеть, выслушивать слезные признания и опять любить. Так, чтобы обоим проспать на работу.

Глава 5. Михаил

Казалось, что  все наладилось. Миша выгнал из мыслей остатки той дряни, что ему занесла рыжая коллега Арины. Сам еще долго недоумевал, как мог поверить какой-то незнакомой дурище, вместо того, чтобы плюнуть и забыть.

Больше не возникало поводов для ссор, и Арина вела себя вполне адекватно и привычно. Во всяком случае, мужчина мог понять, что с нею сейчас происходит. Знал, что какая-то проверка нагрянула, да такая, что все прошлые беды могли показаться сказкой на фоне того, как весь центр трепали и переворачивали вверх дном. Жена приходила домой все позже, задерживалась все чаще… Но теперь у Миши не возникало сомнений, никаких, вовсе: не раз он слышал, как жена сквозь сон пыталась с кем-то о работе говорить. Расталкивал ее, не давая пропасть под гнетом кошмара, прижимал к себе, убаюкивал.

Правда, помня о том, как последние их разговоры о рабочих проблемах заканчивались, с советами старался не лезть. Да и куда ему, давать советы-то, если у самого проблем вдруг возникла масса?  Он уже был на финишной стадии проекта, даже подумывал о том, чтобы начать разговор  с начальством о своем возможном переходе на новую работу… Но вдруг оказалось, что есть еще один такой же проект, параллельный, его вела конкурирующая контора. И заказчики планировали провести конкурс между ними. Миша не удивился бы, узнав, что таких лошков, как он, в городе найдется не один, и даже не двое. И даже в душе восхищался хитростью клиента: это ж надо было дать такой мощный мотиватор, чтобы простой инженер выкладывался на все двести и триста процентов, старался, будто для себя? Всего-то и делов, что помахать перед носом морковкой в виде предложенной работы и хороших денег. И вот Миша, пока еще за свою обычную зарплату, и даже без всякой премии, днями и ночами корпеет над чертежами и расчетами… И не один Миша, а у каждого конкурента, что участвовал в конкурсе, сидело по такому же идиоту. Это было обидно, гадко, противно. Хотелось послать всех нафиг, бросить заявление на стол и уйти в закат. Правда, история с Ариной, неожиданно, стала ему наукой. Слишком живо было воспоминание, как легко и просто он принял неверное решение, имея на руках недостаточно фактов, одни эмоции. И в этот раз идти на поводу у собственной гордости он себе не позволял. Сжимал зубы, улыбался через силу, сдерживал рвущиеся гадкие слова. Невероятным усилием воли не надавал по морде улыбчивому менеджеру, что продолжал кормить его завтраками и радужными обещаниями… Тот не знал, что Миша уже все знает.