Зря я это сделала, потому что Машка тут же принялась изображать неприличные звуки, которые были бы уместны разве что в немецких фильмах для взрослых.


- Мань, тебе бы парня найти.


Она с серьезным видом скривила рот и отмахнулась.


- Я планирую помереть девственницей.


- Это тоже неплохо. Ты могла бы стать основоположницей новой религии. Терпения и воздержания, к примеру.


- Умеешь ты поддержать, подруга, - буркнула Мурзя. – Но я на самом деле не планирую с этим торопиться. Хочу настоящей любви, как у вас с Серегой. Чтобы все эти цветочки, прогулки и потом можно сразу замуж, если парень порядочный.


- Или на рок-фестиваль!


- Или туда!


И мы, протискиваясь сквозь толпу, двинулись к выходу. Машка даже пританцовывала на ходу.


Весна и лето того года выдались на редкость пасмурными, но это нас нисколько не смущало. Мы долго готовились к экзаменам и, наконец, покончили с медучилищем. Отпраздновали это дело большим количеством выпивки, после которой я заблевала все близлежащие тротуары.


Серега, мой верный рыцарь, надо отдать ему должное, отнесся к этому происшествию с большим пониманием: каждые десять метров он хватал мои буйные волосы в охапку, когда меня вдруг снова начинало тошнить. Да и чего вдруг. Вовсе не вдруг. Рвало меня фонтаном и беспрестанно. В тот вечер я так пила первый и последний раз в жизни. Когда блевать было уже нечем, и организм отторгал сам себя, Донских заставлял пить меня воду и ободряюще гладил по спине. Если уж после такого люди не отворачиваются, то это говорит о многом.


Он принес меня домой на руках, аккуратно уложил на постель, а потом еще до утра бегал с тазиком от ванны до моей кровати и обратно. Да, я вернулась домой. К себе домой. Жила в квартире вместе с Мурзей до дня окончания учаги. А вот Аню мы больше не видели. Ни одного раза. Она не звонила, не приезжала, просто пропала.


Та весна, которая пахла талой водой, земляным паром, свежестью первых цветов, она принесла мне много счастливых моментов. Долгие вечерние прогулки, поездки на мотоцикле (я даже научилась ездить на нем в короткой юбке), ночевка в палатке на рок-фестивале. Мы с Серегой словно срослись. Открылись друг другу. Идти с ним рука об руку по улице стало чем-то таким же естественным, как дышать, видеть, жить.


Мурзя все-таки сделала себе татуировку. На животе. Мы с Донских долго спорили, что там изображено: бабочка, похожая на младенца, или младенец, похожий на бабочку. В версию про единорога, предложенную хозяйкой живота, мы не верили, уж слишком расплывчатая и нечеткая она была. Перед очередным своим отъездом в город Серега строго-настрого запретил мне рисовать что-либо на своей коже, тем более у этого мастера. Я и не собиралась спорить. Первый раз в жизни мне было просто хорошо.


Все мы с нетерпением ждали одного-единственного момента – середины лета. Мы с Мурзей, ночами корпевшие над учебниками, одолевшие экзамены и собеседования, безумно жаждали увидеть свои имена в списке зачисленных.


Мне казалось, я хотела этого до умопомрачения, но радовалась почему-то все же больше Машка. Она визжала и скакала так, словно и не знала, что нам предстоят еще несколько лет обучения и ординатуры. Ей виделись лишь веселые вечера в общаге, посиделки до утра и парни – много новеньких парней. Городских.


Мы спустились с крыльца и присели на новенькую деревянную скамейку.


Весь мир радовался нашей победе. Солнце обнимало своими теплыми лучами, даря пьянящее чувство восторга и свободы. А мне десяток-другой новых противных веснушек. Мурзя что-то беспрестанно щебетала мне на ухо о своих планах, одновременно откалывая тонкой железной лопаточкой ярко-зеленый перламутровый лак с ногтей. Меня жутко раздражала ее эта привычка. Я морщилась и отворачивалась.


Внезапно весь мир залила кипящая дымчатая синева.


Она прошла всего в каких-то двадцати метрах от нас. Она - Аня. Тяжелой походкой, будто ноги отказывались слушаться ее. В тонком ситцевом платье широкого кроя. С той же безумно рыжевато-красной шевелюрой, выдающей наше родство. На плече ее болталась большая дерматиновая сумка. Это точно была она, но было в ее походке что-то новое, незнакомое мне. И это что-то резко бросалось в глаза.


Я вскочила и пулей бросилась за ней.


Мурзя окрикнула меня, схватила наши вещи со скамейки и бросилась вдогонку. Силуэт сестры быстро исчез за толпой студентов, но мы продолжили бежать в том же направлении.


- Кто там? – Машка догнала меня и схватила за руку.


- Анна, - оглядывая двор, полный молодых людей разных возрастов, ответила я.


- Зачем она тебе?


- Она… - я замешкалась, не зная, что ответить подруге.


К горлу подступила тошнота. Легкие резко скрутило неприятным удушающим кашлем. Мне захотелось вдохнуть больше воздуха, но никак не получалось.


Мурзя в недоумении пожала плечами и повернулась в направлении моего взгляда. Теперь она тоже могла это видеть.


Аня стояла в нескольких десятках метров от нас, на пустой автобусной остановке. Теплый летний ветерок то и дело налетал, заставляя подпрыгивать вверх пружинки ее огненных волос, и шутливо трепал подол платья, открывая взору прохожих упругий округлившийся животик.


***


Почему мы встречаем определенных людей?


И есть ли в этом предопределение судьбы?


Именно он. Или именно она. Случайная встреча в трамвае, столкновение на ступенях эскалатора, билет в кино, по ошибке проданный двум разным людям на одно и то же место. Они никогда бы не встретились в обычной жизни. И оттого каждая встреча, которая рождает любовь, кажется нам результатом цепочки случайных совпадений.


У людей, обитающих в одном пространстве, значительно больше шансов встретиться. Это факт. Но любовь – более тонкая материя.


А что, если мы встречаем тех, кто уже есть в нашем подсознании? Встречаем, и поэтому не можем пройти мимо. Сначала наше подсознание рисует человека, а потом мы встречаем его в реальной жизни. Что, если именно в этом заключается закон притяжения людей? Мы ищем объект любви, - и в конечном итоге просто обретаем его снова.


Внутри нас живут образы. Мы их «знаем» и неосознанно ждем встречи. Оттого люди, встретившиеся недавно, словно знают друг друга всю жизнь.


Серега. Я смотрела в него, как в зеркало. Вкладывала в эти отношения всю себя. Радовалась этому взаимодополнению: мы похожи, но у него есть все, чего недоставало мне. Решительность, уверенность в себе, сила. Казалось, он любил меня, значит, я чего-то стоила.


Но мир нельзя предугадать.


Как только мы выдумываем себе иллюзию, к нам приходят люди, способные ее разрушить. Я поверила в эти отношения, в любовь, в то, что мы будем верными друг другу всегда. И жила, ослепленная этой сказкой.


А сегодня я пришла и спросила его, уверен ли он, что у него ничего не было с Аней. И он не смог мне ответить. Ничего.


Он просто молчал.


В жизни бывает всякое. Ее нельзя ограничить или остановить. И отношения с другими людьми – лишь часть нашего развития.


Простить можно все. Простить можно?


Все?


Но что делать, если иллюзия, которой мы жили, становится для нас жизненно важной? Без нее мы не мыслим счастья. Не мыслим себя.


И дело даже не в прощении.


Как понять, почему это произошло? Потому что я была далеко, а она рядом, только протяни руку? И ему ничего не стоило наплевать на наши чувства. Никто бы все равно не узнал об их связи. Или он страшился ответственности, обязательств и длительных серьезных отношений?


В любом случае, если это было, то это было предательством. И от этого в моем сердце поселились боль, разочарование, пустота.


- Знаешь, - я села на скамейку рядом с ним, - когда я ее увидела там, такую подавленную, сгорбившуюся, с опущенными плечами, то сразу все поняла. Ее печаль была больше нее самой. Мне даже не нужно было подходить и что-то спрашивать. Просто стало невыносимо жаль ее. Она ведь мне не чужая. А теперь я смотрю на тебя.


Серега поднял взгляд на меня. Его лицо пылало.


- Черт, - прошептал он. – Я…


- Я смотрю на тебя и вижу, что ты не отрицаешь этой возможности. Либо ты твердо знаешь, что между вами что-то было. Либо не можешь со стопроцентной точностью сказать, что этого не было.


Он покачал головой.


- Я не знаю. Правда, теперь ни в чем не могу быть уверенным.


- Либо ты настолько надрался, что перестал отличать сны от реальности.


- Мари, - Донских вскинул голову, и наши взгляды снова встретились. – Я не хочу быть тем засранцем, который все испортил.


- Я не считаю тебя засранцем.


Он отвернулся и уставился вдаль, словно хотел запечатлеть в памяти каждую деталь каждого здания на этой улице.


- Но я не могу даже себе точно сказать, что этого не делал. Я – негодяй.


Почему нельзя отмотать назад и все исправить? Я бы приказала себе не влюбляться в эти блестящие черные глаза, самоуверенную улыбку, лохматые волосы. В его запах, в его чувство юмора, в мир, который мы создали сами для нас двоих.


Я прижала ладони к груди.


Это не могло произойти со мной. Не все это. Не сразу. Я так люблю его. Так безнадежно влюблена, что сердце дико стонет от боли.


Еще можно все исправить. Нужно просто все разузнать, расставить по своим местам. Он любит меня. Меня. И это – самое главное.