Он стал для меня лучшим мужчиной, каким судьба может наградить женщину. Внимательный, заботливый, всегда готовый прийти на помощь. Тот тип мужчин, с которым чувствуешь себя королевой. Самой красивой, самой желанной. Нужной. Тот, с кем можно побыть собой, покапризничать или даже поскандалить, зная, что он все равно он пойдет на уступки и простит все грубые слова.


С ним все было идеально. Каждый день, каждый час.


Кроме меня и моих чувств.


Он брал меня за руку - мое сердце не трепетало. Гладил по щеке - меня не бросало в дрожь. Целовал, и мой мир не взрывался на тысячи огненных фейерверков. Тишина. Пустота. Ноль.


Ни-че-го.


Я чувствовала себя большой деревянной птицей, у которой есть крылья, но нет ни единой возможности взмахнуть ими и взлететь. Меня тянуло к земле. Словно накопившиеся внутри боль, одиночество, ярость, беспомощность и предательство вдруг стали тяжелыми на душе неподъемными камнями.


Но мне просто надоело быть одной и ждать. Чего? Сама не знаю. Просто надоело.


Через три года его упорных ухаживаний я сдалась. Не было обещаний, даже малейших разговоров о том, что мы теперь будем парой. Просто в один из тихих летних вечеров, когда Мурзя с Ильей, счастливые и довольные, убежали на сеанс в кино, а Сергеев присел рядом, чтобы помочь мне с заданиями, я повернулась и поцеловала его. Прямо в губы.


И все случилось. Он был нежным, ласковым и очень старался доставить мне удовольствие. Тогда я закрыла глаза, и первый раз в жизни сделала вид, что мне с ним хорошо. Очень хорошо. И что не приходится сдерживать слезы, рвущиеся из глаз. Мне хотелось его как-то отблагодарить за заботу и преданность последних лет. И его глаза светились от радости.


Косте было со мной хорошо, и я радовалась, что могу отплатить ему за доброту. Могу попытаться сделать его счастливым, ведь теперь нас связывали отношения и какие-никакие, а обязательства.


Это так глупо – обманывать себя. Так жестоко – не говорить правду, позволяя клубку закручиваться еще туже. Так больно ощущать себя еще несчастнее, чем прежде. Но мне тогда необходимо было чувствовать себя нужной, хоть кому-то. Даже несмотря на то, что в течение последних двух лет это становилось медленным ядом для нас обоих.


- Подкрасила бы хоть глаза, - предложила Машка, протягивая мне тени.


- Нет, - отмахнулась я и заколола несколько непослушных прядей невидимкой.


- Я чувствую, что тебе нужно подкраситься! Сегодня будет потрясающая вечеринка, и, возможно, кое-кто сделает тебе предложение!


Я обвела нашу комнатушку усталым взглядом. Неужели, совсем скоро придется попрощаться с ней? Ординатура подходит к концу, начнется настоящая работа, реальная жизнь. Кажется, мы уже успели прирасти к этим стенам, стать их несущей частью. Грустно.


- Ты что-то слышала об этом? – спокойно спросила я.


- Не зна-а-аю, - издеваясь, пропела Машка.


- Даже если так, Костя меня любит всякую, и без косметики.


- О-о, - подруга подошла и плюхнулась на стул рядом со мной. – Краситься нужно не для мужиков, а против других баб. Ясно?


- Ясно, - усмехнулась я, приводя в порядок волосы. Они за последние несколько лет отросли почти до поясницы, и уход за ними с каждым днем все больше напоминал мне борьбу со стихией.


- Ты чего? – Мурзя положила руку мне на плечо. – Ты не рада?


- Не знаю.


- Каждая девчонка с нашего потока мечтала бы выйти за Сергеева! Такой парень – голубоглазый блондин! Папка его вам квартиру купит, будете жить и не пукать!


- Маша-а-а! – меня убивали ее словечки.


- Ты давай бросай эту хандру. Если не любишь его, нехрен было голову кружить, так бы и сказала: «Костя, извини, я все еще люблю дебила, который сбежал от меня и от проблем на войну, потом не отвечал на письма, и уже как два года вернулся в город, но не соизволил даже встретиться со мной». Прямо так и скажи. А то Сергеев и мой ведь друг тоже. Я не хочу толкать тебя в его объятия, чтобы потом выслушивать полжизни, как ты несчастна. Посылай его к черту, только помягче, хорошо? И найдем мы тебе другого жениха. Как тебе хирург Одоевский?


- Мурзя, хватит! Он ведь женат! К тому же старше меня. Да и перетрахал уже всех своих ординаторов.


- Слава педиатрии, что я не вижу этого.


- Я хочу остаться в реанимации. – Я встала, сняла футболку и надела темно-зеленое платье, которое безумно нравилось Косте. - Так, просто, к слову. Поработала там, конечно, хлебнула дерьма и поняла, что меня адом теперь не запугать. Но огонь, который разгорелся в душе, не сравнить ни с чем. Хочу работать-работать-работать, чтобы некогда было думать…


- Наконец-то ты определилась, куда тебя больше тянет! – Машка вскочила и налетела на меня, обняв чуть ли не до хруста в костях.


- Ай! Платье… помнешь…


Все эти годы я работала на скорой по выходным.


С первого дня Брагин беспощадно макал меня головой в это варево. Он делал все, чтобы я сбежала сама. Но не знал моего характера. Смену за сменой мне приходилось таскать за ним тяжеленный оранжевый ящик, бегать с кислородным баллоном, капельницами, носилками и прочим.


Все прекратилось после первой в моей практике драки с пациентом. Да, на скорой всякое бывало: алкаши, наркоманы, детишки с температурой и бабульки с просьбой просто поговорить или измерить давление. И из всего этого болота лишь пять вызовов, которые действительно требовали экстренности. Но и неадекватов, к сожалению, хватало. Один такой, странный на вид паренек, из тех, которым самое место в дурке, однажды вдруг бросился на меня на вызове и чуть не задушил.


Володя еле оторвал его от меня. Завязалась драка. Семья умалишенного никак не хотела вмешиваться, все просто стояли рядом и наблюдали. Ценой сломанного юноше носа, Брагин смог остановить поединок. Пока ждали психбригаду, он все шутил, что медикам нужно давать не клятву Гиппократа, а присягать Сатане. А еще хорошо было бы возить с собой на вызовы живую воду, молодильные яблоки и осиновый кол для уверенности. Я от его шуток быстро успокоилась, а вот на Володьку накатали очередную жалобу.


Так и работали. Каждые выходные.


В ординатуре тоже было тяжело, но интересно. Нам достался замечательный наставник, врач анестезиолог-реаниматолог, Валерий Валерьевич Пасечник. Человек с золотым сердцем и стальными нервами. Душа коллектива. Он, конечно, старательно мял ординаторов, чтобы вылепить из нас хороших специалистов, но и про человеческое участие тоже не забывал.


Когда я видела его в последний раз, он сказал, что хотел бы оставить нас со Смоляковым у себя в отделении. Улыбнулся и ушел домой. Ночью у него остановилось сердце. И с того самого момента всякий раз, когда мне было неимоверно тяжело, я мысленно просила у него помощи… и чувствовала, что он помогает.


Костя еще на старших курсах выбрал хирургию, а Мурзя перла, как танк, она стремилась попасть в Отделение реанимации и интенсивной терапии для недоношенных и новорожденных детей. Это стало идеей фикс. Работа там была для нее настоящей отдушиной. Однажды она всю ночь готовилась к ассистированию на операции какому-то малышу с врожденной патологией. Утром, уже в больнице, ей стало плохо: заболело справа, внизу живота. Ясен пень, она понимала, что это значит, но ужасно хотела, если не участвовать, то хотя бы одним глазком увидеть операцию.


- Медики умирают стоя, как деревья, - в истерике протестовала она, когда ее укладывали на кушетку.


- Не ляжешь, - проворчал Одоевский, - будем на тебе завтра патанатомию изучать.


- Аргумент, - согласилась подруга и сложила руки на груди в знак капитуляции.


Все прошло хорошо. Смоляков, которому разрешили наблюдать за процессом, сообщил любимой, что у нее даже внутренности милые и красивые. Вот романтик! А ассистировавший Одоевскому Сергеев потом долго помирал со смеху от этих слов.


- Давай скорее, - напомнила Мурзя, натягивая юбку. – Сейчас ребята зайдут за нами.


- Уже готова, - надев малиновые лодочки на высоком каблуке, уныло ответила я.


Глава 8

Мы свернули на узенькую улочку, тянувшуюся вдоль реки. В тени деревьев прятались небольшие коттеджи. За последние несколько лет администрации города удалось отвоевать и привести в порядок километры общественных пляжей и набережную, так что для нас стало удивлением наличие здесь маленького островка частной территории с выходом к реке.


Смоляков остановил машину возле двухэтажного кирпичного дома с высоким забором. Из окон вырывалась громкая музыка. Калитка была открыта, возле нее толпились молодые люди.


- Это здесь?


- Да.


- Симпатично.


- Да уж, Светка не бедствует, - фыркнула Мурзя.


Она не переставала верить в то, что Илья на первом курсе был влюблен в эту девушку. И сколько он ни крутил пальцем у виска, сколько ни доказывал, что с первой секунды безумно втрескался в Машку, ничто уже не могло разубедить ее. Если женщине вздумалось ревновать, спрячьте все предметы, которые могут в ее руках стать холодным оружием, и бегите.


Но Смоляков почему-то предпочитал не реагировать, тем самым распаляя подругу еще сильнее. Он, молча, заглушил мотор и открыл дверцу.


- Наконец-то вы приехали, - воскликнула невесть откуда взявшаяся вдруг возле машины хозяйка дома.


На Светке было умопомрачительное платье с откровенным декольте. Темно-синее, длиною в пол, на груди расшитое мелкими пайетками.