- Это удивительно. – Павел искренне улыбнулся, подпирая подбородок ладонями. - В моей жизни сейчас происходит столько всего неприятного, и ты в этой мешанине чувств и событий кажешься единственным светлым пятном.


- Спасибо. – Смутилась девушка. - Ты всем женщинам, с которыми знаком чуть больше суток, говоришь такое?


Официант поставил перед ними напитки и закуски.


- Я мастер красивых слов, да. – Рассмеялся Камышев. - Но сейчас говорю совершенно искренне, поверь.


- Поверю на слово.


- Вот и хорошо. Попробуй вот это блюдо.


- Сейчас. – Она подцепила вилкой не большой кусочек, положила в рот и вдруг невольно издала звук, подходящий разве что фильмам для взрослых. – М-м-м, прости, не сдержалась, это… божественно!


- Я знал, что ты оценишь. А теперь можешь взяться за суп. – Он указал на приближающегося официанта в белом фартуке. Через секунду перед ней уже стояла тарелка с дымящимся первым блюдом. Пахло безумно вкусно. - Приятного аппетита.


- И тебе, - пряча улыбку, произнесла она.


***


- Еще раз поздравляю с выходом книги, - Марьяне показалось, что она доверху наполняется тем электричеством, которое рождается между ними от каждого, пусть даже невинного, взгляда.


- Спасибо, - смущенно улыбнулся Павел.


На ярком зимнем солнышке его борода больше не казалась черной. Она была скорее русой с рыжиной и редкими, почти незаметными, вкраплениями седины. Девушке понравилось это сочетание цветов. Пожалуй, она могла бы даже прийти сейчас домой и нарисовать что-то подобное. Например, трехцветную кошку с шерстью таких же оттенков. И тогда только она бы знала, что зашифровано в этом рисунке, сколько эмоций и воспоминаний от чудесного обеда в компании этого незнакомца. Или уже знакомца, которому ей так хотелось начать доверять.


Они стояли возле подъезда и улыбались друг другу, не находя нужных слов. Камышев улыбался искренне, открыто и неподдельно, Марьяна делала это стесненно и растерянно, то и дело опуская глаза на большую кучу снега за скамейкой возле крыльца.


- Я же не подписал тебе твой экземпляр, - вдруг спохватился он и принялся шарить руками по карманам. – Сейчас-сейчас.


Девушка достала из пакета книгу со странной мрачной обложкой и протянула мужчине.


Она и сама не знала, собирается ли читать ее. Разве что только из интереса. Чтобы попробовать понять, как работает его мозг, чем он живет, как мыслит. Павел сначала замер, будто вспоминая что-то, потом выудил откуда-то из кармана черное портмоне, больше похожее на книгу в кожаной обложке. Внутри лежала маленькая ручка. Он щелкнул ею, открыл книгу и после секундных раздумий написал что-то на развороте. Когда девушка вытянула шею, чтобы прочесть, он молниеносно захлопнул ее и протянул ей.


- Откроешь дома, хорошо?


- Ладно, - улыбнулась она и убрала заветный экземпляр обратно в пакет.


Ей хотелось спрятаться от его взгляда подальше, потому что дышать получалось только тогда, когда Павел отводил взгляд в сторону. В остальное время ее руки метались от раскрасневшегося лица к пуговицам на пальто и обратно, заставляя пальцы то поправлять пряди, выпавшие из-под берета, то перебирать мелочь в карманах, то убирать невидимые пылинки с перчаток. Марьяне казалось, что Камышев, напротив, совершенно не нервничает, и оттого она чувствовала себя абсолютной дурой.


Павел же в свою очередь просто застыл. Впал в ступор. Это была следующая стадия в его ритуале невольного смущения перед женщиной. В ресторане он без умолку болтал (за что тоже уже себя ненавидел), теперь же, возле подъезда прекрасной спутницы, он со страшной силой тупил, с трудом подбирая даже простые слова, чтобы изъясняться.


«Лучше бы болтал дальше, идиот», - подумал Камышев, убирая портмоне в карман.


- Тогда я пойду. – Выдавил он, засстегивая куртку.


- Вдохновения тебе с новой книгой. – Произнесла Марьяна, даже не замечая, что ее собеседник в пятый раз опускает и поднимает собачку на молнии куртки.


Каждому из них казалось, что нервничает лишь только он один.


- Ну-у… пока, - задержав свой взгляд на ее лице чуть дольше положенного, произнес Павел, легонько кивнул, развернулся и пошел в сторону своего дома.


- Пока, - почти шепотом ответила девушка, прижала пакет к груди и спешно вошла в подъезд.


Оказавшись внутри, она шумно выдохнула, потрясла руками, пытаясь снять напряжение, и пошла вверх по ступенькам.


Не спеша. Первый раз в жизни она не понимала саму себя.


Вроде одинокая взрослая женщина. Никому ничего не должна. Не обязана ни перед кем отчитываться. Делай, что хочешь. Но душу почему-то в клочья разрывали мелкие сомнения и крупные противоречия.


Что значил вчерашний поцелуй с Серегой? Был ли он просто шуткой с его стороны или чем-то большим? Что вообще значил для нее сам Сергей?


Несмотря на все, что им пришлось пережить, он оставался для нее самым близким и родным человеком. И отчего-то хотелось верить, что она значит для него не меньше. С ним было просто, легко, и, в принципе, они могли бы попытаться сойтись еще раз. Справились бы с рутиной, с усталостью от тяжелой работы, с несовпадением графиков. Зато никаких сюрпризов. Они знали друг друга, могли доверять.


И этого же самого доверия ей недоставало в отношении Павла. Тот мог оказаться на деле кем угодно. Серийным маньяком (во что ей верилось с трудом), запойным пьяницей, агрессивным и неуверенным в себе домашним тираном, жадным скопидомом и так далее. Да, блин, кем угодно! И на постепенное выстраивание отношений с ним ушли бы годы.


Нравится ли он ей настолько, чтобы рисковать несколькими годами жизни в надежде, что что-то из этого выйдет? Или плюнуть на все, и даже на то, что тикают часики ее репродуктивного цикла, и просто быть счастливой здесь и сейчас.


С кем из них?


А, может, никто из этих мужчин и не воспринимал ее всерьез? А она размечталась.


Стоило бы выяснить, потому что никакие другие отношения, кроме серьезных, ей не подходили.


В этом возрасте.


Она вздохнула. Уж очень не хотелось торопиться с решением, оглядываясь только на этот фактор. Но такова природа: век женщины скоротечен, молодость и здоровье не будут ее вечными верными спутниками. А Марьяне совсем не хотелось думать о том, что она какая-то там (как говорит Мурзя) старо-родящая - ей просто хотелось расцветать, как цветок, в любви, атмосфере добра и счастья. Просто жить. Просто любить.


О, женщины!


Девушка остановилась возле своей квартиры и достала ключи. Ей ужасно хотелось поскорее очутиться дома, заварить себе ароматного чая и посидеть часок-другой возле окна в кресле с новой книгой. Вдруг слева что-то скрипнуло.


Пытаясь вспомнить, где лежит баллончик, она испуганно обернулась. Из своей квартиры выглядывал помятый заспанный Ленька.


- Привет, - проронила Марьяна, чувствуя облегчение.


В этот момент дверь поддалась и отворилась.


- Привет, - приглаживая сальные волосы, хрипло ответил Выхин. Он высунулся наполовину из своей квартиры и пялился на нее как-то озадаченно. – Не знаешь, - кивнул он в сторону Лизиной двери, - что здесь за переполох вчера был?


Девушка вздохнула.


Похоже, Ленька был не в курсе про смерть Лизы. Вчера вечером половина отделения Полиции топталась на их лестничной клетке возле квартиры девушки, которая так нравилась Выхину. Жаль, что ей самой теперь приходилось сообщать ему эту новость. Сосед всегда вызывал у нее чувство жалости. Возможно, не умри его мать, когда он был столь беспомощен и не приспособлен к жизни, то его судьба сложилась бы по-другому.


При воспоминании о безжизненном теле Лизы у Марьяны невольно задрожали руки. Она открыла, поставила на пол сумку и пакет, прикрыла дверь обратно и направилась к Леньке.


«Как бы помягче сказать ему? Но в таком вопросе не существовало безболезненных способов. К сожалению».


- Я должна тебе рассказать кое-что…


Сосед сделал шаг назад, вглубь плохо освещенной квартиры.


- Заходи, - сказал он, обдавая ее волной перегара.


Девушка, опасливо озираясь по сторонам, вошла и прикрыла за собой дверь.


Выхин отошел назад еще на пару шагов. Марьяна огляделась. Планировка его квартиры напоминала планировку ее собственной, только зеркально отраженную. А еще в ней не было ни намека на ремонт: старые желтые обои, кусками отходящие от стен, деревянный пол, выкрашенный коричневой краской, потолки с желтыми разводами и ни единой люстры или абажура –лишь лампочки, свисавшие сверху на кривых проводах.


- Дело в том, что… - девушка нервно провела руками по пуговицам пальто, - с Лизой случилось кое-что нехорошее…


Коридор окутала тяжелая пульсирующая тишина. Ленька непонимающе смотрел на нее и ждал пояснений. От его взгляда у Марьяны горело лицо. Она сжала руки в кулаки и продолжила:


- Ее больше нет, Леня, она мертва. Лиза мертва.


Выхин сглотнул. Больше ничего не выдавало его волнения.


- Вот как, - еле слышно произнес он.


- Ее убили, - страшно волнуясь в этот момент за его душевное равновесие, уточнила девушка.


Может, сосед и не сходил с ума по Лизе, но слышать о смерти человека, с которым буквально на днях общался, всегда бывает очень тяжело. Такие новости трудно понять и принять. В больнице было не принято утешать родственников пациентов дружеским похлапыванием или объятиями, но вдруг сейчас и здесь это могло бы оказаться уместным? Она не знала. Лишь стояла, не решаясь подойти и прикоснуться к этому неопрятному человеку и не понимая, что он чувствует и как реагирует где-то глубоко внутри себя.