Я не хочу засыпать. Я хочу чувствовать это, как можно дольше. И чувствую. Даже во сне.

Вот это да. Мы с Бабочкой пришли к нашей паре, и я сразу понял, что случилось. Демон немного виновато смотрит на меня. Нет, с этим, конечно, решительно нужно что-то делать. Не хватало только, чтобы он брякнул какую-нибудь ерунду моей подруге из-за своих странных метаний, в которые он меня втягивает.

Бабочка тоже поняла, что произошло. Потому что Демон не скрывал этого. Они вели себя, как пара, касались друг друга, Демон нежно целовал подругу в голову, они сплетали пальцы, улыбались друг другу, когда просили друг друга о чем-то.

Мне удалось уединиться с Подругой. Она смущенно-счастливо ответила на поздравления, кинулась ко мне, почему-то уверяя меня, что это все моя заслуга. Женщины, конечно, часто на эмоциях плохо находят причину происходящего. Мне осталось только заверить ее, что все будет хорошо. Что я могу еще сделать? Только делиться своей уверенностью.

Мой друг, конечно, заявил, что он не при чем. Как же! Я-то помню, что за жизнь у меня была до него. Но мужчины, вообще, плохо разбираются в причинах происходящего.

Мне казалось, что утром все кончится, что Демону станет неловко и он уйдет до того, как я проснусь, и будет вести себя, как будто ничего не было. Но нет, он проснулся раньше, и ждал, пока я открою глаза. Улыбнулся. Сказал что-то нежное. И мне бы так хотелось это запомнить, но сердце опять прыгнуло мне в мозг, и слышен был только его стук. Но он потянулся ко мне поцеловать меня, но теперь, счастливо вскрикнув, мне удалось ответить.

Мы не обсуждали нечаянную близость, но Демон вел себя так, как будто у нас отношения. Не знаю почему. Не хочу ничего уточнять. Пусть будет так, пусть даже кончится неожиданно. Не сейчас, может, потом. Может, я смогу спросить потом.

Я не знаю, за что мне это счастье. Но я хочу прожить каждую его минуту. Наверное, и хорошо, что мой недуг не дает мне права на надежду. Когда нет надежды, тебе нечего терять. А значит, нечего и бояться. И можно делать то, что хочется.

21. Признания 

Я пытаюсь не привязываться в своей истории ни к датам, ни даже к сезонам, ни к стране. Но, конечно, несмотря на всю универсальность истории, рассуждения к чему-то привязаны. Не во всех деревнях размывает ливнями дороги, не во всех деревнях небо показывает небесные спектакли. Не все деревни имеют историю про колдунов, ушедших в лес.

Какие-то привязки есть. Предположим, что мы встретили Новый год, и сейчас у нас весна. Просто весной, при приближении лета, легче вести повествование. Может, поэтому, многие знаковые события происходят в это время. Весна – время пробуждения природы, недаром в языческие времена новый год праздновали не зимой, а весной. Начало года, начало жизни. Предвкушение жизни, влюбленность перед любовью. И лето – как квинтэссенция жизни. И любви. Мы привыкли так генетически – тепло, а значит, мы не умрем. Хотя, конечно, осенью, несмотря на возможный холод умереть шансов гораздо меньше, потому что это главная урожайная пора. Но эволюционная прагматичность диктует нам, что всегда можно найти кого съесть, а вот тепло и холод понятия неконтролируемые.

Может, потому люди по всему миру так бурно празднуют начало года. Да, его перенесли на зиму, но радость начала жизни еще не стерлась, за миллионы лет эволюции.

И вот мы, как обычно, собрались у Подруги и заговорили про влюбленность, по моему мнению, состояние влюбленности достаточно сильно спаяно с чувством предвкушения. Дальше, мы перешли на обсуждение самой эмоции предвкушения, которая мне почти недоступна.

Мне никогда не было понятно нелепое высказывание, что предвкушение слаще самого праздника. В моей стране, - ее сейчас нет на карте мира, но она осталась навсегда в сердцах тех, кому она стала Родиной, да, я писатель из страны, которой не существует, — двадцать пятого декабря, не раньше, раскрашивали витрины сказками, украшали магазины, ставили елки, и поздравляли друг друга с Новым Годом, реже с наступающим. И для меня начинался Новый Год. Само празднество. Мне нравились сами дни до, и ожидание самого праздника не просто не терзало меня, а его, вообще, не было. Не было ожидания чуда, но было много новогоднего кино, красивых витрин, запаха мандаринов и сладкого мороза. Сами дни были праздником. Иногда меня водили на какой-нибудь детский спектакль, это тоже было частью праздника. Потом наступал сам праздник, чаще, конечно, унылый, потому что ты ребенок, ты встречаешь его с родителями, не с приятелями, не с подружкой – потому что они же тоже вынуждены сидеть со своими родителями. Смотришь какой-нибудь голубой огонек или чего-то там, загадываешь желание, ешь, потом идешь на елку, играешь в снежки, катаешься с горки, возвращаешься домой, убираешь посуду и ложишься спать.

На следующий день просыпаешься, ешь, смотришь очередные комедии, и к вечеру пришедшие в себя взрослые начинают ходить по гостям. И вот тогда уже начинается какое-то веселье — либо всякие любимые тети-дяди приезжают, или ты к ним, или уже можно бежать к приятелям-подружкам. И так числа до второго - третьего. Потом, родители идут на работу, а у тебя каникулы. То есть, в детстве Новый Год у меня длился с раскрашенных витрин до выхода родителей на работу, плавно перетекая в каникулы.

Вот таким был обычный детский главный праздник в моей стране.

А знаете вот это, всем известное, ошеломленное праздничное похмелье первого января. Когда тихо на улице и в воздухе замерло какое-то ожидание. Если вы трезвый, то можете почувствовать эту атмосферу.

Такое состояние тихой торжественности бывает не только после Нового года. И в нарративах описаны такие дни светлого спокойного ожидания. И вы, знаете, у меня есть такой опыт, то есть, я понимаю, почему люди так уперто ищут это чувство. Оно очень приятное.

И знаете, это метафизическое, действительно, глубокое чувство. Вероятно, именно его путают с божественным. У меня такой опыт случился, конечно, в моей деревне – все сакральные моменты у меня случались здесь. И, конечно, весной.

Как-то весной, в деревне, вдруг все стали готовиться к празднику. Светило солнце, было так светло и свежо. И это было немного необычно, потому что да не было в нашей деревне каких-то общих праздников — свадьбы-похороны только. Бывало, что на атавизмы религиозных праздников постукаются яйцами внутри семьи, когда ты маленький, соседи тебя достанут этими яйцами. И все, собственно. А тут… все вдруг стали что-то жарить-парить, бегать друг к другу в гости, а это тоже было не принято у нас, в дом заходили крайне редко, меняться листами для выпечки, просить друг друга поставить что-то в печку. Как тут было не пристать ко взрослым – что происходит?

Потому что никогда такого не было. Нет весной никаких таких праздников. Взрослые отвечали на ровно поставленный вопрос — мол, праздник. Весна.

Бабушка пекла птушечек из теста, так она ласково называла птичек, пекла она их первый и последний раз в моей жизни. Они были пресные, не для еды. Чем внимательнее я смотрю в тот случай, тем больше подробностей вижу, например, как бабушка смущенно и юно говорит деду – дедок, я птушечек напеку? А он улыбается и говорит — ну, пеки, да.

Я снова уточняю – а зачем? И мне так назидательно, как будто это самая очевидная вещь – напечем, пойдем запускать.

Я – а как это? Мне – вот напечем и пойдем.

И знаете, как это? Выходят тетки с листами на улицу, дают каждому по «птушечке» и прямо этих птичек из теста швыряют вверх, с каким-то заклинанием. Вы знаете такие присказки – летите на небо, принесите хлеба – я не помню слова. И на каждое мое приставание, мне отвечали, как ни в чем не бывало, – это солнцу, или, там, это весне. Но ведь мне хотелось узнать – а почему мы не праздновали так в прошлом году? А будем ли в следующем? Почему сейчас?

И взрослые говорили – раньше не праздновали, а теперь будем. Да, и в следующем так же. Это было очень весело и радостно, взрослые тетки куда-то ходили, чуть ли не сапожки швырять. Наготовили еды, как на похороны (для ребенка у нас в деревне это был основной праздник, поминки. Потому что грустили только на похоронах самих, а когда собирались за столом, уже не грустили, поэтому, что это для ребенка, как не праздник? Свадьбы бывали грустнее, потому что на них часто кто-нибудь ругался) – раздвинули столы, все ходили друг к другу в гости – никогда, никогда такого не было раньше. Но было здорово, как в языческой сказке. Так как таял снег, все канавы были наполнены ручьями, и можно было запускать кораблики, стараясь прогнать его до конца улицы, а, может, и перегнать на следующую. Веселый получился праздник.

А наутро, солнце светило так ярко и чисто, и мир был такой тихий и умытый. И люди всю первую половину дня были тихие и торжественные. И снова мои расспросы взрослым – что за праздник был вчера и какой же он был красивый! А бабушка сказала – так праздник-то сегодня. Вчера это были предпразднества, предвкушение и радость перед сегодня. А сегодня вот он сам. Мне показалось это нелепым - вчера было так весело, а сегодня тишина, какой же это праздник. Но Гелиос был такой красивый и ласковый, мир такой чудесный. И в меня тоже проникла эта светлая и тихая радость. Красивое человечески- божественное чувство. Со второй половины дня стали появляться улыбающиеся люди. Умиротворение можно было просто обнять.

Но вы знаете, так мне и не довелось узнать, что это был за праздник. На следующий год, как только началась весна, взрослые не знали, куда деться от моих расспросов, когда же, когда же, но на меня смотрели взглядом «отстань, ребенок». Про мои напоминания про птушечек, она говорила: «Каких тебе птушечек надо? Я и делать их не умею». Я - к деду, но он улыбался и молчал. Мне говорили разные варианты, что я не так помню, выдумываю, в общем, все то, что говорили в подобных случаях взрослые вам, и то, что сейчас вы говорите своим детям, на их волшебные переживания.

Не знаю, что за ветку мультиверса довелось мне осознать в тот год. Это самое логичное объяснение. И какое красивое – то есть, есть ветка, где люди празднуют какой-то весенний языческий праздник. В моей памяти сохранился лист календаря с датой. Я и сейчас вижу картинку календарного листа перед мысленным взором. День веселья был – двадцать пятое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. А Праздник Умиротворения – двадцать шестого апреля. Да, в день всемирно известной катастрофы. Привязка, конечно, но это важное воспоминание, поэтому я вставляю его в эту историю.