— Знаешь, когда я решил уехать, оказалось, что она единственная, кому я могу доверить активы и бизнес, который не успел пропить или продать. В определенный момент я понял, что мои друзья, — на последнем слове Дима поставил воздушные кавычки пальцами, — либо бестолковые торчки-мажоры, либо партнеры да конкуренты, которые с удовольствием избавятся от меня при первом удобном случае. А Ирка… Я, конечно, кинул ее… Во всех смыслах этого слова. Но она молодец, вытянула «ДТ» из жопы, устроила тут шоу по субботам, да кофейню днем. Раньше только ночами народ тусил, и то очень узкий круг, а сейчас…

— Сейчас это одно из лучших заведений города, — подытожила Нестерова.

— И это заслуга моей сестры.

Саша покивала. Она, разумеется, знала все, о чем сейчас ей рассказал Дима. Когда он исчез, в «ДТ» перестали таскаться те, кто искал там с ним встречи, а это была большая часть завсегдатаев. Бар постепенно становился убыточным. И только благодаря действиям Иры они вышли на новую публику, новый уровень, перестав считаться полузакрытым заведением.

— Спроси меня, Саш, — вдруг внезапно выдал Дима. — Тебе же не дает это покоя с самого интервью, а может и раньше.

— Что? — она подняла глаза от тарелки, по которой гоняла вилкой последний кусочек рыбы.

— Ты знаешь, что. Спроси.

— Ты ответишь?

— Да.

Нестерова сразу поняла, на что намекает Дима. Ей действительно не давал покоя этот вопрос. И Токарев снова был прав, угадав, что она ломала голову над этим еще до его возвращения в город.

— Почему ты уехал, Дим? Что произошло? Я, правда, не могу придумать причину. Ты был таким…

— Каким?

— Успешным, популярным. Мне казалось, ты жил так, как хотел.

— О, да. Я ни в чем себе не отказывал, пока не умер, — чуть усмехнувшись, подтвердил Токарев.

— Что? — Сашка так и замерла с вилкой в руке, уставившись на него.

— Я умер, Саш. Сердце остановилось, не выдержало того дерьма, которым я закинулся. Даже не помню, чем тогда накачался. Таблетки что ли с водярой перемешал. А может еще какую дрянь. Кто-то в квартире еще был в уме и вызвал скорую. Знаешь, все ругают наших врачей, а меня вот откачали прямо в машине. Четыре минуты заводили заново. Я слышал, есть какое-то правило, что нельзя рожать и умирать в скорой помощи, наверное, поэтому мужики так усиленно тащили меня с того света.

Саша услышала резкий звон и только потом поняла, что уронила вилку на тарелку. По ее телу прошла судорога озноба, а от лица отлила кровь. Она слишком явно представила то, что описал Дима. Девушка подняла голову, встречая пронзительный взгляд янтарных глаз. Они просто сидели и смотрели друг на друга, не мигая. Долго. Пока Дима не предложил:

— Чаю попьем?

— Пожалуй, — кивнула Сашка, слыша словно со стороны свой хриплый голос.

Дима снова потянулся к планшету, натыкал заказ. Через минуту напряженной тишины им принесли чайник и чашки. Токарев отпустил официантку, не дожидаясь, пока она разольет горячую жидкость по чашкам. Он сам взялся за чайник, ухаживая за Сашей. Девушка отхлебнула, обжигая язык и борясь с отчаянным желанием закурить, и спросила:

— А потом? Больница?

— Да. Три дня в коме, еще неделя под капельницами, месяц вообще еле ползал, но очухался.

— Страшно было?

— Честно? — Дима приподнял бровь, вроде как пытаясь сгладить острые углы, но, видимо, не смог и после Сашкиного кивка очень серьезно ответил: — Я до усрачки перетрухал. Это даже не просто страх, Сашк. Тупая паника. Оказалось, что я слишком люблю жизнь. Сильнее, чем бухло и наркоту.

— Я не знала про наркотики. Часто закидывался?

— Редко. Но метко.

Они синхронно приложились к чашкам. Сашка поперхнулась горячей жидкостью, а потом начала истерично смеяться, аж слезы брызнули из глаз.

— Прости, господи. Прости, — она никак не могла остановить те звуки, что вылетали из ее рта. Они уже не были похожи на смех, больше на лающие рыдания. — Я… Мне…

Дима резко привлек трясущуюся девушку к себе, сжав ее плечи ладонями.

— Что, Саш? Скажи. Просто скажи мне!

— Я подумала, что у тебя телефон, наверное, просто разрывался. Ты же всем всегда нужен. Тебе все постоянно названивают, — и она наконец разрыдалась по-нормальному, уткнувшись лбом Диме в грудь.

— Вот ты дурочка, — усмехнулся Токарев, поглаживая девушку по волосам и спине.

— Я отвратительная, да? Прости, Дим, ты чуть не умер, а меня все еще бесит твой телефон. Ужас, — всхлипнула она, стараясь взять себя в руки.

— Это я отвратительный, Сашк. Винить мне нужно только себя, — он аккуратно отстранился и стер дорожки слез со щек. — Прекращай плакать. Не нужно из-за меня слезы лить.

Саша совершенно неосознанно подняла руки и скопировала Димины прикосновения, проведя пальцами по его лицу. Она словно стирала его слезы. Сухие, но не менее горькие.

— Димка, — почти беззвучно одними губами выдохнула девушка. — Я так рада, что ты сейчас здесь со мной.

— Это в тебе говорит отменный лосось, — хмыкнул Токарев, но тут же впечатался в Сашкины губы голодным поцелуем.

Они вцепились друг в друга, словно на завтра передали конец света. Саша перестала всхлипывать, но слезы продолжали бежать по ее лицу. Даже представив на миг, что Дима мог умереть, она не смогла совладать с эмоциями и выплескивала всю боль и отчаяние, запоздалую панику и страх за него в поцелуе. Токарев так и продолжал стирать влажные дорожки с ее щек пальцами, уговаривая Сашку не плакать, потому что все уже давно прошло. Нестерова не знала, сколько они вот так целовались, перешептываясь. Она очнулась с чашкой чуть теплого чая на коленях у Димы. Он тихо говорил ей в ухо что-то успокоительное, покусывая мочку, щекоча теплым дыханием.

— Давай я отвезу тебя домой, — предложил Токарев, когда Саша поставила чашку на стол и неловко заерзала на нем.

— Я на машине, — напомнила она, окончательно придя в себя и соскальзывая с Диминых колен.

— Оставь здесь. Завтра заберешь.

— Я в порядке, Дим. Все нормально, не переживай.

— Окей, тогда я поеду за тобой, заодно провожу до двери, — он встал и протянул Саше руку.

— Это не… — начала было протестовать девушка, вложив свою ладонь в его.

— Не обсуждается, — закончил за нее Токарев.


Часть 2


Дима провел Сашу до уборной, забрал одежду и велел Ирине не лезть к ним. Сестра была не в восторге от этой просьбы, но все же послушалась. Дима знал, что от ее глаз не укрылось то, что Сашка припудрила лицо, и отсутствие туши на ресницах девушки. Ему придется объясняться, какого хрена он довел ее до слез. Но это его сейчас волновало меньше всего. О его «смерти» знали только мать, сестра и Костик. Возможно еще Маринка, потому что его подкаблучный друг делился с женой абсолютно всем. Бирюкову он рассказал под влиянием момента, после неудачного сплава в Карелии, когда Кос, вывалившись из байдарки, едва не расшибся на смерть о камни. Они тогда долго сушили шмотки у костра, хлебая подогретое вино и рассуждая о жизни и смерти. В ту ночь, как и этим вечером, Дима был на сто процентов уверен, что делится своими тайнами с родным ему человеком. Он кожей прочувствовал Сашкин ужас после этих своих откровений, потому что она, как и Кос в ту ночь, забрала себе часть его страха, боли и беспомощности.

Эти люди за что-то любили его, хотя сам Дима не понимал за что. Если с Бирюковым у них были суровые братские отношения, то в Сашке он чувствовал лишь робкие ростки симпатии к себе. Токарев знал, что она была в него влюблена девять лет назад. Не любила, нет, но определенно была влюблена. Как молоденькая девочка может быть очарована взрослым, искушенным мужчиной. У него тогда хватило мозгов оттолкнуть ее, невзирая на собственную заинтересованность. Да, Токарев помнил, что потом не раз видел ее в кофейне одну, скучающую за стойкой, пару раз натыкался в клубах, однажды даже подвез. Ему хотелось ее снова, хотелось не только секса. Вернее даже, всего, кроме секса. Но осознавая себя скотиной, Дима не посмел втянуть Сашу в свою жизнь, поощрить ее чувства, чтобы потом методично и безжалостно втаптывать их и ее саму в грязь, оправдываясь, мол, я такой, ты знала, что так будет. Тогда он не умел, не знал, как жить по-нормальному. Чтобы пить по праздникам, работать до шести, любить одну женщину. Сейчас? Он очень хотел попробовать, научиться. И если вино он теперь употреблял очень редко, принципиально придерживался графика с девяти до шести, то с женщинами как-то не ладилось. Оттого он и зациклился на Сашке, ведь лишь она зацепила в нем что-то. С первого взгляда, едва она протянула ему руку и представилась, Токарева не покидало приятное волнение и нарастающее желание. Он хотел ее. Не секса с ней, не дружбы, не разговоров по душам. Дима хотел все сразу, Сашку целиком и полностью. Себе. Чем больше они общались, тем острее он ощущал потребность в этой девушке. Чем больше она позволяла ему, тем больше Дима желал.

После своего возвращения он несколько раз пытался заняться личной жизнью. Но ему стало невообразимо тяжело общаться с женщинами. Те, которые раньше с удовольствием под него ложились, теперь вызывали отвращение, а приличные нагоняли на Диму тоску, да и не особо жаждали иметь с ним дело, учитывая старую репутацию. Но Токарев очень старался. Он не умел быть один. Даже во время своего затянувшегося путешествия по Азии Дима всегда искал знакомства, заводил ничем не обязывающие приятельские отношения с местными, участвовал в массовых медитациях, посещал дома йоги, дабы проникнуться этим учением и быть частью команды. Поэтому по возвращению домой он несколько опешил, осознав, что никто не ждет его в пустой квартире. И Токарев продал ее, перебравшись в коттедж за городом, который раньше служил ему дачей. Причина была одна. Пока Дима добирался до дома, то уставал и уже не заморачивался так сильно на своем одиночестве. Ему хватало сил, чтобы разогреть еду, которую он брал из бара, да упасть в кровать.