Колесо совершает оборот. Оцениваю расстояние до земли и, чуть отстранившись, удерживаю Есению за плечи.

— Если сейчас не сойдем, попадем на второй круг, — понижаю голос, вдыхая сладкий аромат ее духов. На холодном воздухе он не кажется таким приторным.

— Да…

Когда кабинка проходит ровно над посадочной площадкой, придерживаю Есению за талию, помогая выбраться из чаши. После выпрыгиваю сам и благодарю мужика, что запустил для нас колесо, парой купюр.

— У меня пальцы дрожат, смотри, — Еся вытягивает руку.

— И губы.

Такая она смешная. Снова целую, потому что сейчас это кажется правильным и необходимым. Почти как воздух. Ловлю себя на мысли, что все больше помешиваюсь. Постоянно о ней думаю, постоянно…

— Пошли в машину, — тяну ее за собой.

Раздевать ее посреди парка перспектива так себе.

А вот в салоне тачки — совсем другое дело. Блокирую дверные замки, перетягивая Еську на свои колени.

— Андрей…

— Молчи.

Прикладываю пальцы к ее губам. Прижимаю к себе сильнее.

С какой-то маниакальной скоростью расстегиваю пуговицы на шерстяном пальто. Веду ладонями по плечам так, чтобы плотный материал скатился до локтей. Свобода и заключение одновременно. Ей неудобно шевелить руками, зато мне…

Целую длинную шею. Зарываюсь пальцами в непослушную копну волос.

Трогаю Еську и потихоньку скатываюсь в точку невозврата. Она часто дышит. Я тоже.

Меня разрывает изнутри от желания сделать ее своей во всех смыслах. Слова про девственность легкой дымкой витали в воздухе все это время.

Не скажу, что раньше меня вообще хоть как-то заботил этот факт, но сейчас все по-другому. Вот это дикое понимание, что она будет моя. Что я буду первым… бодрит похлеще любых допингов.

Стоит только задрать на ней платье, разорвать колготки, расстегнуть собственный ремень — и все.

— Андрей, я…

— Я помню, — вжимаюсь затылком в подголовник, стараясь поумерить пыл и охладить разыгравшееся воображение.

Еська закусывает нижнюю губу, ерзает на моих коленях слишком не вовремя. Внутренне я раздражаюсь, внешне же остаюсь спокоен.

— Прости, — она морщится и возвращается на пассажирское.

Боковым зрением наблюдаю за тем, как Еська поправляет платье, пальто. Разъединяет немного спутавшиеся на ветру волосы.

– Кофе хочешь? — огибаю пальцами руль, стараясь держать спину ровнее.

— Давай. Тут недалеко можно взять навынос.

— Отлично.

— Андрей, я…

Она хочет что-то сказать, но замолкает. Внимательно вглядывается в окно и резко переводит тему:

— Это твой отец?

Слежу за тем, куда она смотрит. Батя и правда отирается возле своей тачки. Телохранитель при этом ошивается неподалеку. И что папенька тут забыл? Посреди парка, в самый разгар рабочего дня?

— Он самый.

— Бывают же совпадения.

Еська поправляет воротник пальто, а к папаше подбегает рыжеволосая девица. На вид ей лет тридцать. Сколько в реале, не поймешь. Макияж и куча гиалуронки. Я уже видел ее пару раз.

— Еще какие, — киваю, пока отец расплывается в восторженной улыбке.

— Видимо, деловая встреча.

— Самая деловая, — теряю интерес к папаше, возвращая внимание к Есе. — Это его любовница.

— В смысле?

— В прямом.

— И ты вот так вот просто…

— Бить ему морду я пробовал. Не помогло.

Пару лет назад я действительно съездил отцу по физиономии. Только от этого мало что изменилось. Да и мать, как оказалось, была в курсе. Подумаешь, любовница. Из семьи он уходить не собирается. Примерно так мне она тогда ответила.

Светские отношения, мать вашу.

— Извини, я …

— Не бери в голову. Так что там с кофе навынос?

49


Есения


Поднимаюсь на свой этаж, не забывая при этом привстать на цыпочки и заглянуть в подъездную форточку. Стекло не мыли лет сто, и все, что происходит на улице, видно как в тумане. Но это не мешает мне разглядеть, как Андрей, разговаривая по телефону, ударяет ладонью по капоту и сразу же садится в машину.

Закусываю нижнюю губу и отцепляюсь от измазанного побелкой выступа на стене прямо под форточкой.

Понятно, что у него дома творится что-то неладное и делиться со мной он этим не намерен. Отгоняю от себя закрадывающееся чувство разочарования от подобного недоверия. Потому что не так близко мы и знакомы, чтобы вот так сразу выдавать нюансы жизни, тщательно скрываемые от чужих глаз.

— Есенька.

— Мам, — вздрагиваю, развернувшись к лестнице.

Мама преодолевает пролет и ставит сумки на лестничную клетку.

— Давай помогу, — забираю у нее пакет, — ты чего туда наскладывала вообще? — приподнимаю пакет-майку над полом, прикидывая, сколько килограммов она протащила.

— Да у нас ревизия была, кое-что списали. Мы по домам и разобрали.

— Просрочка?

Понимаю, что мое лицо приобретает брезгливый вид, и стараюсь как можно быстрее взять себя в руки.

— Сроки вот-вот выйдут. Но можно…

— Я поняла, — натянуто улыбаюсь. Скорее всего, в недопросрочке ничего плохого. Но так паршиво осознавать, что на ужин у тебя будут списанные по срокам годности котлеты… Особенно когда тебе приходилось общаться с другими людьми и видеть своими глазами, как они живут. С такими, как Бережная и Панкратов.

— Так, я сегодня в ночную выйду, подработаю. Девчонок Алинка заберет, ее Пашенька все равно в командировку уехал.

— Хорошо.

— А ты что, с ними не поедешь?

— Мне нужно начинать курсовик. Поэтому останусь дома.

— Ладно.

— А где папашка?

Вешаю ключи на гвоздик у двери сразу, как мы попадаем в квартиру.

— К отцу своему уехал.

— Надолго?

— Не говорил.

— Ясно.

Тащу пакет к холодильнику, а сама мысленно радуюсь, что отец свалил. Да, скорее всего, ненадолго, но даже эта новость может сильно обрадовать, особенно в контексте недавно произошедших событий.

Пока я вожусь с пакетами, мама ставит чайник и успевает переодеться в домашний халат. Такой полумахровый, темно-синий, с огромными рисунками белых лебедей и какой-то странной абстракцией.

— Доченька, ты присядь. Нам поговорить нужно.

— Мам, давай в другой раз…

— Есь, скоро близняшки из школы придут. Да и вижу я, что ты меня избегаешь. Я не знаю, что на меня нашло той ночью… Папаша наш какую-то чушь мне в голову вбил, да и соседки добавили. Мол, Лидка не уследила за дочкой, за просто так на машинах дорогущих не привозят. А я… я просто испугалась. Столько всего было, я просто думать боялась, что это правда.

— А я думала, ты меня знаешь.

— Я и знаю, милая, знаю… Прости, если сможешь. Я не имела права так поступать. Да и вообще, это твоя жизнь. Но я так за тебя переживаю. Этот мальчик… он же… Есь…

— Поиграет и бросит? — киваю и улыбаюсь как набитая дура. Тошно. Так тошно, ведь я и сама об этом думаю. За руку его держу, а в голове… это ненадолго.

— У него вон машина, деньги… а мы…

— А мы пустое место. Я уже запомнила за девятнадцать лет, у меня это от зубов отскакивает, мама. Что мы бедные, нет у нас ничего и ничего нам не светит. Говорить потише нужно, вдруг кто услышит. Не высовываться лишний раз, внимания к себе не привлекать… А ты не думала, может, у меня любовь? Я, может быть, влюбилась? Да, не в Саньку вот из соседнего подъезда. Но разве я не имею права, мама?

Чувствую, что перехожу на крик. Щеки становятся влажными. Голос дрожит.

Мать смотрит на меня с сожалением. Она всю жизнь так смотрит. С жалостью какой-то. От которой кровь в венах стынет и взвыть хочется.

— Доченька, я…

— Ты, мама! Ты! Ты хочешь, чтобы я жила так, как это делаешь ты? С мужиком, который меня ни во что не ставит, кучей детей, которых одевать иногда не на что. Ты мне такой жизни желаешь? А если я вдруг выбрала кого-то другого, то сразу путана? Сразу в койку к нему за деньги прыгаю? Так, получается?! Ведь соседи-то лучше знают, чем я, твоя родная дочь!

— Доченька, я же… я же просто хотела…

— Что ты хотела? Соседей послушать? Алкаша этого? Так слушай, мама, слушай дальше. А Андрей, между прочим, нормальный парень. Хороший.

— Еська, — мама опускается на рядом стоящий стул, — прости, слышишь? Прости ты меня, дуру. Я же просто боюсь за тебя. Так боюсь…

— Ладно, проехали. Я не родитель и чувств твоих в полной мере понять не могу… Может, в чем-то ты и права. Давай просто закроем эту тему. Раз и навсегда.

— Давай, — мама робко улыбается и часто кивает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Чай? — смотрю на выключившийся чайник.

— Давай, я тут шоколадку купила.

Пака мама идет в коридор, чтобы достать из сумки шоколад, разливаю кипяченую воду по чашкам и бросаю в них чайные пакетики.

Конечно, после такого эмоционального всплеска разговор не клеится. Я сижу, покачивая под столом ногой, и постоянно смотрю на часы. Хочу сбежать, закрыться в своей комнате и хоть немного прийти в себя после произошедшего. Я наговорила лишнего, того, что просто не имела права молоть своим длинным языком. Какой бы ни была моя мать, я люблю ее. И вести себя подобным образом — это просто по-свински.

— А тот мальчик, который приходил поздравить тебя с днем рождения, Женя, кажется…

— Мы не встречались. Я ему нравлюсь, а он мне… Ну, он хороший друг. Был.

— Почему был?

— Они друзья с Андреем.

— Твоим парнем?

— Да.

— Ситуация…

— Паршивая, — издаю истеричный смешок.

— Все наладится. Не переживай хотя бы из-за этого.