Ольга Борискова - Он — мой лёд

Когда-то я тоже думал о произвольной под танго, но в итоге остановился на другой музыке. Жалел ли я сейчас об этом? Нет. Именно с той программой я стал олимпийским чемпионом, именно та программа запомнилась своими яркими решениями и настроением, подобающим олимпийскому прокату. Классика мирового фигурного катания. Вот только танго на льду прожить мне так и не случилось, зато теперь, глядя на свою дочь, я чувствовал удовлетворение. Каким бы великолепным ни было танго в исполнении одиночника, танец этот всё же должен принадлежать двоим.

- Нет, - донёсся до меня отзвук голоса дочери. Остальных её слов я не расслышал. Слившиеся с негромким голосом Богданова, они превратились в шорох, а после потонули в первых аккордах музыки.

Пальцы Оли оказались спрятанными в широкой ладони Богданова. Остановившись на несколько мгновений, он и она посмотрели друг другу в глаза. Одного этого взгляда мне было достаточно, чтобы понять – вот оно. Безотчётно я подошёл ближе к борту.

Резко, порывисто Тимур притянул Олю к себе. Его шаг назад, её – навстречу ему. Руки их соприкасались, в каждом движении чувствовалось напряжение. Не скованность или неуверенность, а именно сдержанное напряжение, ожидание вспышки.

- Чёрт возьми, - тихо ругнулся я, стоило мне понять, что эти двое делают заход на выброс. Хотел крикнуть, чтобы даже не смели, но быстро понял – не стоит.

Богданов знал тело Оли, она – его. И дело было не в личных отношениях – об этом думать я не хотел. Два года они катались в паре, и даже то время, что было после, не смогло изменить того, что было очевидным – они чувствовали друг друга.

Чистая импровизация, не имеющая ничего общего ни с одной из программ, поставленных под это танго для текущего сезона. Ни с его, ни с её. Нечто новое, самобытное, имеющее отношение только к ним двоим. Такого выброса я, пожалуй, не видел никогда. Нет, однажды – на одном из чемпионатов мира в исполнении канадской пары, после проката которой трибуны стоя рукоплескали несколько минут. Пролётный, высокий…

Внезапно я ощутил возле себя движение. Мельком посмотрел в сторону и заметил остановившуюся в нескольких метрах от меня Веру.

- Что ты здесь делаешь? – сухо спросил я. – Время тренировки твоей группы ещё не настало.

Ничего не сказав, она так и продолжала смотреть на лёд. На пару, способную совершить переворот в мире фигурного катания. Для этого у них было всё: мастерство, амбициозность, талант и желание. Всё это и ещё скрытый внутри огонь, полную силу которого можно было понять, только когда они были вместе. Но… Время безвозвратно ушло. Время пары, которую она так и не смогла раскрыть и совсем не из-за отсутствия знаний.

- Не боишься доверять свою спортсменку сопернику накануне чемпионата? – осведомилась Вера, лишь слегка повернувшись ко мне.

- Я бы поставил вопрос иначе, - отозвался я. Музыка сменила темп. Оля с Тимуром, не сговариваясь, затормозили. Она вскинула голову, он обхватил её запястье, дёрнул к себе и повёл за собой. Повёл, а она пошла затем, чтобы почти тут же оказаться надо льдом. Поддержка…

- И как же? – Вера всё-таки отвела взгляд от пары.

- Думаю, тебе стоило спросить, доверяю ли я своей дочери настолько, чтобы не сомневаться в её решениях, Вера, - твёрдо посмотрел я на женщину, к которой когда-то давно действительно испытывал чувства. Сильные, глубокие. Чувства, от которых теперь не осталось и следа.

-  Вижу, не боишься, - бросила она.

- Не боюсь, - подтвердил я.

Танго всё ещё звучало под сводами катка. Завершающие ноты…

Стоило последней, вспыхнув, раствориться в воздухе, Вера, резко развернувшись, пошла прочь. Звук её удаляющихся шагов был нервным, чётким. Да чтоб её! Двадцать… чёрт возьми, уже почти двадцать один год! Пора было поставить точку.

- Вера! – окрикнул я Журавлёву, направляясь следом, но остановиться она не подумала, напротив, лишь прибавила шаг. – Вера, мать твою за ногу, - нагнав, я схватил её за плечо и рывком развернул к себе. – Достаточно. Тебе не кажется, что нам уже давно пора поговорить?

- Не кажется, - она попыталась высвободиться. Голос её звенел гневом.

- Допустим, - согласился я. – Но мы всё равно поговорим. Хочешь ты этого или нет.

Роман

Толкнув дверь ближайшего к нам зала, я с удовлетворением понял, что она не заперта.

- Нам не о чём разговаривать, Роман, - отрезала Вера, когда я силой завёл её внутрь.

- Не о чём?  - включив верхний свет, закрыл зал. Невесёлая усмешка сама собой тронула губы.

- Не о чём, - всё так же резко выговорила Вера, хотя нам обоим было известно, что всё это напускное. Маска, призванная скрыть настоящее.

Ещё несколько лет назад я бы, возможно, поверил, но не теперь. Теперь же я отчётливо видел страх, который она так усиленно и успешно скрывала все эти годы не только от окружающих, но и от самой себя. Вжившаяся в роль настолько, что та стала её сущностью, Вера и теперь не собиралась отступать. Другое дело, что в отличие от неё, я понимал – отступать ей некуда. Позади – руины. Руины и ничего кроме.

Поджав губы, я мотнул головой.

- Что? – с гневом спросила она, поймав мой взгляд.

- Мне жаль тебя, - признался я, ибо мне действительно было её жаль.

- Да пошёл ты! – процедила она. Глаза её вспыхнули яростью – настоящей, а не той, что была завесой для страха.

Её попытка обойти меня закончилась тем, что я, схватив, припечатал её к стене. Вся она так и пылала негодованием – невысокая, стройная и всё ещё красивая, несмотря на прошедшие годы. Время пощадило её, почти не тронув черты лица. Только в самых уголках тёмно-серых глаз появились крохотные лапки морщинок и уголки губ опустились вниз.

- Я ведь действительно любил тебя… - сказал, сам не зная зачем.  – Почему ты не сказала мне про дочь?

- Потому что моя дочь – не твоё дело, - выплюнула она и попыталась оттолкнуть.

- Не моё?! – слова её вызвали у меня раздражение. Толкнув её обратно, я наклонился к ней ближе: - Не моё, мать твою?! Двадцать лет ты молчала о том, что у меня есть дочь! Молчала, будь ты проклята! – внутри клокотала ярость, несравнимая ни с чем, что я чувствовал прежде.

В этот момент мне хотелось ударить её, но я знал, что не сделаю этого. Не сделаю не только потому, что ни разу в жизни не поднял руку на женщину, а… Да чёрт её знает, почему! Возможно, именно потому, что я понимал – у неё нет ничего, кроме льда. Льда, работы и времени, которого уже не вернуть. К жалости примешалось презрение.

- Я молчала, - голос её звенел от напряжения и гнева. – А ты что?! Разве ты хотел что-то знать?! Что-то я не припомню, чтобы ты хоть раз появился и спросил, кто отец Ольги!

Чем дольше я смотрел на неё, тем сильнее становилось моё желание сделать нечто такое, за что потом я сам себя не прощу. Что разговора у нас не получится, было ясно, как божий день. Казалось, она специально провоцировала меня, пыталась довести до грани. После той единственной ночи, случившейся много лет назад после моей победы на чемпионате Европы, пути наши разошлись. И разошлись совсем не потому, что мне этого хотелось. Не успели мы вернуться в Москву на родной каток, Вера жёстко заявила, что я отчислен из группы. Ни сожаления, ни объяснения причин. Последнего, в общем-то, и не требовалось, так как они были очевидны. Тогда казалось, что очевидны, хотя на самом деле ясно понял я всё куда позже.

- Ты считаешь, я следил за твоей жизнью? – вкрадчиво осведомился я, заставив её вжаться в стену. – По-твоему после того, как ты выставила меня, я должен был подбитым псом бегать за тобой, Вера? – покачал головой. – Как я тебе уже сказал, я любил тебя. Но бросать свою жизнь к лезвиям твоих коньков… - покачал снова.

Она всё ещё пыталась держаться. Потемневшие глаза блестели на бледном лице, губы приоткрылись и сомкнулись вновь, напомнив мне её прежнюю.

- Я строил свою собственную жизнь, Вера, - жёстко выговорил я, не отводя взгляда. – Жизнь, которую ты едва не разрушила. Чего ты ждала? Что я приползу и буду скулить, чтобы ты взяла меня обратно? Чего? Или, может быть, что я брошу фигурное катание? Брошу дело, которому отдал всю свою жизнь?

Напряжение между нами достигло апогея. Мне казалось, что нервы мои натянуты до такой степени, что стоит тронуть – полопаются нахрен. Вера же так и продолжала молчать. Смотрела на меня снизу вверх и, чтоб её, молчала.

- Чего ты ждала?! – рявкнул я, ударил кулаком о стену и отошёл от неё. Сделав несколько шагов по залу, снова повернулся к ней.

Она всё ещё стояла у стены и, казалось, была бледнее прежнего.

- Я хотела, чтобы ты убрался из моей жизни, - просипела она. – Только этого.

- Нет, Вера, - возразил я. – Не этого. Ты испугалась. Ты и сейчас боишься.

- Испугалась? - переспросила она надменно и как будто удивлённо. Ещё одна маска. От меня не укрылась ни едва заметная дрожь её голоса, ни обнажившийся ещё сильнее испуг.

- Сильная ты только на льду, - подошёл я вновь.

Успевший взять под контроль всё, что бушевало внутри, теперь я говорил спокойно. Когда-то она была тренером, я – всего лишь её учеником. Одним из фигуристов, занимающихся под руководством олимпийской чемпионки Веры Журавлёвой – одной из самых ярких знаменитостей последних лет существования Советского Союза. Вот только Советский Союз развалился, а страх осуждения никуда не делся…

- Сильная, решительная, - встал напротив, на расстоянии метра. – Но каким бы ты ни была выдающимся тренером, за пределами катка ты не можешь ничего.

- Я не собираюсь выслушивать эту чушь! – вскинулась она и опять было пошла к двери. Удерживать её я не стал. Смотрел в спину до тех пор, пока она не оказалась у самого выхода, и только тогда проговорил: