Ольга Борискова - Он — мой лёд

Наконец оценки предыдущей пары были объявлены. Четвертое текущее место. Лидировали же до сих пор Каримова и Богданов.

Стоило ли удивляться? Учитывая, что катались они вместе, как и мы, всего год, это было отличным результатом. Пусть даже на внутренних соревнованиях. С другой стороны – опыт. Тимур опытный парник, Наташа - тоже вполне себе.

- «На лед для исполнения короткой программы приглашаются Ольга Журавлёва и Павел Жаров», - проговорил диктор по стадиону, и зал взорвался аплодисментами, приветствуя нас.

Я в последний раз обвела взглядом трибуны и вдруг похолодела от ужаса, увидев на тренерском мостике у бортика свою мать.

Она смотрела на лёд. На нас. На меня. И я могла поклясться, что ещё несколько секунд назад её там не было.

Оля

- Вот же… - отвернувшись, я выругалась, чувствуя, как только-только начавшее отступать волнение охватило меня с новой силой.

Резко развернулась и, совершенно дезориентированная, едва не налетела на борт.

Паша моментально оказался возле меня. Я даже опомниться не успела, как он, дотронувшись до моего локтя, спросил, не скрывая напряжения и тревоги:

- Оль, что такое? – глаза его казались темнее обычного, взгляд был пристальным, серьёзным. – Ты в порядке? На тебе лица нет.

- Паша, та… там… ОНА… - глубоко вздохнула, стараясь унять бешено стучащее сердце.

Вот только понимание, что успокоиться я не смогу, было слишком ясным. Тех мгновений, что остались до начала выступления, слишком мало. Слишком.

- Прости… - тихо шепнула я, заведомо зная, что что бы ни сделала – не поможет.

Нужно было встретиться с ней раньше. За три, четыре дня. За неделю, как там, в Москве, с Тимуром. Тогда бы я успела взять себя в руки, хоть что-нибудь сделать с проклятым сердцем. Если бы только там, в Москве, я послушала собственную интуицию, если бы не отсиживалась трусливой мышью. Если бы…

- Посмотри на меня, - негромко, сдержанно попросил Паша, бережно обхватив меня за плечи и заставив заглянуть ему в глаза. – Ты не сдашься сейчас, поняла? Ни сейчас, ни когда-либо. Вспомни, что ты сказала утром Рудову. Мы отберёмся в сборную и поедем на этот чёртов чемпионат Европы. Что бы ни сделала твоя мать. Ты поняла меня? Поняла, Журавлёва?

Вместо ответа я всхлипнула и обняла Пашу, совершенно позабыв, что мы стоим на льду и на нас смотрят. Не только тысячи болельщиков, сидящие на трибунах, но и те, что наблюдают за соревнованиями дома, включив трансляцию в интернете и расположившись возле телевизоров.

Почувствовала, как Паша потянул меня к центру катка и, не особо понимая, что делаю, послушно поехала за ним. Стоило нам остановиться, он опять обнял меня. Погладил по волосам и прошептал:

- Пора.

Подняв на него взгляд, я заставила себя проглотить вставший в горле ком и кивнула.

В последний раз Паша посмотрел мне в глаза, как будто пытался передать частицу собственных сил, вновь вселить в меня уверенность, и мы разъехались в разные стороны.

Едва я, кое-как собравшись, встала в начальную позу, заиграла наша мелодия. Я даже опомниться не успела, как она полилась над катком, окутывая нотами весь каток. Наполняя окружающее пространство – каждый его сантиметр, каждого, кто был на трибунах. Каждого, только не меня.

Движения – лишь заученные, почти неживые, взгляды – согласно постановке, ни ощущения единения с программой, ни эйфории. Только стук собственного сердца и боязнь, что я не смогу.

Первым же элементом стоял параллельный прыжок. Заходя на тройной сальхов, я думала только об одном: не упасть, только не упасть. Закрыла глаза, оттолкнулась и вздохнула с облегчением, когда конек благополучно коснулся льда, и я заскользила дальше.

Но как бы я ни пыталась выкинуть из головы мысли о присутствии матери, не могла этого сделать. Я чувствовала её взгляд, чувствовала, что она наблюдает за мной, ждет, когда споткнусь и распластаюсь на льду. Тогда она будет довольна…

И я упала.

На выбросе не удержалась на ногах и упала, раскрывшись слишком рано. Встала и мельком посмотрела на Пашу. Одного его короткого взгляда хватило, чтобы я поняла – он не злится. Напротив, как и перед началом проката он как будто пытался вселить в меня уверенность, так необходимую сейчас. Мысленно поблагодарила Бога за такого партнера.

Проезжая мимо борта не удержалась. Моя мать… Всё там же. Неотрывно смотрит на лёд. Меня трясло. Едва ли не на ровном месте я споткнулась, коснулась льда рукой. Господи… А дальше, как в тумане: поддержка, вращение… Остальные элементы мы исполнили на достаточно высоком уровне. Вот только падение. Касание рукой и несколько мелких помарок, которых я поначалу даже не заметила… Другое дело, что без ошибок сегодня не обошёлся никто.

Если бы не падение, мы вполне могли бы претендовать на первое место, а так…

- Ну что же они там так долго? – не выдержав, тихо шепнула я, устремив взгляд на табло над катком, где были высвечены наши с Пашей фамилии.

Паша сжал мою руку. Сидящий рядом Рудов был напряжён. Бёдра наши соприкасались, и я ясно чувствовала это. Черты его лица казались жёстче обычного, по взгляду трудно было сказать о мыслях.

- Главное попасть в тройку, - обратился он ко мне негромко. Конечно же, ожидал он другого, и это явственно сквозило в голосе.

Вздохнув, я кивнула, и почувствовала, как он коснулся второй моей руки. Так я и сидела между ними – между двумя мужчинами, ставшими для меня самыми важными в жизни, верившими в меня даже сейчас.

- Ольга Журавлёва, Павел Жаров, - наконец диктор начал объявление. Я напряглась, перехватила Пашкину руку и крепко сжала его ладонь, он в ответ обнял меня, так же не сводя взгляда с табло, - набирают за короткую программу сумму шестьдесят шесть и пятьдесят три сотых балла. Это четвертое место.

Рудов шумно выдохнул через нос, стиснул зубы.

- Чёрт подери, - тихонько ругнулся он и тут же посмотрел на меня, совершенно убитую, опустошённую. – Значит так, - выговорил очень тихо: - Это только полпути. Завтра произвольная.

- Роман Юрьевич, простите меня, - пробормотала разбито. - Я вас подвела. Как увидела её, так сразу и…

- А ты больше по сторонам смотри, - недовольно, с раздражением, ответил он и поднялся с диванчика, где мы сидели в ожидании оценок.

Мы с Пашей тоже встали.

Отойдя от камер, Рудов остановился и заговорил снова:

 - Журавлёва не упустит возможность понаблюдать за тобой. Чего ты ждала, Оля? – он смотрел на меня прямо. – Что она будет сидеть и ждать? Не будет.

- Не будет, - согласилась я, понимая, что он прав.

- И я бы не стал на её месте, - говорил он жёстко, но спокойно.

Я могла бы возразить, что он и не оказался бы на месте моей матери, но не стала. В том, что произошло сегодня, была лишь моя вина. Не моей матери – моя и ничья больше.

 - Все, собирайтесь и в гостиницу, - отрезал Роман. – Можете прогуляться, если хотите, но осторожно. Помните, что впереди произвольная. Никакой экстремальной кухни. Если пойдёте на улицу – одевайтесь тепло. И не забудьте, что вам нужно отдохнуть. Всё поняли?

Мы с Пашей синхронно кивнули, чем вызвали у Рудова чуть заметную усмешку.

Застегнув молнию на толстовке, я поплелась к раздевалке. Мысли были отнюдь не весёлые. Паша, Роман, да и я сама… Я всех подвела. Всех нас. Это ж надо! Настраивалась столько времени, а одно появление матери выбило меня из колеи. Если завтра буду кататься так же, никакой чемпионат нам не светит.

Что же делать? Не смотреть по сторонам? Смешно…

Погружённая в мрачные мысли, я не заметила небольшую ступеньку. Запнулась и полетела было на бетонный пол, но неожиданно кто-то подхватил меня.

Крепкие тёплые руки… Только-только начавшее успокаиваться после проката сердце застучало с новой силой, с губ слетел выдох.

Уже собиралась было поблагодарить неожиданного «спасителя», как услышала тихое:

- Что на льду, что вне льда, какая же ты неуклюжая, Журавлёва.

Опять Богданов! И опять оскорбляет!

Я резко развернулась и хотела ответить что-нибудь грубое, но слова застряли у меня в горле, стоило мне наткнуться на взгляд Тимура. Лукавый блеск. Всё та же чернота, только льдинки блестели как-то странно.

- Да пошёл ты, - процедила и, скинув его руки, быстро пошла дальше.

Этот взгляд… Он был не похож на все прежние. Но чем? Этого я понять не могла, как ни пыталась. Просто не похож и всё.

Оля

- Как насчёт прогулки? – нагнал меня Пашка уже на выходе.

Открыв передо мной дверь служебного входа, пропустил вперёд.

Я остановилась, не спеша спускаться с небольшого крылечка. На улице уже стемнело, в окнах стоящих на отдалении домов горел свет. Достав из кармана тёплые варежки, я надела их, поправила лямку спортивной сумки и только после этого ответила:

- Я лучше одна, Паш, - посмотрела на него, надеясь, что он поймёт. – Пройдусь до гостиницы, успокоюсь.

- Заодно самоедством позанимаешься, - добавил он слегка язвительно.

-  Не без этого, - призналась честно, понимая, что врать всё равно не имеет смысла.

Жаров знал меня слишком хорошо, чтобы не понимать – так или иначе, но просто взять и зачеркнуть сегодняшний день не выйдет. Анализ ошибок после неудачи – обычное дело для каждого спортсмена. Вот только на этот раз анализировать что-либо было бесполезно, потому что причина моих срывов понятна и так. Занервничала, не смогла собраться.

Вот только всё это не оправдание. Выходя на лёд стороннее нужно оставлять за его пределами. Проблемы, переживания, личное: абсолютно всё. Иначе никак. Тем более если ты претендуешь на место в сборной и право представлять свою страну на крупных соревнованиях международного класса. А что я? Ничего.