А в Петергофе её не переставали восхищать фонтаны, роскошь и красота этого пригорода. Петергоф, заявила она, это нисколько не хуже Версаля, здесь она чувствовала себя больше русской, чем немкой. Петергоф она присвоила себе, заявила, что отдаёт взамен Потсдам вместе с Фридрихом-Вильгельмом.

Побывала в больнице, там расстроила её бедность, больные лежали в коридоре, не хватало мест, простыней, лекарств.

Восторги, жалость, удивление – всё открывалось ей вперемешку. Много хамства, плохие сосиски, дивная архитектура модерн, но перевешивали и плохое, и хорошее минуты их счастья. Странные, несвойственные ему, когда они молча сидели, взявшись за руки, и это было достаточно. Вселенские часы останавливались.

«Кто знает, как сложилась бы их жизнь, если бы они остались вместе», – как-то заметил Арсений.


Она не сразу распознала прелесть их молчаливой близости. Потом научилась выключаться и отпускать свои мысли на свободу.

Её отличала самоуверенность. «Демон таланта» – так будет называться её книга о Шпеере. Книга станет сенсацией, она заставит всех задуматься о силах зла, о том поединке, который проходит у зла с талантом, а то и у гения. Она попробует вступить в дискуссию с «Фаустом» Гёте. Она критиковала Толстого, она терпеть не могла Достоевского.

Она не хотела жить в России, он не хотел в Германии, почему он не хотел, она не понимала, ведь его возмущает всё то, что происходит здесь с энергетикой. В России догоняют Запад, никак не решаются перегнать.

Через фирму «Сименс» она могла устроить ему хорошую работу в Германии, он не соглашался. «В гостях хорошо, а дома лучше», чем лучше, она не понимала.

Чужая? Она плакала на Пискарёвке, в аэропорту чужие не плачут, чужие не прирастают.



* * *

Посреди ночи он проснулся. Кто-то звал его. Громко: «Тоша, Тоша…» Так явственно, что он поднялся, босиком пошёл по квартире. Проверил входную дверь. Ночная тишина была плотной, закладывала уши. Он включил приёмник. Передавали музыку, кажется, Моцарта. Моцарт был его друг, дружище. Лучшее средство от одиночества.