– Умна.

– А ты не про Бетховена, лучше про неё.

– Можно, если вкратце, без продолжения.

Расходились под утро. На улицах было людно. Жгли фейерверки. Поздравляли, шутили. Все встречные казались хорошими, добрыми. Толстая девица в дублёнке преградила им дорогу, вручила Азе гвоздику.

– Разрешите поцеловать вашего мужа.

– Один раз, не больше, – сказала Аза.

Вышли к Неве. Там начинался рассвет. Розовые облака цеплялись за телебашню. Пьяный парень сидел на парапете и кричал:

– Уроните башню, вандалы!

– Сегодня всё можно, – строго сказал ему Антон.

У Летнего сада лепили снежную бабу, снега было мало, баба получалась снегурочкой. Аза взяла его за руку:

– Родители снабдили меня всем для счастья – здоровье дали, внешность, образование, квартиру. Будь только счастлива. Нет. Нет везения. Всё не то. Милые, воспитанные, а разговора нет. Ни общей мечты, ни общей печали. Скучно.

– У меня тоже бывало, – сказал Антон.


В тёмной половине неба ещё просвечивали звёзды.

Антону вспомнилось изречение Канта: «Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом: звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас».

Ему досталась эта тема на кандидатском экзамене. Поэзия этого изречения поразила его.

– Да, это красиво, – сказала Аза.

Помолчав, она добавила:

– Я догадываюсь, почему вы не дали мне ладонь, у вас кто-то есть.

– Возможно.

– И что-то не ладится.

Антон не ответил.

– Поэтому вам не хочется знать, что будет дальше.

– У вас и без руки получается.

– Другие варианты вас не интересуют? Она единственная во всём мире.

– Вероятно.

– Бедный вы, бедный.

– Это почему?

– Как знать, что мы упускаем. Уверяю вас, нет единственной, есть другие.

Антон подумал и сказал:

– Принимая решение, всегда что-то теряешь.

– Мы, по сути, незнакомы. Хотя мне много про вас рассказывала Юля. Юля

сватала вас, убеждала, что у нас с вами уровень интеллекта одного порядка.

– Я не измерял свой уровень.

– А я уже нажглась. Знаете, женщину заботит будущее. Очаг. Семья. У мужчины иное. Ему важнее сегодня, а нам завтра.

– Может быть… может быть.

Они перекидывались репликами, соревнуясь, точно щёлкали мячиком в пинг-понг.


Как много неустроенных женщин. Одни становятся матерями-одиночками. Хотят иметь ребёнка, потому что это главное назначение женщины, а если ещё есть бабушка – создаётся подобие семьи, где бабушка смягчает безотцовщину. Другие остаются просто одиночками, заводят любовников, отдаются работе, если ей можно отдаться, ходят на концерты, едут на экскурсии, у них проблема – чем наполнить свою жизнь. Большая часть даже не выясняет, что им было предначертано. Каждый человек приходит в мир для чего-то. Природа разумна, но не злокозненна. Есть гении, мало того что их Всевышний одарил, причём дар жалуется с детства, ещё без всяких заслуг, за что его получают – неизвестно, это лотерея.

Антон уже смирился с тем, что он ничем не лучше других, тех же Гринбергов, Балаянов, ничего выдающегося ему не дадено, хотя друзья ждали от него чего-то особенного. Его отличала любовь к поэзии, эту любовь он сохранял с юности, отличал интерес к людям, уверенность в том, что каждый человек чем-то наделён. История с Хокингом вызвала мысль о том, что такого рода несчастье, как его болезнь, заставила Хокинга сосредоточиться на астрофизике, бросив все свои силы на решение проблем этой науки. Такое настойчивое сосредоточение помогает достигать многого, значительно больше, чем обычная жизнь обычного учёного. Несчастье Бетховена привело его к удивительным результатам, так же как и несчастье Хокинга сделало его крупнейшим астрофизиком. Конечно, в случае Хокинга это недоказуемо, но у Антона были ещё примеры. Гении не могут служить примером. Их жизнь может быть полнокровной, такой как у Пушкина, где было всё, и всё это было гармонично, счастливо сочеталось – и его романы, и страсть к путешествиям, к общению, к светской жизни, и то, как он много создал. А Марсель Пруст был прикован к постели. Никому из них Антон не завидовал, он утешал себя тем, что, может быть, природа наделила его легкомыслием или жадностью к разнообразию жизненных богатств.

– Мы пришли, – сказала Аза. – Подниметесь? Попьём чайку. Согреетесь. Неохота расставаться.

– Спасибо, – сказал Антон. – Вы устали, я тоже.

– Жаль. Тогда что же?

– Тогда до будущего Нового года.

– Желаю вам удачи.

Они обменялись виноватыми улыбками.

– Подождите, – сказала Аза. – Если вы пожалеете… позвоните, словом, не стесняйтесь. Может быть, я буду кстати.

– Обязательно, – пообещал Антон.

– Вы могли бы меня полюбить?

– Конечно, – ответил Антон. – Вы прелесть.


Гринберги уверяли его, что ничего лучше быть не может, что Аза по всем статьям устроит его. Юля не понимала Антона – на что он надеется? Немка не вернётся, и это правильно, из разноплеменных комбинаций ничего прочного никогда не получается. Нужно брать родное и своего сословия. Прощелыга какая-нибудь обязательно окрутит его. Ещё хуже на хапугу попасть. Кругом прощелыги, хапуги.

Юля не отрицала – сваха, да, сваха. Сватовство делало брак прочнее, они умели подбирать и внешность, и состояние, и статус. Юля не щадила Антона – сколько можно тянуть, пора определиться. Ещё немного, и из него получится холостяк-потаскун. Могучая её грудь ходила ходуном. Отвергнуть такой шанс! Всё ещё надеяться на немку? Это же безнадёга. Россия её не прельщает, да и Антон тоже не сокровище. Эка невидаль.

– Воображаешь ты о себе, а чего достиг? Ничего! Ни лауреат, ни званий, ни бизнеса. Ты видишь в ней пирожное. Сколько вы были вместе – всего ничего. А жить вместе – это хлеб насущный, ржаной. Чем тебе Аза не подходит? Сформулируй.

– Не зову, не плачу, не тоскую.

– Вот и хорошо.

Она права: с Азой было бы удобно. Это тоже немало. И спокойно. И легко.


Придя с работы, он, как всегда, вытащил из ящика почту. Сразу наткнулся на заграничный конверт, твёрдый внутри. Хотел раскрыть, что-то удержало его. Дома, не раздеваясь, сел в кресло, рассмотрел марки. На них были изображены Бранденбургские ворота. Он ногтем поддел клапан конверта, медленно отлепил. То была рождественская открытка. Яркая, весёлая – младенец в яслях, над ним коровы, в дверях волхвы, стоит, не пуская их, Дева Мария. Антон полюбовался, осторожно перевернул открытку. Знакомый почерк, мелкий, бисерный: «Дорогой Антон! Приняли к изданию мой очерк о Шпеере. Почти без поправок. Я учла твои замечания. Надеюсь на успех. Как я счастлива. С удовольствием вспоминаю Питер, наши поездки. Благодарю тебя за всё. Поздравляю с Рождеством! Магда».

«С удовольствием». Вот её главные чувства – не скучает, не томится. Те слёзы, что были за стеклом, давно высохли. Главное теперь – предстоящий успех её работы. То, что казалось навсегда, благополучно закончилось как раз к Рождеству.

Однажды Магда спросила его: «Что самое главное в жизни человека?» Он ответил: «Найти своё призвание». – «Это почему?» – удивилась она. Наверное, она ожидала другого. Но он стал объяснять, что тот, кто нашёл себя, свои способности, профессию, именно свою, испытывает удовлетворение, не временное, а постоянное, работа ежедневно так или иначе поддерживает его, он осуществляет себя, заложенное в нём дарование всё полнее раскрывается.

– А любовь? – спросила Магда.

Наверняка она ожидала от него именно этого ответа. Как всё переменилось, и у него, и у неё. Допустим, это с устойчивостью у него получится – и что? Пройдёт несколько лет, появятся линии в миллионы вольт, его работа устареет. Всё устаревает, быстрее и быстрее. Чувства же человеческие – любовь, ревность, зависть, – они остаются теми же. Человек в этом смысле удивительно прочное устройство.

Вспомнил детство, ёлку, как готовили друг другу подарки, поздравления, как сочиняли стихи, чисто семейное, забытое – это ведь день рождения Христа. Тогда, в те годы, это ничего не значило для него, а сейчас он подумал, что там, в Европе, во всех странах отмечают Рождество, и оно важнее, чем Новый год. Магда поздравила его не с Новым годом, а с Рождеством.

За окном стемнело. Он вспомнил:

И день сгорел, как белая страница:

Немного дыма и немного пепла!

С какой сжатой точностью выражаются поэты. Они всегда старались помочь ему в такие минуты – чьи-то строки, как протянутые руки.

Он уже шёл, шлёпал по мокрому грязному снегу. Ничего не бывает навсегда, и этот мир тоже.

Он не заметил, как очутился у Сампсо-ниевского собора. Магде он понравился больше других. Постоял у памятника Петру. Народ шёл и шёл в церковь.

Впервые она была в православной церкви. Ей нравилось, что каждый здесь молился кому-то из святых, шептал своё, что женщины у входа в храм надевали косынки. Многие молились истово. Вера охватила и её.

В тот день с Магдой что-то произошло.

Антон бывал в церкви лишь на Пасху, там народ был иным: с куличами, с крашеными яйцами, святили, поздравляли, христосовались – был ритуал.

Две тысячи лет назад в этот день волхвы пришли поздравить Деву Марию с рождением сына. Наверное, это самый древний праздник.

Никто не знал кругом,

Что жизнь ещё начнётся этой ночью.

Совсем другая жизнь. Об этом ведали только волхвы.